Читать интересную книгу Двойная игра - Александр Карасимеонов

Я был удивлен. Мне как-то не приходило в голову посмотреть на полковника Троянского с такой точки зрения. Но тут, признаюсь, опять вступила в действие моя подозрительность и помешала задуматься над словами Неды и понять, что скрывается за ними.

– Уж не обидел ли тебя Троянский? Хотя, по-моему, он ничего обидного не сказал.

– Этот человек сам не понимает, как с ним тяжело. Но он не виноват, что он такой. Хватит о нем… Я ужасно устала. И эта проклятая печка! Совсем не греет.

Я взял руки Неды в свои. Пальцы у нее были ледяные, я сжимал их в своих ладонях и в эту минуту испытывал что-то похожее на радость – оттого, что мои руки были теплыми. Я был доволен собой. Как мало нужно человеку…

Что она знает о Троянском? По странной случайности жизнь столкнула Неду с полковником тогда, когда он уже иссох от душевного напряжения и сознания своего бессилия перед человеческими пороками, когда он пожелтел от болезни и врачебных запретов, когда уже устал играть роль ангела-мстителя… И не мерещится ли ей, что и мой украшенный очками лик точно так же иссушит с годами жаркое и негасимое пламя борьбы с бесчеловечностью? Не это ли пугает ее?

– Я уже согрелась, – сказала Неда, потихоньку высвобождая пальцы и сплетая их на груди в позе молящейся. – Спасибо тебе. – И уже другим тоном добавила: – Я решила подработать, нанялась в Интрасмаш переводчицей. Сопровождать иностранцев. Платят пять левов плюс питание. Вчера мы наели на двадцать пять левов. Лучше бы взять деньгами.

– Хорошо поесть – тоже не вредно. Вкусно было, наверно?

При мысли о хорошей еде, которую, вероятно, подают в месте под названием новотель, я вдруг вспомнил, что не ужинал, если не считать кофе, которым меня угостила жена Троянского, и рюмки непонятно чего, выпитой в компании секретарши Конова. Но от рюмки у человека, особенно голодного, аппетит только разыгрывается. Неда, словно прочитав мои мысли, сказала:

– Что-то у тебя шея стала тонкая. Мало ешь, наверно?

– Ем, когда есть что есть.

– Кое-что найдется, – сказала Неда и показала на шкафчик возле ниши. – Хлеб и мармелад из шиповника.

Я встал, открыл шкафчик. Хлеб был черствый и крошился. Я намазал на него толстым слоем темно-красную кашицу и откусил кусок, ощущая крепость своих челюстей.

– Я финна сопровождала, – сказала Неда деловито.

– Лучше бы эскимоса.

– Эскимосы не делают машин.

– А финн предлагал машины?

Неда посмотрела на меня своими темными глазами и сообщила доверительно:

– Предлагал провести с ним ночь. Но я предпочла пойти в гости к твоему Троянскому.

– Но ведь вы же провели вместе день.

– Днем у нас были деловые встречи… Да что тебе объяснять. Сам все понимаешь.

Понимаю, конечно. Основное правило одной моей знакомой переводчицы: первым делом объяснить гостю, что ей платят не за то, чтобы она спала с ним, а за то, чтобы переводила. Не каждый с этим может примириться, бывают упрямые люди.

Я бы мог дать Неде совет как начинающей деятельнице международного туризма. Но у меня ведь правило – не лезть в ее личную жизнь.

– Надеюсь, твой финн будет вести себя прилично. Финны, я слышал, народ воспитанный… Но если он начнет приставать, брось работу.

– Спасибо за совет. Я подумаю, – посмеивалась Неда.

В коридоре скрипнула дверь. Кто-то, шлепая разношенными тапочками, прошел мимо нашей комнаты. Потом с шумом вылилась порция воды из бачка. Затем тапочки снова прошлепали мимо нас, и воцарилась тишина.

Как легкое дуновение холодного ветра, в голове моей проплыла мысль: а почему я не интересуюсь переживаниями Неды? Только ли потому, что так решил – или они действительно мне не интересны?

ГЛАВА X

В управлении меня ждал Донков.

Я намеренно повел разговор так холодно и официально, что лицо у него вытянулось и он весь подобрался, словно кошка, приготовившаяся к прыжку. Но, поскольку я не нападал, эта его готовность разводила пары вхолостую и он чуть не задыхался, слушая мои указания относительно того, что ему надлежит сделать за день. Я протянул ему пленку.

– Надо установить, кому эти отпечатки пальцев принадлежат. Наверное, Ангелу Борисову, но может быть, и не ему. Вот это, – я достал из кармана пузырек и сунул ему под нос, – я нашел в машине Борисова под рычагом ручного тормоза.

– Очень интересно! – невозмутимо сказал Донков. – Откуда он там взялся?..

– Наверное, лежал там… – Исключено! Ручаюсь…

– Чем, Донков?

– Чем угодно. Головой. Ничего там не было.

– Не смеши людей. И не рискуй так опрометчиво своей головой. Лучше подумай, как могла произойти ошибка.

Донков хотел возразить, но я остановил его:

– Не спорь. Вполне вероятно, что пузырек подложили позже: два дня машина была вне нашего контроля. Мы должны быть абсолютно уверены, что не совершили ошибки. А в данном случае этой абсолютной уверенности у меня нет. Единственное, что я вынужден сейчас сделать – это поверить тебе… Но тогда придется вести следствие по версии об убийстве. Можешь ты взять на себя такую ответственность? Все меняется. Весь ход наших рассуждений и действий… Ну что, теперь ты по-прежнему ручаешься головой?

Донков стоял потупившись, лицо его пылало, потом он посмотрел на меня снизу вверх, как побитая собака, и сказал четко и уверенно, словно отдавая рапорт:

– Не могу абсолютно, на сто процентов исключить ошибку с моей стороны.

– Ладно, – сказал я. – Будем пока считать, что ее не было. Все зависит от того, чьи отпечатки пальцев на пузырьке – Борисова или кого-то другого. Действуй. Как только выяснишь это, приходи сюда и жди моего звонка.

Когда Донков вышел, я поспешил взглянуть на себя со стороны, проверить, так ли я разговаривал с ним, как задумал. И что-то очень знакомое почудилось мне в самой манере вести разговор… Да-да, конечно же! Это Троянский говорил с Донковым моими устами.

Ученик – лишь кусок пластилина в руках своего учителя.

Визит к отцу Борисова был как будто простой формальностью, я мог бы поручить его Донкову. Но в сущности это очень важное и тонкое дело: мне надо, чтобы старик дал совершенно точный ответ.

И вот снова он сидит передо мной – все такой же понурый, растерянный. За два дня лицо его осунулось, покрылось красноватыми жилками, которых не было при первой нашей встрече, и стало каким-то темным. Такой цвет лица бывает у людей с очень высоким давлением. И глаза у него красные.

– Буду краток. Речь идет о машине вашего сына. Мы не знаем, где она, – солгал я. – Вам что-нибудь о ней известно?

– Она вам нужна?

– Формальность – мы обязаны ее осмотреть. Он ответил медленно:

– Я думаю, что она у автослесаря, который ее обычно ремонтировал… Его зовут, кажется, Спиридонов.

– Спиридон Спасов.

– Да… Помнится, он мне позвонил в тот вечер, и что-то мы с ним говорили о машине. Не помню точно что…

– Убедительно прошу вас как можно точнее вспомнить этот разговор.

Старик задумался, машинально, как заводная кукла, покачивая головой. Каких только картин, лиц, разговоров не промелькнуло в его усталом мозгу за последние дни – и все было отмечено страшной печатью самоубийства сына… Это смертельно измучило его, притупило все его мысли и чувства.

– Не могу сейчас точно вспомнить, – сказал он дрожащим голосом.

– Я подожду, – спокойно отозвался я.

– Спиридонов спросил, где машина…

– Спасов. А не вы его?

Удивленно посмотрев на меня, старик сказал:

– Мы говорили, что машину могут украсть.

– Это вы ему сказали?

– Нет… Он сказал. И еще сказал, что поедет и заберет ее.

– Для меня важно, кто первый заговорил о машине. Очень прошу вас, вспомните поточнее.

В этот момент Неда стоит за моим плечом и приказывает: прекрати этот бесчеловечный допрос!.. Я не обращаю на нее внимания, я – словно каменный идол перед испуганным богомольцем. Сейчас, дорогая Неда, я должен проявить выдержку.

– Разве я мог тогда думать о машине? – сказал старик. – Конечно, он первый заговорил о ней.

– Благодарю вас. Это все, что я хотел узнать. Мы медленно подошли к двери.

– У вас есть свой врач?

– Нет… Вызываю, если надо, из поликлиники.

– А давление свое вы измеряете?

– Редко. Оно уже много лет повышенное. Но я на это не обращаю внимания.

– Будет лучше, если вы сейчас же оденетесь и сходите в поликлинику. Я вам это говорю, потому что у моего отца было повышенное давление. Непременно сделайте это. Обещайте мне.

– Какой смысл… – начал было старик, но потом согласился: – Ладно, схожу. Надо же что-то…

Он замолчал.

Дверь закрылась, только когда я был на площадке первого этажа.

Или я слишком быстро сбежал по лестнице?

Итак, разговор со стариком бросил густую тень сомнения на Спиридона Спасова. Маловероятную версию об убийстве на даче, одиноко стоящей у поросшего орешником склона, уже можно формулировать. В бесформенной массе намечается костяк, она приобретает очертания фигуры, версия становится на ноги, делает, подобно ребенку, первые шаги. И если это не мертворожденное дитя, она день ото дня будет теперь расти и расцветать. Один узелок, за ним другой и так далее… Дочь Спиридона Спасова любит болтать по телефону, у нее, наверно, много поклонников, а может, кто-то один. Она говорит по телефону, пока ее отец торчит в гараже, подрабатывает – чтобы были деньги для себя, для дочери…