— Любовь Васильевна, вспомните, позавчера из подъезда выбежал человек в кожаной куртке и джинсовой кепке.
— Это которого Коля Серпухов за Женю Звонкова принял?
— Да.
— А чего вспоминать. Выбежал он и сразу на ту сторону улицы. У церкви его машина синяя ждала.
— А какой марки машина?
— Я, к сожалению, не разбираюсь в них. Легковая, видно.
Капитан Коновалов, все еще не успевший переодеться в штатское, шагал по своему маленькому кабинету. Нервничал Коновалов, злился.
— Что ты воду мутишь, Корнеев? Наше дело взять убийцу. Мы его взяли. Дальше пускай прокуратура разбирается.
Игорь посмотрел на Коновалова, помолчал.
— Что ты молчишь? Сегодня бы уже отправили этого Звонкова в ИВС и ладушки.
— А если тебя, Леня, в ИВС?
— А меня за что?
— А его?
— Ну ты даешь, начальник, как за что? На гантеле его отпечатки пальцев, в пластиковой сумке газета с его адресом, в квартире вещи убитого Желтухина, факт их знакомства подтвержден. Чего тебе еще!
— Мне ничего, Леня. Только некая Лена на улице Чаплыгина не живет. Вот заявление Звонкова о краже гантели, вот показания соседей о том, что из квартиры Звонкова выходил посторонний.
— Ну и что?
— То есть?
— Я же говорю тебе, пусть от этого у прокуратуры голова болит. Мы-то здесь причем?
— Леня, Леня, ничего ты не понял и не поймешь. У тебя сыск, нечто вроде завода. Тебе план необходим.
— Только не строй из себя святого, Игорь. Не надо.
— А я не святой, Леня. Я сыщик. И мое дело искать. А ты, кстати, руководишь уголовным розыском отделения, и ты должен тоже искать.
— Так что же, целоваться мне теперь с твоим Звонковым или самому в ИВС сесть?
В дверь постучали.
— Войдите, — крикнул Коновалов.
В кабинет вошел Лев Миронович.
— Вы меня вызывали. Моя фамилия Шнейдерман.
— Конечно, — Корнеев встал, — садитесь. Лев Миронович сел, огляделся.
— Вас, кажется, Лев Миронович зовут?
— Да.
— Вы работаете вместе со Звонковым?
— Двенадцать лет.
— Что вы о нем можете сказать?
— Он прекрасный человек и великолепный работник.
— Лев Миронович, позавчера во сколько Звонков ушел с работы?
— В четырнадцать. Свидание у него было в три.
— А почему свидание? Он вам сказал об этом?
— Некий опыт подсказал мне. Если человек так тщательно одевается…
— А чем был одет Звонков?
— Серый костюм, рубашка голубая, галстук полосатый.
— Вы это точно помните, — вмешался в разговор Коновалов.
— Конечно.
— Лев Миронович, за последние дни вы не замечали ничего необычного в поведении Звонкова?
— Знаете, он рассказывал мне о каких-то странностях, творящихся в его квартире. И мы пытались связать это с пропажей ключей.
— Каких ключей?
— От квартиры Звонкова. Его кто-то вызвал по телефону вниз. Женя простоял полчаса, вернулся, так никого не встретив. А уходя домой, он начал искать ключи, и они оказались в другом кармане халата.
— Чушь это, — оборвал Льва Мироновича Коновалов, — глупость. Случайно он переложил.
— Да нет, товарищ капитан. Звонков известен мелочной скрупулезностью. Он ключи вместе с деталями в карман не положит.
— Значит, вы считаете, что ключи у Звонкова похищали?
— Я ничего не считаю, я рассказываю, как это было.
— Спасибо, — Корнеев встал, пожал руку Льву Мироновичу, — вы очень помогли нам.
Лев Миронович вышел.
— Ну, что теперь скажешь? — Корнеев посмотрел на Коновалова.
— Показания-то подмытые, не точные. Вроде да, а вроде нет.
— Но соседи Желтухина показали, что видели человека в коричневой кожаной куртке. А Звонков был в сером костюме.
— Он переодеться мог. Слушай, Игорь, я понимаю, Звонков твой знакомый, ты и стараешься.
— Я что, стараюсь его по блату в начальники устроить?
— Все равно есть некий душок.
— Вот что, Леня, я вижу, ты уже формулировку для Кравцова подготовил.
— Да что ты, Игорь. Ну, что ты считаешь, надо делать со Звонковым? Отпускать?
— Зови его.
Милиционер ввел Звонкова. Женя почернел за эту ночь и половину дня. Лицо обросло щетиной, в глазах появился сухой блеск, словно у больного.
— Женя, — сказал Корнеев. — Я все проверил. Твои слова подтверждаются, но отпустить мы тебя не можем.
— Почему?
— Слишком тяжелое обвинение предъявлено тебе. Твои доводы пока еще не перевешивают обвинение. Мы вынуждны задержать тебя на семьдесят два часа.
— Мне все равно, Игорь. Все равно. Я устал.
— Уведите его.
Звонков встал, как автомат и пошел к дверям. И Корнеева поразила его совершенно равнодушная спина. Он шел, как сломанный человек.
— А я думал, что ты не решишься, — усмехнулся Коновалов, — я у прокурора постановление запас.
— Ты молодец, Коновалов, ты еще всеми нами покомандуешь.
— Игорь! Игорь!
Донесся из коридора голос Звонкова. Корнеев бросился к дверям.
В конце коридора два милиционера держали рвущегося Звонкова.
— Что, Женя?
— Я вспомнил, Игорь. Нас Толя Балин на улице Чаплыгина видел.
Кравцов сидел в своем кабинете среди книжечек, фломастеров, календарей. Вымытый, стерильный, в рубашке с тугим крахмальным воротником.
Он посмотрел на вошедшего Корнеева, потер ладони и улыбнулся.
Нехорошая улыбка получилась у начальника отдела. Так улыбаются победители.
— Ты чего это, Корнеев, мешаешь людям, так сказать, убийцу ловить? Приятелей выгораживаешь?
— Попрошу обращаться ко мне на вы, как положено по инструкции.
Кравцов откинулся в кресле, внимательно посмотрел на Корнеева.
— По инструкции, значит. Хорошо. Решением руководства я отстраняю вас от разработки по делу Желтухина. Идите. Вашими порочащими звание работника органов связями займется инспекция по личному составу.
В коридоре Корнеева догнал сотрудник НТО.
— Товарищ майор, мы проверили дактилоскопию убитого Желтухина.
— Что-нибудь есть?
— Не что-нибудь, а очень много.
— Не понял.
— А вы посмотрите, — сотрудник раскрыл папку. — Желтухин один из крупнейших уголовников. По архиву считалось, что он умер в Чите. Его настоящая фамилия Трунов.
— Вот это подарок, — засмеялся Корнеев, — с меня коньяк, ребята.
На столе перед Кафтановым лежало дело Желтухина-Трунова и рапорт Корнеева.
Он закончил читать бумагу, посмотрел на Игоря.
— Интересно. Считаешь Звонкова невиновным?
— Считаю.
— Что я тебе могу сказать, — Кафтанов потер ладонью щеку, — снять тебя с этого дела распорядился Громов. Сегодня он уехал с нашей делегацией в Монголию. Будет через четыре дня. Они твои.
— Спасибо. Зазвенел телефон.
— Кафтанов. Да… У меня… Даю. Начальник протянул трубку Корнееву.
— Так… Понял… Спасибо, Борис. Толя Балин сидел в комнате Логунова. Увидел входящего Корнеева, он вскочил.
— Что с Женькой?
— Плохо, Толя. С кем ты его видел на улице Чаплыгина?
— С одной девицей. Она у нас в ресторане часто бывает.
— Как ее зовут?
— Вроде Лена.
— Найти ее можно?
— Попробуем, — Толик потянулся к телефону.
Кафтанов нажал кнопку селектора.
— Слушаю вас, Андрей Петрович.
— Соедините меня в начальником МУРа, срочно…
А Звонкова снова допрашивали. Та же троица. И так же угрожающе наклонялся Коновалов.
— Я не буду говорить. Ничего не буду говорить вам, — выкрикнул Женя.
На лестнице уже горел свет. За окном смеркалось. Тихо гудел лифт, пробираясь между этажами. Вот кабина остановилась. Лена увидела на площадке троих мужчин.
— Вы Лена? — спросил Корнеев.
— Предположим.
— А если точнее?
— А вы кто?
— А мы из МУРа, — Борис Логунов достал удостоверение, — поедемте с нами…
— Ну, а я-то здесь причем? Меня попросили. Познакомься, покрути ему мозги и свидание назначь.
— А вы не спросили — зачем?
— Спросила. А Слава сказал, разыграть его надо.
— Какой Слава?
— Ну, Голубев, журналист.
— Вы его адрес знаете?
— Конечно.
Странная квартира была у Славы Голубева. Большая, трехкомнатная, но какая-то нежилая. Похожая на гостиницу.
Сегодня у него был «катран». То есть, говоря по-русски, карточный притон.
Для крупной игры собрались трое известных «катал» (картежников).
Игра шла в гостиной, а Слава подавал закуску и выпивку. Он сидел на кухне перед столом, заставленным бутылками и заваленным промасленными свертками и слушал доносящиеся выкрики игроков.
— Банкую… На все… Не у фраеров… Карта не лошадь, к утру повезет…
Он сидел расслабленно и обреченно, слушая чужие, наглые голоса, звучавшие в его квартире. Коротко звякнул звонок. Слава встал, пошел к двери.
— Кто?
— Телеграмма.