Читать интересную книгу Приключения бывшего мичмана - Алексей Ловкачёв

Меня это вдохновило и развеселило, а также придало куража. От его страшной угрозы мне чуть скулы не свело от смеха. И я над ним поиздевался:

— Убийца нашелся, смотри, штаны в кустах не потеряй!

Пока я занимался нейтрализацией передовика–ударника, наши гостьи кинулись на остальных хулиганов. В общем, наша с Юриком поддержка оказалась круче, чем у противостоящей стороны. Подельники с трудом извлекли свой рояль из цеплявшихся за него кустов и пока не поздно подобру–поздорову ретировалась.

Юрик же оказался под таким впечатлением от моего выпада, что потом признался:

— Ну, Лёха, ты и дал! Один пошел против троих, я от тебя, тихоня, такого не ожидал!

Через несколько месяцев настала моя очередь идти в армию. Я прошел медицинскую комиссию и был признан годным для службы, причем не в Советской Армии, как все ребята нашего двора, а в Военно — Морском Флоте. 20 октября 1974 года из треста меня уволили с полным расчетом. У меня на проводах тоже неплохо погуляли, правда, получилось без драк, зато были все мои дворовые друзья и Петя Калинин. Пришел и Ефим Давыдович Кузнец — душевный человек и хороший тренер. А через день, 3 ноября, я утром явился на призывной пункт. Домой вернулся, опять же не через два года, как все, а через семь лет и не в армейском звании, а в морском — мичманом.

ВСПОМНИТЬ ОПАСНЫЕ РУМБЫ…

Рассказ

Дух молодости, дух любимой профессии, соратников дорогих… Иногда хочется ими подпитаться, призвать на помощь, чтобы устоять под ударами слишком свежих ветров. Вот и теперь устал старый адмирал, оброс тиной… А как хочется на волю вольную, на ширь просторную! Как–то попал ему в руки тоненький сборник стихов «Раскатистое счастье», автора не запомнил, только обратил внимание, что это была женщина. И вдруг обнаружил там чудные стихи о старом капитане. Поэма, кажется, называлась «Мой парусник». Странно, как это могло родиться в душе женщины… Но он понял ее сразу — с полуслова, понял ее тоску, которой сам нынче был охвачен не на шутку… Вот уж где бунт и крамола, где прорыв к свободе!

Капитан, поднимай паруса.

Ну–ка вспомни опасные румбы!

И корабль на волне заплясал,

Убирая швартовые с тумбы.

Или вот:

А маршруты тогда лишь легки

В единении с картой и датой,

Если светят в пути маяки,

Те, что мы зажигали когда–то…

И надумал адмирал Геннадий Александрович, бывалый мореман, повидаться с друзьями. Прежде всего, позвонил Василию Юрьевичу, своему бывшему сослуживцу капитану второго ранга, и пригласил его в гости. Последний, как закадычный друг, своему давнему товарищу в пустяшной просьбе, конечно же, не отказал — обещал прибыть. Геннадий Александрович имея в «заначке», согласно разнарядке, еще одно свободное место, спросил:

— Василий Юрьевич, а если я приглашу Алексея Михайловича, ты возражать не станешь?

— Геннадий Александрович, ты хозяин — кого хочешь, того и приглашай. Хотя лично я не против.

Для понимания сути дела слегка углублюсь в историю вопроса.

Примерно года три тому назад Геннадий Александрович, уроженец и гражданин России, объявился в Минске на день Военно — Морского флота и тогда впервые после долгого перерыва встретился с Василием Юрьевичем. С тех пор два закадычных друга довольно регулярно видятся, а еще чаще созваниваются. Однако Алеся Геннадьевна, супруга Геннадия Александровича, недовольная тем, что в этом мужском коллективе ей не нашлось места, решила изменить это положение вещей и повлиять на ситуацию чисто по–женски. С учетом того что Василий Юрьевич живет один, она предложила проводить встречи да посиделки на своей территории. Однажды Василий Юрьевич отважился и навестил друга в его семейном доме. И остался жив–невредим. Однако это было давно. Зато после этого Геннадий Александрович побывал у него с ответным визитом бог знает сколько раз. Короче, как ни крути, а предложение по всем статьям было своевременное и дельное.

Пригласив Василия Юрьевича, Геннадий Александрович позвонил Алексею Михайловичу.

— Что ты делаешь в следующее воскресенье, ничем не занят?

— В общем–то, ничем.

— Это хорошо. Я приглашаю тебя в гости. Будет Василий Юрьевич, я и моя супруга. Посидим, пообщаемся. Приносить ничего не надо, у нас все есть.

— Спасибо, постараюсь быть.

Алексей Михайлович когда–то тоже имел отношение к флоту — служил мичманом на атомных подводных лодках. Кроме того, он являлся соседом и близким товарищем Василия Юрьевича. Поэтому, получив приглашение, тут же отзвонился ему, и они сговорились, где и когда встретиться, чтобы вместе проследовать к месту сбора за столом.

Через пару–тройку дней наступило воскресенье, когда надо было отправляться в гости. Встретившись в условленном месте, оба приглашенные к бутылке шампанского докупили цветов и торжественно двинулись по указанному адресу.

Геннадий Александрович, внимательнейший человек, встретил их на транспортной остановке около своего дома и со всем возможным радушием препроводил на шестой этаж одного из «столбиков» по улице Сурганова. Вошли в квартиру. Тут уж они, как положено, обнялись и троекратно облобызались с хозяином, вымыли руки, осмотрели жилище.

Тем временем хозяйка накрыла стол, пригласила мужниных соратников пробовать приготовленные ею блюда. Сели, посидели, пообщались. Незаметно она ушла смотреть телевизор, а хозяин так много говорил о юности, море, своих экипажах и походах с ними, о всякой несправедливости, в том числе и со стороны любимого ими моря, что гости прониклись тем настроением. Забурлила в их жилах кровь прежними турбулентными потоками, разыгралось воображение, и они все втроем показались себе сильными, способными еще совершать подвиги.

— Эх, жаль, что молодые наступают нам на пятки, — возмущался Геннадий Александрович. — Вот и списали нас. А то бы мы еще… — он потряс в воздухе сжатым до побеления костяшек кулаком: — Мы бы не позволили такого… Что же это, а?

Под теплые, такие волнующие воспоминания гости откушали разных вкусностей, водочки. И даже всамделишной текилы попробовали.

Вели себя, в общем–то, культурно — знали меру и ушли вовремя. Даже почти помнили, как выходили из дому, как в препровождении хозяина садились в троллейбус и даже как ехали.

А дальше… с сожалением поняли, что меру за столом они знали ту, молодую… захватившую их из прошлого, опрометчиво позвавшую… А возраст не учли. Как заехали в тупик троллейбусного маршрута, уже не помнили. И последующие события их память тоже хранила как поврежденная кинопленка старую запись: вроде помощник оператора заботливо склеил ее, хоть и был бухой, а всего материала нет. Что из этого получилось судить читателям.

Смутно, словно это было не с ним, словно увидел он это на той самой склеенной кинопленке, Алексей Михайлович помнил, что схватился с высоким парнем лет тридцати. А по какой причине, зачем? Помнил, как работал руками и ногами, повалил на землю и мутузил кулаками по лицу. После того как их растащили и дали парню уйти, он видел, как тот долго сидел на скамейке и пытался сообразить, что с ним произошло. А сам он, победитель хренов, плакал от беспомощности, что опустился до избиения, что не урезонил забияку одним приемчиком, которого тому хватило бы на всю жизнь. Кабы ж не мысль о старости… страшащая, что тебе сейчас молодые накостыляют, и будешь ты валяться тут, в забытом тупике, не один час.

После драки друзья долго не могли уйти с того пятака, словно был он заколдованный, как леса в русских сказках, которые не выпускали за свои пределы заблудившихся путников. Не менее двух раз пытались они войти в троллейбус, чтобы ехать дальше, однако исходящий оттуда поток пассажиров более чем красноречиво свидетельствовал, что это конечная остановка. И каждый раз они вынуждены были с великим разочарованием выдворять себя из салона, плюясь и чертыхаясь.

Долго еще, находясь в ступоре, они топтались там да куролесили, скорее проветривая свои хмельные головы, чем пытаясь включить их в работу и с их помощью изобрести метод быстрейшего перемещения домой. Василия Юрьевича совсем развезло, и бодрость духа, молодой задор покинули его с позорной торопливостью. Он превратился в обычного противного старика, требовал от Алексея Михайловича остановить такси. Тот выходил на дорогу и махал руками, однако ни одна своло… простите, машина даже не притормозила. Видно, водители опасались вида очень воинственных и раскованных мореманов, которым по колено были уже не только моря, но и океаны, и не рисковали останавливаться. Василий Юрьевич, вконец обессилевший от драки, в которой участвовал лишь как активный болельщик, продолжал капризничать:

— Лёха, останови машину… — Затем переходил от просьб к шантажу: — Я сейчас лягу на дорогу, пусть меня милиция заберет и отвезет куда надо — домой.