Подушечками пальцев он провел по моим искусанным губам, понуждая их раскрыться. И один палец скользнул мне в рот. Не раздумывая, я обхватила его губами.
- Все правильно, Виктория, правильно. Попробуй, какая ты вкусная.
И я действительно почувствовала вкус своего возбуждения. Сладко-соленый. Палец лег мне на язык, слегка надавив. Мне захотелось пососать его, будто конфету.
- Да, умница.
Палец покинул мой рот, оставив неудовлетворенное желание.
- Открой глаза.
Он был большим. Толстым. Узловатым.
- Попробуй теперь меня! – это был приказ. Легкое сомнение и желание. Я хотела этого, хотя и задрожала от страха.
Осторожно прикоснулась языком. Солено-сладкий. Как и я. Нежно обхватила губами, и он подался вперед, проскальзывая мне в рот глубже, осторожно, но неотвратимо. Я задохнулась, когда он достал до стенки горла.
- Дыши носом. Дыши…
Я дышала, стараясь подавить рвотный рефлекс. Я очень старалась. Он отступил, давая мне передохнуть. И снова двинулся вперед. Я опять обхватила его губами и провела языком по гладкой головке.
Резкий выдох… Он доволен мной! Доволен! Меня охватило радостное возбуждение. Я могу! Могу!
Его стоны, сдержанное рычание… Сильнее, глубже, еще глубже. Дыши… дыши… Он замер - и горячий поток ударил в мое горло. Я захлебнулась, но всё же смогла проглотить.
- Умница, какая умница! Ты справилась.
Теплые пальцы погладили меня по щеке.
Исповедник освободил меня, встал, запахнув свой халат.
- Можешь отдохнуть. Принять душ. У тебя полчаса. Потом я вернусь.
Он ушел, оставив меня сбитой с толку, опустошенной. В голове медленно опадали разноцветные обрывки мыслей. Но теплое чувство от его похвалы сидело в груди пушистым клубочком. Буквально заставила себя прошмыгнуть в ванную, запахнувшись в оставленный им для меня шелковый темно-красный халат.
Теплая вода, стекая по телу, напомнила о его прикосновениях и снова породила тугой комок внизу живота. Вытираясь, я поймала в зеркале свой взгляд и изумилась. Глаза горели, щеки пылали, как в лихорадке, губы полуоткрыты. Я провела кончиками пальцев по губам, все еще ощущая во рту Его вкус. Закрыв глаза, я не заметила сама, как мои пальцы скользнули между ног.
- Виктория! - грозный окрик заставил меня вздрогнуть всем телом. Жесткая рука схватила меня за собранные в хвост волосы и потянула вниз и назад, заставляя упасть на колени и запрокинуть голову. Больно стукнулась коленками о кафель пола, но пронзивший меня стыд от проступка был сильнее боли.
- Ты должна была запомнить правило, – каждое слово как стук молотка, вбивающего гвоздь в крышку моего гроба, – твое удовольствие принадлежит мне! К тому же ты опоздала! Видимо, я слишком с тобой мягок.
Намотав на кулак мои волосы, он протащил меня по коридору в комнату и швырнул на пол. Боясь поднять на него глаза, я тихонько подвывала от ужаса, скорчившись на полу. Опять была четырнадцатилетней девчонкой, только что застуканной отцом за мастурбацией. Ладони заныли от хлестких ударов отцовской линейки. Нестерпимо хотелось ползти и молить о пощаде. Но в памяти всплыло лицо отца, перекошенное от ярости. Когда я скулила и плакала, он только больше злился.
Я резко выдохнула через зубы, справившись с истерикой. Встала на колени. Глаза в пол. Зубы сжаты. Руки за спиной. Я была готова принять любое наказание.
Исповедник стоял прямо передо мной. Я не видела его лица. Но слышала, как он несколько раз глубоко вдохнул, как на занятиях йогой.
- Ты заслужила наказание, - ледяной голос, но гнева больше нет. – Назови число от трех до семи.
- Семь, монсеньор, - спокойно ответила я, понимая, о чем идет речь.
- Ты слишком сурова к себе, - лед в голосе стал на градус теплее. – Достаточно пяти.
- Встань!
Послушалась. Противно дрожали колени. Но я стиснула зубы еще сильнее, не давая им стучать.
- Вытяни руки вперед. Ладонями вверх.
Мой худший кошмар воплощался наяву. Стало по-настоящему страшно. Словно Исповедник побывал у меня в голове. Благоговейный ужас охватил все мое существо, ноги подгибались, но я из последних сил цеплялась за остатки мужества и хотела принять свое наказание достойно.
- Посмотри мне в глаза.
Боже праведный! Меня словно окатило ледяным душем. Но на самом дне его золотисто-карего глаза светилось что-то, что придало мне сил. «Ты умница, Виктория… Кто-нибудь говорил тебе: «Я тобой горжусь?»
- Считай, Виктория!
Свист гибкого стека - и обжигающая боль вышибла слезы из моих глаз. Я сильнее сжала зубы, но взгляда не отвела.
- Один, - больше всего похоже на шипение.
- Громче, считай громче!
Снова удар. Белый всполох боли. Как же больно!
- Два! - выкрикнула и почувствовала облегчение.
Третий удар - и мне показалось, что на ладонях лопнула кожа.
- Три! – то ли крик, то ли хрипение.
Четвертый заставил меня дернуться, как от удара током.
- Четыре! – это уже вой раненого зверя.
Последний был самым ужасным. Может, потому, что был последним.
- Пять! – прохрипела я, сдерживая рыдания из последних сил.
Я не отвела глаз, не разрыдалась, не молила о пощаде.
Исповедник молчал. Я так ждала слов похвалы. Ради них я выдержала эту муку. А он молчал.
Безразлично отвернулся. Отошел к комоду. Выдвинул ящик. Достал что-то.
Я все также стояла, вытянув дрожащие от напряжения и пульсирующие от боли ладони.
Он подошел ко мне вплотную, взял в руки одну, жестом приказав опустить другую. Легко, едва касаясь, провел пальцами по горящей коже, втирая мазь. Повторил то же с другой.
Пристально посмотрел мне в глаза. Бесстрастный, ледяной. Неумолимый. Слезы рвались изнутри, заставляя губы дрожать, во рту было горько и отчаянно щипало в носу. И вдруг он улыбнулся.
- А ты гордая, – то ли похвала, то ли осуждение. – Но это не все твое наказание. На колени! Руки за спину!
Опять обжигающий лед.
На запястьях защелкнулись наручники.
- Посмотри на меня.
Подняла глаза, сморгнув пелену так и не пролившихся слез.
Жесткие пальцы сжали подбородок.
- О чем ты вспоминала, когда ласкала себя, Виктория? Отвечай! – бесстрастный голос, ни тени насмешки. И никаких шансов, что я смогу не ответить.
Меня захлестнул жаркой волной стыд.
- Вас, монсеньор, - прошептала я, опуская глаза, не в силах смотреть ему в лицо.
- Точнее! И я не разрешал отвести взгляда!
Веселые смешинки в золотистой глубине… ледяной холод серой стали…
- Во рту, - сама не поверила, что сказала это.
Едва заметная улыбка тронула строго сжатые губы.