Читать интересную книгу Под удельною властью - Георгий Северцев-Полилов

Тяжело было слушать новгородцам насмешливые слова князя. Это хорошо понимал и сам Андрей.

— Аль дать уж вам? — вдруг смилостивился он. — Только, чур, не ссорьтесь с ним! Пошлю вам Рюрика Ростиславича, чай, знаете, поди?

Потупились новгородские послы, не люб был им предлагаемый князь: он был в числе князей, нападавших на Новгород. Кроме того, они отлично знали мстительный характер Ростиславичей и боялись.

Другого исхода не было, пришлось согласиться.

— Голод не тетка! — насмешливо проговорил Харлампий Краюга, когда вернувшееся посольство объявило на вече о выборе нового князя.

— Подкормимся — так и переменим! — сказал кто-то из новгородцев.

Ту же надежду питали и все новгородцы. По-прежнему собирались они тайно, судили и рядили о поступках своего князя и ждали только случая, чтобы сменить его.

Старик Акинфий не раз говорил на вече:

— Какого же еще вам князя нужно? Сами своей волей правите, князь из нее не выходит, а вы все недовольны!

— Эх, дедушка! Не привык Осударь Великий Новгород в путах ходить!

— Не по душе нам князь: строптив больно! — добавил Лука.

— Жгуча крапива родится, да во щах уварится! — сказал старый гость.

Понял и Рюрик, что не усидеть ему на новгородском столе, и когда брат его Роман, после смерти Глеба Юрьевича, был поставлен Андреем киевским князем, он перебрался к нему на юг.

— Вот толковал, дядя, о крапиве-то! — шутил Краю-га. — Она и сама по себе и вымерзла…

Снова задумались новгородцы и обратились к Андрею за новым князем. Андрей не стал долго томить их и посадил на новгородский стол сына своего, Юрия.

— На этот раз даю вам сына в князи, не забижайте его!

Этот выбор князя пришелся по душе новгородцам.

XXXIII

Вместе с молодым князем перебрались в Новгород Фока и Василько. Отправляя сына на княжение, Андрей обратился с наказом к сопровождавшим его дружинникам:

— Служите сыну моему, как и мне! Не давайте его в обиду новгородцам! А коли что — ко мне вы шлите весть: я с Новгородом справиться сумею!

На этот раз Новгород принял своего нового князя «с ласкою великою». Еще далеко за городом били челом ему посадник Якун, бояре и именитые граждане.

Старик Акинфий был очень обрадован возвращением Фоки.

— Привел Господь нам с тобой опять свидеться! — радостно приветствовал он дружинника. — То-то внучка обрадуется тебя увидеть! Ты у нас и живи.

— Аль опять меня в боковушку засадить хочешь?

— Теперь ты с князем сюда приехал, а не на разор… Гостем нашим будешь!

Фока скоро прибежал в дом Акинфия: его неудержимо тянуло повидаться с Евфимией, которая своею ласкою так скрасила его плен. Как маков цвет зарделась девушка, увидя нежданного гостя. Она с волнением смотрела на него.

— Неужто и впрямь это ты, парень? — удивленно-радостно воскликнула наконец девушка. — Вот не чаяла тебя видеть!..

— Беседуйте, милые, промеж себя! — ласково улыбаясь, сказал старик.

Он давно заметил сближение молодых людей и радовался этому.

«Хорошая была бы парочка, если б поженить их!» — думалось Акинфию. В возвращении Фоки он видел указание свыше.

Василько тоже понравилась эта девушка, он сейчас же сказал товарищу:

— Вот для тебя и невеста!

В эту минуту далекий образ Марины предстал перед его глазами.

«Где-то она теперь? — тоскливо подумал он. — Неужели мы для того встретились, чтобы никогда больше не увидеться?»

Оба названые брата сделались частыми гостями в доме Акинфия. Поселиться у последнего Фоке не пришлось. Дружинники помещались на княжем дворе, и князь, несмотря на просьбы Фоки, не разрешил ему жить в другом месте.

Василько особенно полюбился работник Кузьма. Кряжистый молодой дружинник давно искал себе достойного противника, последнего он нашел в Кузьме. Частенько они боролись на просторном дворе дома, причем победа была на стороне то одного, то другого. Не всегда удавалось громадному новгородцу уложить кряжистого суздальца. При виде их борьбы загорались старческие глаза Акинфия. Вспоминал он в эту минуту, как в былое время плавал на ладьях далеко по Ильменю, с ливонцами меткой стрелой переведывался, охраняя свои товары, как разил мечом врагов Осударя Великого Новгорода… все вспоминал в это время старый гость новгородский.

— Эх, — говорил он борцам, — был и у меня сынок, да сразила его стрела вражеская! Умерла с тоски и жена его, оставив малютку Евфимию на мое попечение… Недолго мне и самому жить осталось! — вздыхал старик. — На кого тогда моя сиротка останется? Нашелся бы при жизни моей добрый молодец, друг ей по сердцу, — выдал бы я внучку за него… Тогда бы мне и умереть было легко!..

Внимательно слушал Василько слова старика и как-то раз, сидя с ним вдвоем, решился ему сказать:

— А что, дедушка Акинфий, какую думу про моего товарища Фоку ты держишь?

— Неча сказать… и лицом, и разумом вышел… Смирен больно… Да ты с чего меня пытать-то вздумал? — усмехнувшись, спросил он Василько.

Тот замялся.

— Товар, дедушка, у тебя водится, так я купца тебе нашел!

Старик пытливо взглянул на собеседника.

— Ишь ты, парень, какой разговор завел… Такое дело круг пальца не обведешь… Подумать нужно!..

— Да что тут думать, дедушка! Сам, поди, видишь! — и Василько указал на оживленно беседующих молодых людей.

Старик ничего не ответил. Истово перекрестившись на образ Спаса, он подошел к внучке.

— Люб тебе Фока аль нет? — обратился Акинфий к ней.

И, взглянув на залившееся ярким румянцем лицо девушки, благословил обоих.

XXXIV

Свадьба была назначена после Петровок. Молодой князь обещал сам благословить любимого дружинника.

Новгородцы косились на пришлого к ним молодого человека, берущего в городе одну из самых богатых и красивых невест. Открыто выражать свое неудовольствие новгородская молодежь не решалась, но парни, сходясь вместе, обиженно говорили:

— Залетела ворона в широкие хоромы! Пусти только суздальца к столу, он весь дом отберет! — сказал Аким, тоже богатый торговый гость, не раз сватавшийся к Евфимии и получавший отказ.

— Много их понаехало сюда с молодым князем…

— Вчерашнего дня ищут, а он ушел…

— Тоже богачи! У каждого, поди, именье: «Не почто гонца, где рукой подать до конца!» — шутил Харлампий Краюга, нигде не упускавший случая посмеяться над чужими.

Но все пересуды и насмешки не привели ни к чему. Миновал пост, день свадьбы был назначен. Фока вспомнил о матери и невольно прослезился, думая, что ее уже нет в живых.

— Порадовалась бы родная! Да и сестренка тоже…

— Не помню я своей родимой! — сказала Евфимия. — За родную почитать бы стала твою матушку…

— Жаль, что князь Андрей не отпустил меня с изографом и Максимом в Киев! — проговорил Василько. — Уж сыскал бы я твою сестру, Фока!

В доме старого гостя шли приготовления к свадьбе. Девушки, собираясь по вечерам, пели подблюдные песни, водили хороводы, славили жениха и невесту. Старый дом ожил. В нем не смолкали молодые голоса, звучал веселый смех. Акинфий точно помолодел. Радостно было на душе старика: его внучка нашла свое счастье. Дед вытащил из подземной кладовушки ларцы и сундучки. С давних пор хранил в них старый и камни самоцветные, и зерно бурмицкое. Все это дарил он своей любимой внучке.

— А свадьбу отпируем, как никому еще у нас не доводилось. Пусть помнят старого Акинфия!..

Наконец наступил день свадьбы.

Еще рано утром сошлись поезжане в дом старого торгового гостя. Свадебный поезд отправился в церковь Спаса к обедне, после окончания которой состоялось венчание. На нем присутствовал молодой князь, бояре и дружинники. Свадебный пир продолжался целый день.

Когда молодые сидели за столом, в горнице вдруг появился неожиданный гость.

— А, Михей, добро пожаловать! — приветливо встретил Акинфий старого нищего.

— Это добрый признак! — заговорили между собою новгородцы, — что старый Михей пришел на свадьбу! Не к каждому он придет…

— Садись, Михей, против молодых! — усаживал Акинфий на почетное место странного гостя.

Михей поместился на лавке против молодых.

— Ишь, точно два голубя сидят! — указал он на молодых. — Долгое и крепкое счастье у них будет! — уверенно продолжал он.

Присутствующие внимательно прислушивались к его словам.

На столе, по древнему обычаю, было наставлено много питий и яств.

— А ну-ка, угости, молодушка! — обратился к молодой нищий.

Евфимия налила чару меду и, обойдя вокруг стола, с поклоном подала Михею.

— Пей, Михеюшка! — проговорила она. Старик медленно осушил кубок.

— Будьте здравы, ты, Фока, и ты, Евфимия, на долгие годы. Радости-то, радости-то сколько я у вас вижу… Жену себе нашел, скоро и мать найдешь, с сестрой свидишься!