Поздно закончился первый день работы комиссии по отбору мобилизованных. Выходя из военкомата, Тухачевский предложил мне и Толстому пройтись.
Стояла теплая июльская ночь. Пенза была погружена в сон. Пустынные улицы с деревянными тротуарами слабо освещались редкими фонарями. Наши шаги гулко раздавались в тишине. Из подворотен на них откликались собаки.
С наслаждением вдыхая свежий воздух, мы шли по хорошо знакомому Михаилу Николаевичу пути к вокзалу. Разговор вели между собой Толстой и Тухачевский, вспоминали гимназические годы, товарищей, педагогов, общих знакомых.
Толстой по образованию был инженер-технолог, в войну окончил Николаевское военное инженерное училище и стал поручиком лейб-гвардии саперного батальона. Батальон этот входил в тот же самый гвардейский корпус, что и лейб-гвардии Семеновский полк, где служил Тухачевский.
Между прочим, вспомнили и Марию Владимировну Игнатьеву, дочь машиниста пензенского депо. В гимназические годы она была постоянной «дамой» Тухачевского на балах.[20]
Прощаясь с нами у салон-вагона, Михаил Николаевич спросил:
– Ну, а как вы решаете – остаетесь работать в Пензе или поедете в действующую армию?
Очевидно, он был уже осведомлен о том, что я с конца 1917 года служил инструктором в Красной гвардии, что в дни чехословацкого мятежа мы с Толстым стали членами оперативного штаба губвоенкомата. Пензенская партийная организация, Совет депутатов нам доверяли. Но вопрос Михаила Николаевича не застал нас врасплох. Не сговариваясь, мы ответили:
– Поедем!
Толстому Тухачевский предложил должность для особых поручений по инженерной части при командарме, а мне – начальника штаба Симбирской группы войск. Мы согласились с этим.
Меня, правда, точило одно сомнение. Будучи в Москве делегатом первого съезда Всевобуча от Пензенского губвоенкомата, я встретился со многими своими фронтовыми товарищами, намеревавшимися поступить в Академию Генерального штаба, расформирование которой приостановил своим личным распоряжением Владимир Ильич Ленин. Открытие Академии намечалось на осень, я подал рапорт о зачислении в ее слушатели, получил согласие и, вернувшись в Пензу, стал готовиться к экзаменам.
Не стал скрывать этого от Михаила Николаевича и тут же услышал в ответ:
– А знаете, я тоже мечтаю об академии! Но война – лучшая подготовительная ступень к этому. Особенно нынешняя, гражданская, где так много нового, не похожего на все войны прошлого. Давайте после победы поступать в академию вместе…
Массовая мобилизация офицеров в Красную Армию была мероприятием большой практической и политической важности. Своего пролетарского командного состава, обладающего хотя бы минимальной военной подготовкой, Советские Вооруженные Силы еще не имели. Для этого требовалось время. А его не оказалось. Развертывались все новые фронты, формировались новые армии, нужда в тысячах командиров всех степеней все обострялась.
Только Ленин нашел путь к решению этой неотложной проблемы кадров. Он предложил призывать в армию военных специалистов, возложив на политических комиссаров ответственность за их перевоспитание и контроль за добросовестным выполнением ими своих задач.
10 июля 1918 года V съезд Советов вынес постановление о необходимости широкого использования опыта и знаний военных специалистов. Декрет же Совета Народных Комиссаров о призыве офицеров в Красную Армию был издан 29 июля 1918 года. Таким образом, мобилизацию офицерства, проведенную Михаилом Николаевичем Тухачевским 4–5 июля в Симбирске и 19–20 июля в Пензе, надо считать первым пробным шагом. У нас нет точных данных, но можно предположить, что по этому принципиальному и очень щепетильному вопросу Тухачевский получил указания от Владимира Ильича во время беседы с ним перед отъездом на Восточный фронт.
Из Пензы все мобилизованные офицеры направлялись на станцию Инза, в расположение штаба 1-й Революционной армии. Для этого был сформирован поезд особого назначения, к которому прицепили и салон-вагон командующего. Меня назначили начальником эшелона, и мы с Толстым разместились в отдельном купе мягкого пульмана.
В пути Михаил Николаевич пригласил нас к себе на чай. Его салон-вагон, ранее принадлежавший какому-то крупному железнодорожному чиновнику, был комфортабелен и удобен для работы. Здесь стоял письменный стол, тяжелые кресла красного дерева; у кожаного дивана – круглый столик. За ним мы и пили чай.
Разговор перескакивал с одной темы на другую. За окном мелькали поля, луга. Сменялись привычные картины матушки-Руси с ее нищенскими деревушками, погостами да деревянными церковками. На станциях крестьянки предлагали печеную картошку, молоко, ягоды. Вместо денег просили какую-нибудь одежонку или обувь, мыло или соль.
На письменном столе у Тухачевского я заметил томик Пушкина, раскрытый на «Истории Пугачевского бунта». Рядом лежали «Походы Густава Адольфа», «Прикладная тактика» Безрукова, «Стратегия» Михневича. Михаил Николаевич перехватил мой взгляд.
– Да, – вздохнул он, – со времен Разина и Пугачева этот край не знал войны. А теперь вот пожалуйста…
О чем бы ни заходила речь, мысли Тухачевского неизменно возвращались к военным событиям. Больше всего его занимали тогда вопросы организационные. Вместе с Устичевым, имевшим солидный военно-административный опыт, он разрабатывал штаты полков, дивизий, штабов. Не выпускались из поля зрения и армейские склады и ротные обозы. Это была кропотливая и сложная работа, требовавшая недюжинных способностей.
На каждой крупной станции Тухачевский устанавливал связь с Инзой, вел переговоры то с одним, то с другим работником своего штаба. Положение на фронте было крайне тяжелым, особенно под Симбирском. Еще из Пензы Михаил Николаевич телеграфировал начали нику Симбирской группы войск Пугачевскому:
«Обстановку знаю. Держитесь на занимаемой позиции. Скоро в Инзу прибудет Мценский полк, который немедленно вышлю на помощь к вам…»[21]
Этот полк мы встретили в пути 21 июля. Тухачевский вызвал к себе его командира А. Г. Реву, расспросил состоянии полка, подробно ознакомил с обстановкой приказал сейчас же двигаться на Киндяковку, атаковать; противника с тыла и войти в связь с Симбирской группой.
Запомнился мне и еще один путевой эпизод. Мы нагнали 4-й Видземский латышский стрелковый полк Я. Я. Лациса. Полк этот пользовался доброй славой. Но произошли какие-то неурядицы, солдаты были чем-то недовольны и отказались двигаться дальше на фронт. Об этом, насколько я помню, доложил Тухачевскому комендант станции Рузаевка. Михаил Николаевич сам отправился к латышам. Поговорил со стрелками, разобрался в причинах отказа, тут же принял какие-то меры чисто организационного порядка и «забузивший» полк как ни в чем не бывало выступил по указанному ему маршруту…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});