бедер, легли на ягодицы, обхватив их и порой с силой сжимая, увлеченные желанием поиграть и просто желанием.
Когда она легла на кровать, ее руки сами собой вытянулись вверх, к металлическим перекладинам изголовья. Сначала одна рука, потом другая. Мой ремень и ее шелковый платок, привязанные к дальним углам, закрепили ее раскинутые руки так, как она мне указала.
Мы не отрываясь смотрели друг на друга.
Я гладил ее лодыжки, и она знаком дала мне понять, что их тоже пора привязать. Я обмотал их шнурами от штор и закрепил концы на ножках кровати так, чтобы ноги были расставлены как можно шире.
В ее взгляде я видел доверие и беспомощность, но еще и легкое, едва заметное облачко страха, оно было почти неуловимо и очень мне нравилось.
– Ты ведь не сделаешь мне больно, правда, Гаспар?
Я сделал вид, будто сомневаюсь, и не стал ей отвечать, чтоб не испортить наслаждение от сочетания ощущений.
Пошевелив руками и ногами, она проверила, насколько прочно я ее связал.
Мои пальцы заскользили по ней, по ее животу, по влажным розовым складкам вульвы. Она закинула голову, и беззвучная мольба, словно крик, исказила ее лицо.
Больно. О чем ты? Я хотел для нее только самого прекрасного.
XV
Автобус отошел в восемь сорок пять от автовокзала Портоначчо и оставил позади северные пригороды Рима.
Он был на три четверти пуст. В салоне из скверных динамиков звучала эстрадная музыка, и поначалу нас это развлекало, но вскоре изрядно утомило. Мы рассеянно осматривали пейзажи за грязноватым окном, к которому я прижимался лбом. Мария прислонилась головой к моему плечу и положила руку мне на живот. Мы все время моргали от слишком яркого света и оттого, что не успели выспаться.
Довольно скоро на горизонте стали вырисовываться плавные синусоиды, потом они заслонили собой большие пространства неба. Еще немного, и нас окружили горы. Приземистые, округлые, но с обрывистыми склонами, голыми выветренными вершинами и зелеными лесистыми склонами.
– Настоящий рай для затворников, – с улыбкой заметил я, покосившись на Марию.
Она промолчала, потом тихо проговорила:
– Для анахоретов.
Пожала плечами и вздохнула.
– Ты меня раздражаешь, – сказал я.
– Чем? Анахоретами?
– Анахоретами и всем прочим. Камю, анаграммами… и так далее. Не говоря уж о шахматах. Тебя невозможно загнать в тупик.
– Наоборот, очень легко.
– Да, так обычно говорят ученые.
– Вспомни лучше свою теорему Ферма.
– Эээ…
– Но это же не страшно? – нежно промурлыкала она, немного помолчав.
– Не очень.
Ее рука ласково гладила мой живот.
Дорога бежала по склону горы, тесно прижавшись к нему.
– Мария, я все думаю. Шахматные партии, которые были сыграны так давно. А потом ты нашла их здесь, в горах.
Она немного помолчала.
– Как ни крути, в этой истории все выглядит неправдоподобно. С самой первой минуты. Начиная с того, где они были сыграны и что в том месте происходило. То, что они нашлись здесь, – пожалуй, наименее фантастичное событие из всех.
– Это как посмотреть, – сказал я.
Мы прибыли в Сульмону в одиннадцать ноль-ноль, точно по расписанию.
Мария на секунду остановилась перед автобусной станцией и показала мне рукой, где находится деревня Пачентро. Оттуда была хорошо видна группа маленьких домиков, прилепившихся к склону, чуть ниже вершины большой горы, которая напоминала спину гигантского кита.
– Поедем на такси, – сказала Мария. – Если я правильно помню, мы будем на месте минут через пятнадцать.
Церковь Мадонны-деи-Монти стояла поодаль от деревни, на несколько сотен метров ниже, в тугой петле из двух дорог, в конце концов сливавшихся в одну. Водитель высадил нас на стоянке для туристов, и мы пошли вниз прогулочным шагом, любуясь видами. Солнце лилось на нас сплошным потоком, и нам пришлось снять легкие куртки и нести их в руках. Сделав несколько шагов, мы развеселились, глядя друг на друга и на то, как мы радостно и беззаботно шагаем вперед.
Церковь была до того неказиста, что, если бы не крест на крыше, ее можно было бы принять за обычный толстостенный дом с редкими окнами и не самыми удачными пропорциями. Ниже по склону, метрах в двадцати, стоял крошечный каменный домик с маленьким садом, спускавшимся по склону террасами, на которых росли три высоких хвойных дерева, кажется, черные сосны, но это не точно. Два окна, слева и справа от лакированной деревянной двери, были забраны решетками.
– Это здесь, – объявила Мария.
Мы неспешно поднялись по ступенькам, ведущим ко входу. Мария набрала в грудь побольше воздуха, приподняла дверной молоток, отпустила его, и он стукнул о металлическую пластинку.
Изнутри послышались какие-то слова, но мы не сумели их разобрать. В нерешительности переглянулись. Мария опять постучала в дверь.
– Открыто, – послышался более твердый и громкий голос.
Мы толкнули дверь.
Отшельник сидел прямо напротив нас, в глубине маленькой комнаты, съежившись в продавленном кожаном кресле, он запрокинул голову, прищурился, наморщил лоб и напряженно пытался нас рассмотреть. Жиденькие седые пряди свисали вдоль щек до самой груди.
– Что такое? – растерянно спросил он.
Мария шагнула к нему. Я остался стоять позади нее.
– Здравствуйте, Витторио. Я Мария. Вы меня помните? Мария, внучка Симона Паппа. Я была у вас год с лишним назад.
– Мария?
Отшельник всего лишь прошептал ее имя, но его лицо засияло.
– Мария, – повторил он. – Значит, ты приехала. Подойди, Мария.
Он протянул к ней руки:
– Ты принесла мне великую радость. Иди сюда, мне нужно убедиться, что это и вправду ты. Глаза мне уже не помощники.
Мария метнулась к нему, наклонилась. Он сжал ее лицо в ладонях, стал гладить щеки, виски, волосы.
– Да, это действительно ты, – вздохнул Витторио.
Он потянулся к ней, и они прижались лбами друг к другу.
– Да, Витторио, это действительно я, – сказала Мария.
Они так и замерли на минуту, соприкасаясь лбами.
– Но ты ведь не одна приехала, да? – спросил отшельник, отпустив Марию.
– Я приехала с Гаспаром, – объяснила Мария.
– А. Ну что же, добро пожаловать, Гаспар, – сказал отшельник. – В этом доме вас встречают добром, хотя на первый взгляд так не кажется. Берите стулья и садитесь поближе, вот сюда.
Я окинул взглядом помещение. В углу к стене была придвинута узкая кровать, над ней висело распятие, украшенное веточкой самшита, на столе из белого дерева стояла тарелка со стершимся рисунком, керамический кувшинчик с водой и походная электроплитка, рядом лежал почти нетронутый круглый хлеб, на краю раковины громоздилась небольшая стопка посуды, урчал маленький, не больше метра, холодильник, полки двух длинных, во всю стену, стеллажей угрожающе прогнулись под