Они использовали команды простые: «Сидеть», «Перевернись», «Поверни голову», «В другую сторону» (команда, заставляющая собаку поворачивать голову в противоположном направлении) — и более сложные: «Погуляй по комнате», «Выйди и подожди меня» (собака должна покинуть комнату и ждать около двери), «Я не доверяю ему» (команда, которая заставляет собаку лаять и угрожать нападением), и многие другие. Кроме того, были усложненные команды, которым он точно повиновался, например: «Иди рядом с джентльменом (леди)», — тогда как команды «Стоп», «Оставь это», «Не бери» или «Тишина» приводили к тому, что собака прекращала любое действие, которым была занята. Команда «Сделай это еще раз» заставляла собаку повторять любые действия, которые она только что выполняла.
Хотя работа Феллоу чрезвычайно впечатляла, его способности все же были небеспредельны. Были определенные команды, которые он мог выполнить в присутствии хозяина, но, казалось, не понимал их, когда Герберт находился за экраном. Когда эти команды проанализировали, стало ясно, что все они имеют два общих компонента: сначала объект, который надо идентифицировать, а затем его местоположение, чтобы сориентироваться. Феллоу точно выполнял команду «Пойди и найди профессора Вордена» в присутствии хозяина, но не тогда, когда хозяин не был видим. Другие фразы, которые вызывали подобные трудности, когда владелец не находился в поле зрения собаки: «Иди и выгляни из окна», «Теперь иди к другому окну» или «Иди и запрыгни на кресло (или стол)».
Так как каждая из этих команд требовала от собаки сначала сориентироваться, а затем уже на месте выполнить действие с объектом, Ворден предположил, что мог бы существовать некий тонкий визуальный сигнал, подаваемый Гербертом собаке. Так как Герберт оказался весьма честным и его интересовала объективная оценка знаний языка Феллоу, вероятно, этот сигнал должен был быть естественным и неосознанным движением. Самое очевидное движение такого рода — просто поворот головы. Если человек просит что-то, например: «Пожалуйста, принесите мне телефон», — вполне естественно посмотреть в направлении стола, на котором находится телефон. Мы поворачиваем голову и смотрим в сторону объекта почти автоматически всякий раз, когда мы говорим о нем, если он виден из того места, где мы находимся.
Чтобы проверить это, профессор Ворден попросил Герберта преднамеренно попробовать ввести Феллоу в заблуждение. Таким образом, Герберт должен был сказать: «Перейди к двери», глядя на стол в середине комнаты. Феллоу ответил мгновенно, когда услышал команду, однако он последовал в направлении взгляда Герберта: собака встала и пошла к столу. Когда Герберт смотрел на окно, но командовал: «Перепрыгни стул, хороший пес», Феллоу шел прямо к окну, к которому его владелец повернулся. Затем собаку попросили: «Подойди и положи голову на стул». Вместо этого Феллоу запрыгнул на стол, на который смотрел Герберт.
Стало очевидно, что в некоторых случаях прекрасное понимание языка собакой выходило за рамки чисто лингвистические. Иногда она реагировала на тон голоса владельца, который предлагал ей что-либо сделать. Тогда собака выбирала местоположение объекта, где нужно было сделать что-либо, глядя на голову Герберта и выясняя таким образом направление движения. Когда пес подходил к объекту, у него оставался выбор из нескольких действий, которые он мог выполнить. Если предмет был маленьким, он мог взять его и принести. А если предмет был большим, тяжелым или установленным стационарно, то он мог просто смотреть на него или ткнуться в него носом, т. е. указать, что это и есть искомый объект. Когда объект являлся, например, мебелью среднего размера, он мог вскочить на него или положить на него голову.
Давайте вернемся к рассмотрению работы другой немецкой овчарки — Лондона, воспитанника Чарльза Эйзенманна. Большая часть того представления была заснята, и избранные части фильма позже показали по телевидению. Зная тайну прекрасной работы Феллоу, я теперь внимательно смотрел на Эйзенманна, когда тот подавал команды. Конечно, произнося команду о закрытии двери на испанском, Эйзенманн посмотрел в направлении двери раньше, чем закончил говорить «Сегга la puerta».
Отрывок телепередачи также включал тест на цветное зрение, который так меня встревожил. Теперь я смог разглядеть, что когда Эйзенманн сказал: «Лондон, найди в этой комнате что-нибудь красное», он посмотрел в направлении красной кружки на небольшом столе рядом с собой. Лондон следовал непосредственно за направлением этого взгляда. Поскольку теперь я был готов к тому, что должно случиться после произнесения команды, мне стало ясно, что Лондон просто указывал кончиком носа на край столика. Он не глядел на кружку. Очевидно, все зрители (включая меня) смотрели именно на нее, предполагая, что красная кофейная кружка и есть то, на что указывает Лондон. Скорее всего, собака указывала носом на стол, так как это был самый очевидный объект в том направлении, куда смотрел хозяин. Подобные небольшие повороты головы предшествовали идентификации собакой и синих, и желтых объектов.
Не стоит делать выводов о сознательном мошенничестве со стороны Эйзенманна. Ситуация напоминает случай в начале 1900-х, когда вышедший на пенсию немецкий профессор математики герр фон Остен преподавал своей любимой лошади Гансу уроки истории, математики и чистописания. Лошадь могла показать свои академические способности, выбирая ответы на вопросы. Так, например, был вопрос: «Какое из четырех слов правильно записано?», затем дан примерно такой список: 1) йам; 2) йма; 3) май и 4) айм. Лошадь отвечала, поворачивая диск своей ногой соответствующее количество раз (в данном случае три). Фон Остен не демонстрировал свою лошадь за деньги, но он пригласил избранный круг известных этологов, чтобы они посмотрели и самостоятельно протестировали ее. Общее впечатление было, что лошадь справедливо заработала свое прозвище Умный Ганс, так как казалось, что она имеет обширные познания в области языка, а также хорошее знание математики, истории и географии. Истинная природа дарований Ганса была раскрыта психологом Оскаром Пфунгстом, который доказал, что лошадь отвечала на задания, ориентируясь на неосознанные, почти незаметные повороты головы и телодвижения зрителей в аудитории. Главным сигналом был общий мимолетный импульс от непроизвольного ослабления напряженности наблюдателей, когда копыто доходило до правильного ответа. Это помогло объяснить тот факт, что точность Ганса в понимании языка снижалась с приближением сумерек, поскольку лошадь больше не могла угадывать признаков правильного ответа по реакции аудитории.