Читать интересную книгу Волшебная шубейка - Ференц Мора

Несёт, гляжу, что-то. А что — толком не пойму: чугунок старый или корзинку небольшую? А уж как он мне протянул загадочный предмет, увидел я, что была эта вещица в своё время шляпой пастушьей. Теперь же она разве что пугалу огородному в самую пору. Расправил старик шляпу любовно, встряхнул разок-другой, а из неё пыль клубами валит.

— Ну, что ты на это скажешь, господин ученик?

— Страшно в руки взять.

— Зато как была она хороша, братец, лет сорок тому назад! Мягкая, прямо бархатная. Пока, конечно, не засалилась. И чёрная, что тебе вороново крыло, пока плесень её краску не съела. Ленточка была на ней — чистого шёлка! Пока мыши не изгрызли. Новенькая она была ещё в ту пору, как я в чабанах ходил.

— Я бы её и за сто форинтов надеть не согласился.

— Ничего, мой ученичок, наденешь ты её и задаром! Потому что шляпа эта не простая, а с хитростью. Кто её себе на голову водрузит, в тот же миг и силой и духом во сто крат крепче делается.

— Выходит, она волшебная? — вскрикнул я, вытаращив от удивления глаза.

— Ладно, парень, нечего таращиться, бери её поскорее да напяливай себе на голову поглубже! Я и сам только благодаря ей таким знаменитым человеком сделался.

И он собственноручно водрузил мне на голову эту невиданно-неслыханную шляпищу. Торжественно, ну точно как монарх возлагает королевскую корону на голову своего наследника.

— Вид у тебя как у наследного принца! Жаль только, нет в моём дворце зеркал по стенам. А то посмотрелся бы ты сейчас в зеркало и сам себя не узнал бы!

Но и без зеркал не то что я сам, а и знакомые собаки меня не узнавали. Всю дорогу, пока я домой шёл, они на меня лаяли. И у людей при виде меня от веселья лица расплывались, а некоторые даже кричали:

— Ты только посмотри, кто идёт-то!

Я уже было и впрямь начал верить, что очень мне к лицу чабана шляпища старая. Но перед самым домом всё же снял я её с головы: не хотел, чтобы тётушка Мальвина до поры до времени знала о моём знакомстве с приятелем Месси.

Ночевала вислоухая шляпа в саду, досыта напилась она там утренней росы и стала такой тяжёлой, что я её насилу с земли поднял. А едва мне на голову угодив, она меня как шапка-невидимка накрыла. То и дело приходилось мне её приподымать, чтобы хоть что-то вокруг себя видеть.

Ещё до восьми часов далеко, а ребята уже на дворе перед школой будто туча мошкары толкутся. И конечно, Сила-Цинтула в самой середине ребячьей толпы стоит, разглагольствует. А как увидел меня, повернулся в мою сторону и во всё горло заорал:

— Братцы, смотрите, в какой раскрасивой шляпе наш Цуцик сегодня пожаловал!

«Ладно, — сказал я себе, глядя, как в бойницу, в щель, что оставалась между шляпой и шубейкой. — Вот сразу и проверим, на что ты годишься, вислоухая!»

И, швырнув книжки в сторону, я без лишних слов кинулся на долговязого Цинтулу. Сгрёб я его в охапку, да так шмякнул оземь, что он аж крякнул! Ну, я слегка намял бока длинному оболтусу для порядка, а потом, отпуская, предупредил:

— Если мало было, скажи. В другой раз ещё добавлю!

Поднялся на ноги долговязый, ни слова в ответ не промычал, только всё бока ощупывал. Уселся за парту, книжку достал, как самый примерный мальчик на свете. Понял, что кончилась его власть. А ребята меня окружили, будто полководца-победителя. Каждый норовит шубейку мою потрогать да, будто к слову пришлось, сказать:

— До чего же красива! И шляпа какая у тебя славная!

А тут пришёл господин учитель и первым меня отвечать вызвал. Взглянул я на свою шляпу на вешалке и так затараторил, что и не остановишь! Смотрит на меня учитель, глазам своим не верит: словно подменили меня.

А я не стал следующего воскресенья дожидаться и сразу же после уроков на всех парах помчался к дядюшке Дюри, в его владения. Бегу, ещё издали шляпой ему машу.

— Ну, как делишки, ваша честь? — весело подмигнув, спросил меня старый сторож. — Помогла знаменитая шляпа?

— Помогла! Да ещё как! — гордо закричал я. — Теперь я уже больше не Цуцик!

Тут дядюшка Месси расхохотался и снял у меня с головы волшебную шляпу.

— Раз так, значит, не нужна она тебе больше. Нечего тебе в ней ходить, людей смешить! Неужто ты и впрямь думаешь, что в этом дырявом колпаке какая-то сила чудодейная скрыта? Сумеешь ты теперь постоять за себя и без шляпы! Помни только: что бы ни случилось, не бойся ничего на свете!

ПОРОЙ И ПРОСТОРНАЯ ШУБЕЙКА ПОД МЫШКАМИ ЖМЁТ

История с чудо-шляпой заставила меня немного призадуматься. А что, если фея, живущая в шубейке, — такой же обман?! Вдруг окажется, что в этой овчине нет никаких фей.

По вечерам, укладываясь спать, я не раз дотошно осматривал шубейку: не подаст ли она мне какой-нибудь знак? Но шубейка была крепка по-прежнему: ни один шовчик на ней не распустился, каждый цветочек был как новенький, будто его только что вышили. Хотя носил я шубейку и зимой и летом, не слушая увещеваний доброй тёти Мальвинки, что, мол, это не по-барски. Тётушке я всегда объяснял, что дал покойному отцу обещание носить шубейку не снимая, пока она сама с плеч не свалится, и что обещание его я никак не могу нарушить.

— Ох и упрям же ты, Гергё! Как воротник накрахмаленный! — недовольно качала головой тётушка Мальвинка и спрашивала, не собираюсь ли я, даже когда сделаюсь исправником, всё ту же шубейку носить?

Тётя Мальвинка полагала, что задала мне ужас какой хитрый вопрос. Только я ещё хитрее ответ ей придумал.

— Отчего же мне и тогда не носить шубейку? — говорю, — Ведь ягнёнок, ставши овечкой, не меняет своей шубы.

На том каждый раз и заканчивался наш спор. Тётушке Мальвинке ничего другого не оставалось, как достать из черепаховой сахарницы кусочек сахара и угостить и меня и канарейку. Как видно, за такие мои ответы она и считала меня очень умным мальчиком.

А что я скоро вырасту из шубейки, мне тоже нечего было бояться. Покойный отец скроил шубейку такой просторной, что в ней и двое мальчишек вроде меня свободно уместились бы. И всё же нет-нет да и случалось, что просторная шубейка тесноватой мне начинала казаться.

Один раз, к примеру, играл я со своими приятелями в лапту возле глиняных карьеров, на окраине города. Вдруг, вижу, выходит из одного карьера на дорогу какая-то женщина. Присмотрелся к ней попристальней: платок у неё ну точно как у моей матушки!

— Не зевай, Гергё, подаю! — крикнул мне Дюрка Вескень, адвокатский сын, подбрасывая мяч.

Ударил я лаптой но мячу, полетел он пулей — вот-вот из виду скроется. Ребята шеи вытянули, с мяча глаз не спускают, а я от той женщины в маменькином платке взгляда оторвать не могу. Издали — ну вылитая матушка моя! А ведь она в прошлое воскресенье и впрямь сказывала, что собирается нашу мельницу снаружи глиной подмазать. А то, мол, кирпичи в стенах совсем расшатались.

— Кончай ворон считать, Гергё! — снова крикнул мне Дюрка.

Тут я снова стукнул лаптой по мячу, что ребятам до самых виноградников пришлось за ним бежать!

А я искоса всё на женщину на дороге посматриваю: едва плетётся, бедняжка. Отдохнуть остановилась, так тяжёлый мешок сам с её плеч на землю упал. Присела на него женщина, пот со лба платком отирает, слегка ко мне лицом повернулась. Ёкнуло тут моё сердце: так и есть, она, матушка моя! И тут будто кто в спину меня толкает: беги скорее, подсоби ей!

А я и готов бы побежать, да уже возвращаются назад ребята. И среди них многие из богатых семей, баричи. Что-то они скажут, если узнают, что та тётенька с мешком на спине — моя родная матушка?

Вернулись ребята, а я им говорю: давайте мяч в другую сторону бить, а то солнце мне глаза слепит и я мяча не вижу. На самом деле не от солнца я хотел отвернуться, а от матери своей. И я действительно оказался теперь спиной к дороге, зато остальные как раз к ней лицом повернулись. И Лацко Таран, сынок уездного капитан-исправника, первым заорал:

— Эй, Гергё, спорим, что я сейчас попаду мячом вон той тётке в спину?

«Я и без спора тебе верю», — хотел было сказать я и уже открыл рот, но в этот миг будто меня кто за горло душить начал. Схватился я руками за шею, ребята вокруг меня сгрудились, спрашивают:

— Что, никак, шершень тебе за ворот заполз?

— Нет, шубейка что-то тесновата вдруг стала, — говорю я, а сам верхнюю пуговицу расстёгиваю.

Но и это не помогло. Оглянулся я, а матушка уже встала, за мешок берётся. Поднял я лапту по мячу ударить, а тут что-то вдруг как кольнёт мне в руку. Может, и впрямь шмель под шубейку забрался?

— Да скинь ты с себя эту овчину! — крикнул мне Сила-Цинтула. — Она тебе только мешает. И как тебе охота летом в шубе париться?

— Скинь, скинь! — загалдели и остальные ребята.

Обернулся я, снова стал лицом к дороге; вижу, мама уже мешок на спину взвалила, идти собирается. А у самой от тяжести ноги в коленях подгибаются — вот-вот упадёт, бедная. Тут я закричал изо всех сил: «Мама!», растолкал ребят и, сломя голову, не разбирая дороги, помчался к ней. Ребята — за мной. Ну, пока они меня догнали, я уже возле мамы был и со слезами на глазах начал умолять её: