я не могла озвучить просьбу вслух. Не просто боялась быть услышанной другими Богами, но и язык не поворачивался произнести эти слова.
– Я могу только её убить, раз ты не можешь, – пожал плечами Бог, а я нервно сглотнула ком в горле. Сделав ещё шаг, я оказалась почти вплотную к собеседнику, но из-за его роста до уха с трудом доставала.
– А ещё сделать так, что все остальные Боги будут считать её мёртвой, вы можете скрыть её от них, я знаю, так делали со мной после рождения. Если только вы будете знать о её существовании, то только вы будете решать, когда уничтожать этот мир, если она и правда та, кто разорвёт клятву, – понизив голос, прошептала я так тихо, как только могла. Край капюшона Бога смерти трепыхался на ветру и задевал мою щёку, неприятно щекотал её. Сердце бешено выпрыгивало из груди от волнения за дочь и осознания, какая судьба ждёт её, если Боги будут знать о ней.
– Здесь я ничего не могу сделать, мне нужно пересечь границу вместе с ней. Ты вот так отпустишь нас?
– Если вы обещаете, что о ней никто не узнает и она будет жить, – эти слова дались мне с огромным трудом. Во рту пересохло, язык заплетался и дёргался, как и горло. Протянув ребёнка собеседнику, я проследила за тем, как аккуратно он взял его на руки. Интересно, сколько Богов за эти три месяца знало о её существовании и мечтало вот так забрать у меня? Откинув эту мысль, я решила довериться тому, для кого мой отец многое значил, судя по словам и совершаемым им поступкам. Тому, кто осмелился переступить границу страны, где он лишался божественных сил и становился слабее обычных солдат с мечами, и единственным его преимуществом перед всеми выступало только бессмертие, такое же, как и моё. И всё это ради спасения разума моего отца от уничтожения вместе с миром.
– Ты понимаешь, что тебе придётся оставить её? Забыть о ней, и постараться никогда не думать, что она жива? Боги всегда будут наблюдать за тобой, но не за ней, если тебя рядом не будет, – спокойно проговорил он, а я судорожно закивала, прекрасно зная, что он прав. Сердце обливалось кровью, но это лучшее, что я могла для неё сделать. Только так я могла её спасти и обеспечить спокойную жизнь.”
Оторвав голову от подобия матраса, я схватилась за волосы и судорожно обвела камеру взглядом. Вокруг ничего не изменилось за то время, пока я спала. Рабы с опаской поглядывали в мою сторону, но по большей части уже не обращали внимания. Во сне я окунулась в события годичной давности. Воспоминания о них всплыли в памяти именно сейчас, и я даже знала почему. Поведение Хенорпа в нашу первую встречу отличалось от того, как существо вело себя позже, и я старалась никогда не вспоминать тот день, когда он не проявлял ко мне своеобразной заботы. Как бы я хотела сейчас вернуться в то время и многое изменить. Ведь тогда я не оказалась бы здесь. Расставшись с дочерью год назад, я научилась не вспоминать о ней, ведь эти воспоминания причиняли боль и делали меня слабей, чем я есть. А в эти минуты мне нельзя быть слабой.
Когда замок решётки заскрежетал, а дверь камеры открылась, я поняла, что проснулась очень вовремя.
***
Каждая клеточка тела вопила от нескончаемой агонии. Казалось, что на коже не осталось живого места, вся она пылала и ныла, что я давно перестала ощущать, как кровь струйками стекала к ногам, оставляя за собой след и срываясь на каменный пол. Большие пальцы ног не доставали до образовавшейся лужицы несколько сантиметров. Последние часы я не видела ничего, кроме срывающихся капель, что ударялись о поверхность и образовывали круги, словно это вовсе не лужа крови и очередная капля, а поверхность пруда и брошенный в него камень. Рук, запястий и плеч я не чувствовала вообще, настолько сильно они онемели, приняв на себя вес тела. Кандалы первое время жутко впивались в кожу, натирая и разрывая её, сейчас же, если поднять голову и посмотреть под потолок, где и располагались мои запястья, то вместо них просматривалось сплошное кровавое месиво. Вот только поднять голову сил не хватало.
Как долго я вот так подвешена за руки под потолком в четырёх стенах с узкой дверью без решётки на ней? По ощущениям прошла целая вечность, но на самом деле не больше пары часов. Через какое-то время после моей ссылки в камеру к рабам принц Вильгельм послал оруженосца проверить, как обстоят дела. Солдаты не успели перехватить парня и проинструктировать с ответом, дабы не забивать голову будущего короля такой ерундой, как я. Узнав, что пленница спокойно спит в углу, а все рабы перетащили матрасы на другую половину комнаты и боятся к ней приближаться, Вильгельм впал в ярость.
Именно по его приказу Эрик выволок меня из камеры, заковал в кандалы и отвёл сюда, где подвесил к потолку за цепь, соединяющую мне руки. Очередной свист хлыста заставил невольно вздрогнуть, а когда он опустился на спину, задев ещё и часть плеча, мне не хватило сил даже вскрикнуть от пронзающей боли. Эти удары я пока ещё чувствовала, хотя и не представляла, во что превратилась моя спина. Тело моментально содрогнулось и слегка качнулось, из-за чего несколько капель крови сорвались на пол вдали от общей лужи, и сейчас выглядели одинокими на сером камне. Слёз больше не было, и новые так и не сорвались с глаз, как было после первых ударов. Сейчас я не плакала не потому, что не хотела, а потому что не могла.
Стук металлических вставок в подошве сапог принца эхом отдался в ушах, но я к нему привыкла. Обойдя лужу стороной, парень демонстративно вытер хлыст лохмотьями, в которые превратилась моя рубашка. Убедившись в чистоте инструмента, он очень медленно начал сворачивать его, словно показывая, что на сегодня мои мучения закончились и ожидал за это благодарности. Ростом средний Вильгельмский был чуть выше меня, и сейчас, из-за подвешенного к потолку состояния, мои глаза оказались прямо напротив его лба. Создавалось впечатление, что Эрик повесил меня именно на таком уровне специально. Даже не шевеля головой, я могла видеть злобную улыбку на лице принца, а он – ужас, страх и боль на моём.
– Я надеюсь, ты усвоила урок. В этом мире есть кое-что куда похуже смерти, – голос принца звучал слишком звонко, и я