Читать интересную книгу Севастопольские письма и воспоминания - Николай Пирогов

Инструмент, которым работал Шульц,- огромная механическая пила, сооруженная на средства П. механиком Профетом; она занимала целую комнату в клинике П. при МХА (П. А. Белогорский, стр. 41). См. еще письмо No 15 ).).

Кланяйся нашей Маше, целуй ее; кланяйся Ем[илии1 Ант[о-новне], Богд[ану] Александровичу]. Ради бога, моя душка, вооружись терпением. Не грусти, крепись, мужайся, надейся; ты у меня молодец; за энергией тебе не в карман лезть; помни, что чем бодрее ты, тем бодрее я. Портрет у меня всегда в боковом кармане у сердца. Целуй и прощай, моя неоцененная Саша.

Прилагаемые два письма отправь по адресу.

No 15.

30 Генваря [1855]. Севастополь

( Подлинник письма No 15-в ВММ (No 15627), на четырех страницах; конверта нет.)

Спешу написать тебе, моя милая Саша, несколько строк; сегодня едет фельдъегерь. Много поэтому писать некогда. Впрочем, все то же, по-старому. Одна только новость о себе: я на этих днях любопытствовал посмотреть наши батареи и к этому открылся удобный случай. Адъютант Сакена ездил парламентером к французскому лагерю; в это время стрельба с нашей и с неприятельской стороны прекращается, и можно смотреть с батарей на неприятельский лагерь так же удобно, как смотрели мы в Ораниенбауме на английский флот (Это было летом 1854 г., когда П. жил с семьей в Ораниенбауме. Огромный англо-французский флот не сумел тогда добиться положительного результата и вынужден был оставить русское побережье на Балтийском море.).

Я поехал на дрожках на шестой бастион, отстоящий от моей квартиры версты полторы. Улица, ведущая к нему, Большая Миллионная, потерпела много от бомб; все дома в ней почти разрушены; бомбы пробили крыши и отчасти стены, а остальное докончили наши солдатики, которым позволено выбирать из разбитых домов стропилы, полы, двери, словом, все, что в них есть деревянного, для топки и для постройки себе землянок.

Когда мы подъехали к шестому бастиону, то подняли у нас белый, парламентерный флаг. Выстрелы с батарей умолкли. Я подошел сначала к стене, находившейся уже прежде, до неприятеля, в этой части города и сооруженной более против татар, чем против европейских неприятелей. Поэтому за ней сделан огромный вал и снабжен огромными корабельными пушками. Опустили щиты, заслоняющие наших от выстрелов, чтобы лучше можно было всё видеть, вооружились подзорными трубами и начали смотреть в оба. Вдали, сажен за четыреста, виднелась на возвышении неприятельская батарея, а саженях в двухстах от нас видны были и траншея; из них выстроилось также множество голов французских, любопытствующих подобно нам.

Наш парламентер, с белым знаменем в руках, верхом, сопровождаемый тремя или четырьмя всадниками, спускался медленно вниз с нашей горы в долину, впереди ехал трубач и трубил. На углу кладбища, в расстоянии от нас сажен сто пятьдесят, он остановился; из неприятельских траншей выступило человек шесть пеших, из которых один также нес белое знамя; между ними был парламентер-полковник. Все дело состояло в том, чтобы передать от находящихся у нас пленных письма и ответить на вопрос Канробера (Ф. Канробер (1809-1895)-главнокомандующий французской армией в Крыму (с осени 1854 г. до весны 1855 г.), который справлялся, нет ли у нас в плену таких-то.

Вся конференция продолжалась с четверть часа. Парламентеры возвратились потом восвояси, щиты спустили, я сел опять на дрожки и убрался; когда я ехал уже по дороге, то опять начали пускать бомбы и еще сильнее прежнего, чтобы вознаградить себя за напрасно потраченное время в переговорах.

В эти два дня были ночью сильные канонады, чтобы препятствовать работам; но раненых мало. Несмотря на то, у нас дела вдоволь; основываем новые перевязочные пункты в обывательских домах, отделяем гангренозных, которые развелись довольно от нечистоты и времени года. Надобно отдать справедливость Калашникову, который утром и вечером часов по пяти работает в гангренозном отделении; только человек такой, как он, привыкший к нечистым работам в анатомии, может выносить столько, сколько он выносит, возясь с гнилью и живым" трупами. Два дома заняты под это благоуханное отделение;

хозяевам после, если Севастополь не будет разрушен, придется всё переделать: стены, полы и всё пропиталось гнилью.

(Один из этих домов - дом купца Гущина, часто упоминаемый в истории обороны Севастополя. "Не лишним считаю сказать несколько слов о пресловутом доме Гущина, куда отправлялись с главного перевязочного пункта безнадежные, изувеченные раненые, которым и операции нельзя было произвести. Отделение с такими несчастными находилось в одном просторном купеческом доме, по близости дома Инженерного ведомства, и состояло под надзором профессора Гюббенета и других, чередовавшихся между собою, хирургов; но постоянными хозяевами этого отделения были - сестра милосердия Григорьева и привезенный из Петербурга Пироговым опытный фельдшер Калашников, прозванный у нас Хароном. Атмосфера была здесь убийственна: никакие дезинфицирующие средства не помогали, и не было возможности и пяти минут пробыть в такой палате, особенно во время перевязки ран; только один Калашников с железными легкими и притупившимся обонянием мог выдерживать это зловоние и безустанно работать по указанию врачей.

Никто почти из этих страдальцев не выздоравливал и редко кто проживал здесь сутки; большею частию через час, через два, изуродованный защитник Севастополя отдавал богу душу и уносился в особое помещение. Только при наступлении весеннего времени, когда можно было отворять окна и когда привезена была из Петербурга ждановская жидкость, воздух сделался сноснее и стали являться случаи, если не выздоровления, то по крайней мере возможности произвесть операцию и перевесть больного в другое отделение. Дом Гущина назывался мертвым домом, а хирурги наши дали ему название могилы. Когда привозили изувеченного на перевязочный пункт и по осмотре раздавалось приказание: в дом Гущина! - несчастный заливался горькими слезами. Каждый солдат понимал смысл и значение этого приговора" (Ульрихсон, стр. 180 и ел.).

Упоминаемое в этом отрывке дезинфекционное средство изобретено в 40-х годах XIX в. инженером Н. И. Ждановым и долго применялось в госпитальной практике. Так, например, в 1893 г. лабораторными исследованиями было установлено, что ждановской жидкостью можно с успехом пользоваться для борьбы с холерными и брюшнотифозными бациллами. Во время Крымской войны было опубликовано мнение П. об этом средстве: "Проф. Пирогов просит прислать для госпиталей в Крыму как можно более жидкости, изобретенной инженер-технологом Ждановым, которая поглощает испарения разлагающихся органических веществ и уничтожает зловоние. Пирогов испытывал эту жидкость здесь [в Петербурге], в Анатомическом институте и палатах госпитальной хирургической клиники, и говорит, "что при малом количестве и в соединении с половинным количеством воды, она, в самое кратчайшее время, совершенно уничтожает зловоние в воздухе, развивающееся от гниения трупов, от злокачественных нарывов, от испражнения, от накопления больных, от перевязочных вещей, и вообще от всех причин, сопряженных с условием госпитального быта, и что, в самое короткое время, она превращает зловредный воздух в здоровый, распространяя притом запах древесной кислоты". Дальше сообщается, что решено закупить большое количество этой жидкости и отправить в Крым ("М. сб.", No 2, отд. офиц.. стр. 375, 1855 г.).

Погода беспрестанно меняется. Сегодня чудеснейший день, почти весенний; вчера был сильнейший южный ветер, продолжался, однако, недолго, с дождем, и опять испортил дорогу. Слякоть по колено. Я очень доволен своей новой квартирой.

У меня есть камин, и мы живем втроем: я, Обермиллер и Калашников. Никитин - в отдельной комнате. За мной ухаживают эти господа, как дети за отцом. Калашников - гений хозяйства. Кто его знает, откуда он все достает,- и капусты кислой для салата, и икры, и шнапса, так что на недостаток нельзя жаловаться; нашел даже и баранков к чаю.

Доктор Каде, который также жил с нами и так часто со мною играл в шахматы, отправлен мною в отряд вместе с Беккерсом (Л. А. Беккерс (1831-1862), по окончании в 1854 г. медицинского образования, поступил ординатором в ВСХГ; П. оценил талантливость молодого врача и при отъезде в Севастополь пригласил его в свой отряд. После войны Б. написал, под руководством П., докторскую диссертацию ив 1861 г. был избран профессором хирургии МХА. Яркую характеристику талантливого Б. оставил живший с ним в 1861-1862 гг. на одной квартире И. М. Сеченов. Там же - о трагической смерти Беккерса (см. еще у А. А. Ландшевского, стр. 158).) к Евпатории; там предвидится какое-то дело.

Восьмая Дивизия пришла также туда из Перекопа, но до сих пор ничего еще не слышно, хотя прошло уже несколько дней, как он уехал. великие князья тоже часто бывают в городе; но Меншикова не видать; он сидит в своей берлоге, между тем как Сакен беспрестанно разъезжает, высматривая все своими сжатыми в булавочную головку зрачками (что придает его взгляду что-то особенное, именно, что называется по-русски мортослепством).