Читать интересную книгу Кацетница - Дмитрий Аккерман

Пацан уже стоял у дверей мужского туалета, делая ей знаки. Оксана на секунду остановилась, быстро натянула платье, проверила засунутую в лифчик пятерку, еще ту, которую дала ей Света, и шмыгнула в туалет.

Пацан критически осмотрел ее снаряжение, хмыкнул, сунул ей в руки папку. Шепотом сказал:

– Это твое. Лестница стоит на месте, постарайся не попадаться. Сюда не возвращайся. Ни при каких условиях. Без папки тебя не будут сильно искать. Все, счастья тебе.

Оксана кивнула, на секунду остановилась, натянула поверх платья всю одежду, которую прихватила с собой, сменила тапки на босоножки. Кивнула пацану на тапки:

– Поставь на место.

Пацан одобрительно кивнул. Оксана подошла к окну и решительно полезла наружу.

Глава 8. 1940

Я зашла к Але не потому, что соскучилась. Я страшно замерзла. Я всегда думала, что в Львове тепло, даже зимой, но в ту ночь было очень холодно.

Я знала, что мне нужно бежать как можно дальше из города, но не могла ничего сделать.

Аля, которая давно меня не видела, тут же потащила меня в постель, однако я ее остановила:

– Нет. Я сбежала.

– Да ты что? Тебя же будут искать?

– Нет. Все здесь. – я помахала в воздухе папкой.

– Что это?

– Мое личное дело. Тут все про меня. Это, наверное, надо сжечь?

– Ладно, я утром сожгу. Ты останешься у нас?

– М-м-м…, – как я ни любила Алю, но я с огорчением поняла, что в ее голосе слышны тревожные и растерянные нотки. Аля явно не хотела, чтобы я подставляла под удар ее и ее семью.

– Нет, конечно. Я пойду…, – я замялась.

– Не надо, не говори, – с полуслова поняла меня Аля. Мне показалась, что она даже обрадовалась тому, что я сказала.

– Аля… у меня к тебе просьба.

– Да?

– У тебя нет какого-нибудь старенького пальто?

– Конечно, я тебе дам. И обувь… – она посмотрела на мои босоножки.

– Да. И обувь.

– Хорошо. Оксана…

– Да?

– Если что – ты не должна говорить о том, что бывала у нас…

– Конечно, Аля…

Я вышла от Али рано утром. Я почти не спала, но разговор у нас тоже не клеился. Всю ночь мы молча лежали рядом друг с другом. Я шла по прекрасным улицам утреннего Львова с странным ощущением неловкости и недосказанности после последней – как я думала – встречи с Алей. Господи, что меня ждет впереди?

До автостанции я дошла пешком. Мне нужно было экономить деньги, да и транспорт в это раннее время ходил плохо. Навстречу мне попались два патруля – один солдатский и один милицейский, однако они не обратили на меня никакого внимания. Я не зря целых полчаса крутилась перед зеркалом, применяя старые вещи Али – я выглядела как типичная и достаточно прилично одетая деревенская девочка.

Автобуса до Бобрков не было, был только до Перемышлян в одиннадцать утра. Я плохо представляла себе географию окрестностей Львова, и в Перемышляны мы с дедушкой ездили только один раз, на телеге. Мне тогда показалось это очень долго – правда, было лето и жарко. Впрочем, для меня было главное – выбраться из Львова, а там уже было проще.

Я купила два пирожка, забилась в угол в шумном зале ожидания автостанции и представила, что на мне шапка-невидимка. Здесь было полно русских солдат и милиционеров, которые периодически проверяли документы, но зато было тепло и можно было затеряться в толпе.

Я чуть не заснула, наевшись и пригревшись у батареи. Станционные часы медленно передвигали стрелки. Вот наконец и время.

Я никогда одна не ездила на загородных автобусах, поэтому не на шутку робела. Впрочем, все обошлось. Старым разбитым драндулетом управлял веселый галичанин, который всю дорогу пел песни, развлекая немногочисленных пассажиров. Я забилась в дальний уголок, надеясь, что меня запомнит как можно меньше людей. Впрочем, к Перемышлянам в автобусе почти никого не осталось.

В Перемышлянах я немного заблудилась. Я была тут только раз, и то лишь на базаре. Я помнила, что мне нужно выйти на дорогу, которая ведет к Бобркам, но где это – я не знала, а спрашивать боялась. К тому же моя слишком грамотная городская речь разительно отличалась от галицийского наречия, на котором говорят в деревнях, что выдавало меня сразу и с головой.

Наконец я увидела девчонку примерно моего возраста, которая воодушевленно гнала заблудившегося гуся, и спросила, не знает ли она дорогу на Бобрки.

Девчонка смерила меня взглядом:

– Ты чего, из города сбежала?

– Нет, просто к бабушке еду.

– Ага, рассказывай сказки. Знаешь сколько вас тут таких бегает. Ладно, иди вот туда, по улице, до края села, а там увидишь, дорога в лес уходит. Только осторожнее, лучше к кому-нибудь подсядь на подводу, а то у нас тут бандиты балуют.

Я не сразу поняла, что под бандитами девчонка подразумевает не русских солдат, а наших, из ОУН.

Дорога действительно оказалась недалеко. Пройдя по небольшому полю, она сразу ныряла в лес. Я поздно вспомнила, что на радостях не спросила у девчонки, сколько идти пешком до Боброк. И ничего не купила в дорогу поесть.

Идти было совсем не страшно. Мифических бандитов, о которых я, живя в городе, ничего не знала, я не боялась, втайне даже надеясь, что в случае чего найду у них своего папу. Было прохладно, по краям дороги и в лесу лежал снег, но идти было тепло.

Часа через два я почувствовала голод и впервые задумалась – а что, если я не дойду до деревни к вечеру? Вдруг придется заночевать в лесу? Я ведь могу и замерзнуть – ночью, особенно за городом, бывает очень холодно.

Не переставая идти, чтобы не замерзнуть, я была отвлечена от своих мыслей странными звуками, раздавшимися сзади. На горку, куда я с трудом поднималась, тащилась лошадка, запряженная в подводу. Управлял лошадью старик, с интересом наблюдавший за мной.

Поравнявшись, он спросил:

– Хей, доня, куда путь держишь?

– В Бобрки, – я решила больше не таиться. – Подвезете?

– Подвезти? Это можно. А если комиссары встретятся – что им говорить будешь?

Я замялась.

– Ладно, садись… Из Львова?

– Да. Только…

– Не скажу, не скажу, не бойся. К кому идешь?

– К бабушке.

– А бабушка у тебя кто?

– Ганка. Янкович. Знаете?

– Хей! Конечно, знаю. Соседи с ней. Ну так бы и говорила сразу. Я помню тебя – прошлым летом приезжала.

Развеселившийся старик полез за пазуху, достал краюху хлеба, разломил и половину отдал мне. С интересом наблюдая за тем, как я жадно ем, спросил:

– В тюрьме небось была? Хотя нет, не худая. В детдоме?

– Да, – я нахмурилась, вспоминая уже какой-то далекий детдом. Интересно все-таки, что там придумали мальчишки. И ищут ли меня уже по всему Львову?

– Да, время-то нынче… не для детей. То стреляют, то сажают. К нам в Бобрки все время приезжают комиссары разные, колхоз какой-то надумали делать, скотину отбирают. Хоть бы кто заступился…, – на этих словах старик осторожно покосился на меня.

Я промолчала. У меня чесался язык рассказать словоохотливому деду про папу, маму, все наши беды – но тюрьма и детдом научили меня крепко держать его за зубами.

Старик ехал не торопясь. Сам он был в полушубке, а вот я скоро начала мерзнуть. Заметив это, он кивнул мне на шкуру, лежавшую посреди телеги, и предложил забраться под нее. Вскоре я пригрелась и под мерное укачивание телеги заснула.

Проснулась я от громкого разговора. Выглянув из-под шкуры, я увидела, что телегу окружили люди в военной форме. У меня упало сердце. Я не сразу сообразила, что форма у них какая-то странная, все мужчины бородатые и говорят на местном наречии, а не по-русски. «Бандиты» – мелькнула в голове мысль.

– А это кто? – весело спросил один из них, увидев меня.

– Девчонка, из Львова, к бабушке в Бобрки пробирается.

– Ага! Девушка, идем с нами? Тебе понравится…, – эти слова прервал общий смех.

– Да нет, хлопцы, она еще маленькая, – сказал дед.

– Сейчас маленькая – завтра вырастет, – сказал кто-то из «бандитов».

– А что, смотри какая красавица. Я как раз себе жинку ищу, – сказал другой.

Я испуганно посмотрела на говорившего. Заметив мой взгляд, он засмеялся:

– Ладно, езжай. Я к тебе в Бобрки свататься приеду.

«Бандиты» исчезли мгновенно, как будто их не было. Дед тронулся дальше.

– Кто это был? – спросила я.

– Кто, кто…, – дед нахмурился. – Я лучше тебе не буду говорить, сама не маленькая, а то сболтнешь что не так…

Вскоре показались Бобрки. Я вдруг сообразила, что на радостях от того, что нашла попутчика, даже не спросила деда, как здоровье бабушки и дедушки. Впрочем, видимо, все было в порядке, иначе он бы об этом сказал.

Первые два дня у бабушки прошли в непрерывных расспросах, слезах и еде. Дедушка расспрашивал, бабушка плакала, а я ела за троих – по нескольку раз в день. Потом все успокоилось, и началась обычная, скучная и ленивая, зимняя деревенская жизнь. В деревне было очень мало моих ровесников, да и я старалась не часто показываться на улице, так как все еще опасалась попасться русским. По словам бабушки, русские здесь появлялись последний раз в начале осени, уговаривая местных жителей организовать колхоз. Еще летом им хотели оставить в деревне русского милиционера, но его сразу же убили. Кто это сделал, бабушка не уточняла, но было понятно и так.