— Согласна. Это не твой тип. — За словами сестры он расслышал беззлобную насмешку. У Иоанны была ужасно раздражающая привычка читать его самые потаенные мысли, хотя он старался не произносить их вслух. Ричард обернулся к сестре, которая прошла на королевский помост; ее золотые косы сияли, словно маргаритки летним днем. Принцесса удобно устроилась на синей шелковой подушке и с притворным неодобрением взглянула на брата.
— Ты говоришь так обо всех женщинах. — Ричард не терпел ни малейшей критики от большинства мужчин, не говоря уже о женщинах. Но для Иоанны в его сердце было отведено особое место. В семье и вообще при дворе она была единственным человеком, которому он доверял безоговорочно. Похоже, ей чужда была страсть к интригам, отравившая кровь остальных членов Анжуйского дома.[31] Он знал, что любой совет сестра дает из искренней любви и желания защитить интересы старшего брата, а не из собственных тайных расчетов.
— Я всегда права, — шутливо добавила Иоанна. — Ты посмотри внимательно: глаза красивые, но она же плоская, как доска. Хуже того, она не в состоянии дать тебе то, чего ты больше всего жаждешь, — радость победы. Она целых три дня будет старательно отвергать твои ухаживания, а потом без лишних церемоний уляжется с тобой в постель.
— Многие мужчины этому только обрадовались бы.
— Но ты ведь не такой, как все, — улыбнулась Иоанна. — Хотя она много лучше некоторых, кто уже заползал к тебе под одеяло. Да и шума такого наверняка не будет.
Ричард тотчас вспыхнул, поняв, на что намекала сестра. Несколько лет назад, будучи еще мальчишкой, он совершил ошибку, которая до сих пор ему аукается. Ребяческое любопытство сделало его посмешищем всего двора. Ричард и молодой Филипп, наследный принц Франции, были лучшими друзьями. Лихой француз был известен неразборчивостью в сердечных делах. Очарованный юношеским обаянием и жизнерадостностью Филиппа, Ричард позволил красивому молодому принцу соблазнить себя. Роман быстро угас, порожденный скорее их крепкой дружбой, нежели противоестественным влечением. Однако тут же поползли слухи, и смущенные родители насильно разлучили мальчиков. Ричард несколько лет сносил ухмылки и жестокие шутки придворных сплетников, пока слава о его ратных подвигах не затмила в народе молву о его любовных утехах. Но рана, так или иначе, еще не затянулась, и Ричарду не нравилось, когда кто-нибудь бередил ее, пусть даже любимая сестра.
— У тебя всегда наготове совет, когда речь заходит о моей личной жизни, Иоанна. Однако сама ты, похоже, полна решимости сделаться старой девой.
Иоанна вздрогнула, и Ричард тут же пожалел о сказанном. Прошло три года с тех пор, как отец запретил ей выйти замуж за Эдмунда Гластонбери, а ее сердечная рана так и не зажила. Король Генрих давно враждовал с графом Сомерсетом, он не смог свыкнуться с мыслью, что дочь войдет в семью его врага. Иоанна всем сердцем любила отца, и его решение заставило ее страдать вдвойне. Почти два года она не разговаривала с отцом, если не считать положенных приветствий да обмена банальными фразами, но оба они наконец помирились, когда королевские доктора сообщили ей, что больное сердце Генриха сдает все больше.
Доктора предупредили, что Господь может в любую минуту призвать короля к своему престолу и лучше бы дочери помириться с отцом на этом свете. Иоанна и отец смогли забыть прошлые обиды и начали с чистого листа, хотя их отношения так никогда и не стали прежними. Иоанна сделалась рассудительнее, сдержаннее в выражении чувств. А еще она стала искать уединения. Ее больше не интересовала игра в обольщение, которую затевали молодые придворные, изнемогавшие от любовного жара.
— Прости меня. Я, кажется, не к месту сказал. — Как правило, Ричард никогда ни перед кем не извинялся. Это было ниже достоинства принца и свидетельствовало бы о неуверенности в своем божественном праве. А такой неуверенностью мог воспользоваться враг. Но для Иоанны он всегда делал исключения из правил, по которым жил.
— Я просто хочу защитить тебя от огорчений, братец, — ответила сестра, и он уловил в ее голосе явную обиду. — Я боюсь, что женщина, которая тебя привлечет, превратит твою жизнь в сущий ад.
— И кто же эта женщина? — Ричард хотел как можно быстрее увести беседу от болезненной для сестры темы. Если придется пережить насмешку, безжалостное ущемление его царственного эго — что ж, да будет так!
— В глубине души ты ищешь девушку, способную дать тебе отпор. Которую не заворожит титул «будущий король Англии». А потом, когда ей будут обеспечены твоя любовь и место на троне рядом с тобой, она станет вертеть тобою, как игрушкой, королевство же достанется французам. — По счастью, к Иоанне вернулся ее шутливый тон.
— Покажи мне француза, который владеет мечом, и я с удовольствием уступлю ему трон сам. — Ричард рассмеялся и провел рукой по ее густым золотисто-рыжим волосам. Локоны Адониса — это он слышал сотни раз.
На него легла чья-то тень.
— Не надевай на себя корону раньше времени, сынок. — Ричард прикусил губу и промолчал, затем поднял глаза и холодно взглянул на отца. Над ним возвышался король Генрих — поджарый, бородатый, угрюмый — и сердито смотрел на сына. — Трон — удел настоящих мужчин, отведавших вкус войны и смерти. А не детей с игрушечными копьями.
В бальной зале стояла тишина, когда Генрих медленно двигался к центру королевского возвышения. Иоанна встала и помогла монарху устроиться на троне.
— Добрый вечер, отец, — сухо приветствовал Ричард и отвернулся от человека, которого презирал, от монарха, в чьей душной тени он прожил всю жизнь. Они с отцом редко разговаривали, пропасть между ними становилась все шире, несмотря на то что ангел смерти с каждой ночью подлетал все ближе и ближе к постели короля Генриха. Ричард уверял себя, что подобное охлаждение в отношениях — дело обычное, даже желанное, поскольку лишь подтверждает, что он на верном пути, на пути, которым с незапамятных времен следовали все великие мужи.
По правде сказать, было в этом нечто поэтическое. Ричард, будучи настоящим знатоком древних мифов — не только созданных своими предками, кельтами и норманнами, но и греческих и римских, — считал, что эти сильно приукрашенные фантазией истории, которые официальная Церковь отвергает, называя их языческими выдумками, на самом деле исполнены великих символов человеческой природы. Вероятно, именно поэтому он ежедневно находил отражение собственной жизни в легендах об Уране и Кроносе, отце и сыне, которые сошлись в бесконечной борьбе, — а из этой борьбы рождается космос. Ричард задавался вопросом, известно ли Генриху, чем заканчиваются все подобные легенды: сын, обретя силу, неизменно побеждает и умерщвляет высокомерного отца. Старое уступает новому — таков закон Неба и Земли.