Читать интересную книгу Ночь Веды - Раиса Крапп

В самый темный час, когда еще Госпожа-ночь всем своим рыхлым телом навалилась на землю, угадала Алена перелом в ней. Бесшумной тенью поднялась с постели - даже мышка ее не услыхала, все так же увлеченно хрустела в углу припасенным сухариком...

Ночь полнолуния, как ей и надлежало, была светлой, ясной. Висела в воздухе звонкая прозрачность, а может, это холодный лунный свет напитал его. Звезд было несметно - как золотой песок щедрыми пригоршнями разбросали. Круглая большая луна плоский лик миру являла. Только глядеть на нее некому было - все спало, забыв о дневных заботах, освободившись на короткие часы ото всех тревог. Ан нет, не все спали... Алена повела глазами туда, где за огородами и садами, за ночью стояла, облитая лунным светом, заветная избушка. "Спи, Иванко, день еще долгим будет, намаешься. Но теперь - спи". Алена не видит, но знает, как под песню сверчка запечного, нисходит на Ивана благословенное забытье.

Сонными деревенскими улицами вышла Алена за околицу. Потом след ее потянулся через седые росные поляны...

Времени вовсе чуток прошло, а сумрак ночной растаял, сменился белой пеленой тумана. Поднимались из молочного потопа острова - круглые спины нахохленных кустов; тихие деревья стояли, утонув в молоке по пояс.

Удивительное началось, когда в рассветную зорю окунулось солнце и брызнуло на землю первыми лучами. Увидела Алена, как заиграли капельки росы, сразу - несчетное число их увидала. Сколь рассветов Алена в лугах да рощах встречала, но такое видела впервой. Как будто махонькие самые звездочки в траву попадали, затаились там, а теперь откликнулись солнцу, замерцали в ответ ему. Многоцветное сияние разгоралось над травами. И туман ему помехой не был - сам засветился, пронизанный сверху слабыми еще солнечными лучами и снизу - радостным, переливчатым сиянием росинок-звездочек. Их свет был живым - росяные капельки текли по листам в ложбинках-прожилках, радостно сталкивались друг с другом, сливались в одно; дрожали, будто от смеха; срывались с края листа и, алмазно сверкнув, прыгали вниз, где еще таился сумрак, будто хотели осветить его.

А еще удивительнее было другое - видела Алена то, что с нею рядом происходило. Но одновременно - видела весь луг и каждую травинку на нем. И соседний луг. И самые-самые дальние - стоило только подумать про них, пожелать увидеть, и тотчас открывались они взору, будто в один момент оказывалась Алена на том дальнем лугу. Тогда она могла заглянуть в огромные сетчатые глаза стрекозы, что застыла неподвижно и сонно на высоком стебле на самых далеких полянах.

Диковинно это Алене было, и долго забавлялась она тем, что мысленным взором своим уходила далеко-далеко. Глядела то с высоты, то низко к корням опускала "лицо", в мир козявок малых.

Меж тем туман редел, таял под солнечными лучами. И скоро ясным чистым светом был залит весь мир. От ночного безмолвия и следа не осталось просторно разносился птичий щебет, деловитое жужжание пчел, шмеля тяжелое гудение... Аленин же слух столь тонким сделался, что могла она услышать не только, как мышка в траве прошмыгнула, но и топоток маленьких лапок по земляным ходам; слышала сухой шелест прозрачных стрекозиных крыльев.

Там, где человек увидел бы пестрый цветущий луг или просторную светлую рощу, открылась Алене необъятная Вселенная с ее обитателями. Вместо сплетения трав и копошения букашек, явились Алене полноправные представители мира, где нет малых и великих, но каждый равен всем, у всякого свое лицо, нрав и назначение.

Глава двадцатая,

о мире дивном,

от человека нелюбопытного сокрытом

Широкий мир Аленин еще стократно раздвинулся, развернулся новыми сторонами, и оказались они предивны. Все, что было вокруг Алены, до последней солнечной пылиночки, пронизано было жизнью, изобилием и разнообразием ее, в постоянном движении, звучании, блеске, сиянии... И как же гармонично и разумно - на удивление - он был устроен! Каждый, самый махонький цветок, листок самый неприхотливый был исполнен такого очарования и совершенства, будто у Матушки Природы не было иной заботы, как сотворить именно этот чудный шедевр. Сей мир не рождал корыстолюбцев, не знал зависти и злобы, и иных мрачных теней, бегущих от света ясного. Главная-то его красота в том и состояла, что был чистым, как в день Творения, и лучезарным.

А Аленина главная радость происходила от того, что не была она самозванной чужой пришелицей - сей необъятный мир с готовностью распахивался пред нею, приветствовал, как желанную гостью. Птицы слетали к Алене и без страха опускались на руки пропеть свою ликующую песнь, облачко легкокрылых мотыльков порхало над головой веселой многоцветной радугой, цветы поворачивали к ней головки и склоняли их в почтительном привете...

"Весь день в доме твоем будь - и широко же он раскинется, без единой стены, без пола и кровли. Узнавать его будешь, и узнавание это обернется как удивлением великим, так и радостью небывалой..." - Алена будто в яви услышала тихий голос. Улыбнулась светло:

- Со мной ты, Велина? Здесь? Порадуйся радостью моей!

"Вот только не мой это дом, Велина. Гостья я тут. Пусть желанная, жданная, а все-таки, гостья лишь. Мой мир другой - людской. А этот - только дивный подарок в радостный день..."

Но мир людей - потом, потом, а сейчас день ее только разгорается, все шире распахивает пред Аленой чудесную вселенную.

Вокруг Алены уж тысячи голосов звучали: и звенели, и шептали. То были похожи на шелест травы под ногами, то на лепетание осиновых листьев, то на журчание потаенного ручья в чаще лесной скрытого - пространство было изобильно звуками, а они все прибывали, прорезаясь из беззвучия. Сливались в хоры, и распадались на отдельные мелодии, и вновь сливались в стройное многоголосое звучание...

Все находило отзвук в Алене, каждое звучание свой отклик рождало - и пело все в ней, заполоняя волшебными симфониями, вознося на самой высокой ликующей волне.

Алена себя не видела, - может, оно и к лучшему. Внутри, в душе еще оставалась она сросшейся с людьми, с Лебяжьим, с околицей деревенской, с крынкой парного молока в материных руках... А облик ее... была ли то все еще Алена? Кожа ее атласом отливала, и стала такой же бархатисто-гладкой. Светилась толи солнечным отблеском, толи собственным светом. Кудри сделались изобильны и длинны, пышным огненным плащом спускались по спине и груди. Глаза лучисто сияли, и казалось, будто временами исходят от них лучи, как от невиданных роскошных изумрудов самоцветных. Улыбка вспыхивала ровным рядом крупных жемчугов и дорогого стоила - особым светом освещалось пространство, и преисполнялось радости все сущее, на что тот свет проливался. Смех Аленин уже не был самозабвенно заливистым, как прежде, а рассыпался негромким хрустальным перезвоном, волшебного очарования полон.

Все в Алене ожиданием звенело. Трепетным ожиданием встречи. Обещание и предвестие ее было во всех голосах, во всех хорах и мелодиях. Слышала Алена, как то тише, то громче проступали одни слова, на разный манер звучащие: "Веда! Веда идет! Наша Веда!"

Откуда-то знала Алена, что встреча эта случится в полночь, что идти ей к тому часу полуночному сквозь день, сквозь чудеса и открытия. Но не просто дивиться на них да забавляться, - а отозваться на них открытиями в себе самой, стать достойной высокой встречи...

Возвышение души Алениной во всем сказывалось, даже в движениях ее - они стали просторны и грациозны, как взмах птичьего крыла, как изгиб лебединой шеи, как вольные игры ветра с полевым ковылем. И когда почувствовала Алена, что платье мешает, стесняет тело ее, не раздумывая скинула его в траву, как стряхнула...

Глава двадцать первая,

про крючок-тройник,

самим дьяволом Ярину посланный

Солнышко уже высоко стояло, когда Антипка малахольный, один из дружков-приятелей Яриновых, ехал верши вдоль улицы деревенской и натянул поводья против дома Ярина.

- Эй, Ярин! Дома ты? Выдь-ко, слышь!

Во дворе, высоким забором скрытом, взлаяли собаки, но быстро умолкли, едва хозяин цыкнул на них. Сбоку больших двустворчатых ворот открылась глухая калитка, и вышел Ярин, спросил недовольно:

- Ну? Чего надо?

- Глянь-ко!

Антипка на кнуте протянул Ярину тряпичный узелок.

- Какого дьявола ты мне в рожу тряпкой тычешь?! - Ярин последнее время будто ужаленный ходил, каждое слово в гнев его вводило. Так что дружки вроде и избегать его стали, да он сам их находил, - видать, одному-то вовсе тошно становилось.

- Ну что ты лаешься без дела? - обиделся Антипка. - Лучше глаза разуй то Аленки одежки.

- С берега что ль утянул? - чуть повеселел Ярин.

- Да вот про то и речь, что ни с какого ни с берега! Корова наша вчерась со стадом домой не вернулась, ну матка ни свет, ни заря и выгнала меня пошукать ее. Ладно, думаю, обегу круг деревни. Ну и кемарю себе в седле. Думаю прилечь где под куст. И ровно в бок кто пихнул. Глаза открыл, гляжу, куда эт нелегкая занесла. Тут-то и заприметил - навроде лохмотьев горка в траве виднеется. Интерес разобрал - подъехал, кнутом поддел... Ну и - вот, надумал тебе рассказать.