Читать интересную книгу Смертельная игра - Фредерик Дар

Снова микрофон.

— Берю?

— Ну-ну? Сообщение передал.

— Уточнение. Заграждение также и в направлении Парижа.

— Н-ну.

— Вежливо узнай у мсье, который сопровождает тебя, марку машины и ее номер. Если он не захочет говорить, будь настойчив, ты меня понимаешь?

— Н-ну! Он тоже поймет!

Баден и Бензен, зажатые в кабине у меня под боком, ждут решения моей доброй воли. Что делать? Куда идти? Куда бежать? Направо? Налево?

Я бы поехал прямо, но это приведет меня прямо на парапет. Итак-с-с-с?

— Может, в Париж? — осмеливается сказать Бензен, который хочет успеть домой к обеду. Я подчиняюсь… Даю полный газ. Мы проезжаем с десяток миль, и я начинаю ругаться, как Жанна д'Арк в Реймсе, бикоз я не вижу на горизонте ни одного полицейского мотоциклиста. Может, кожаны устроили мотопробег?! Но речь не идет о том, чтобы представлять фирму Чинзано на Тур де Франс перед изумленной публикой!

Охваченный сомнением, как мсье Дон Диего, я включаю микрофон.

— Ты точно передал второе сообщение, Берю?

Вместо лаконичного ответа я слышу свист, к тому же мелодичный.

— Эй! Толстый, не разыгрывай из себя райскую птичку, отвечай!

Нахальный свист продолжается.

Черт меня побери, я резко торможу на обочине и забегаю за машину, чтобы открыть дверцу. Печальная картина: Толстый на полу в состоянии кейо. Кайюк, который его вырубил, держит в руках, скованных наручниками, милую пушку из одного из ящиков для инструментов. Тотчас он плюет свинцом. Мое счастье, что коротким движением руки я захлопываю дверцу и что она бронированная, иначе ваш юный друг в настоящее время представлял бы из себя решето кроссворда.

Я же говорил вам, ребята, что нужно быть осторожными, может вылететь птичка!

Глава XI,

Что называется, дать тягу

В жизни бывают обстоятельства, при которых, чтобы принять решение, не обязательно собирать семейный совет или проводить тайное голосование. Для того чтобы сообразить, что этот человек опасен, учитывая, что имеет в распоряжении весь наш арсенал, а в лице Берю — важного заложника, мне нужно не больше времени, чем продюсеру фильма, чтобы прочесть сценарий. Вы скажете мне, что на планете, где цветы увядают, любовь проходит, а человек кончает тем, что превращается в скелет, беречь персону Берю для времени «X» — глупо! Пусть так, но опыт показывает, что лучше играть со своей жизнью, чем со смертью других.

Я бросаюсь к кабине и кричу Бадену, чтобы он дал мне дымовую шашку. Только бы этот ублюдок Кайюк не угрохал Толстого. Баден протягивает мне штуковину.

Теперь дело за малым: закинуть ее внутрь «Летучего голландца» и не схлопотать бортовой залп.

Я снова открываю дверцу, с большими предосторожностями, как вы понимаете, и посылаю свой свадебный подарок с доставкой на дом. Раздается бум! Кайюк отвечает предусмотренной тирадой, но я уже успел закрыть дверцу. Сейчас мсье начнет мерзко кашлять. И Толстый будет аккомпанировать ему на своих расстроенных голосовых связках.

Мои помощники рядом со мной. Я описываю им шабаш, который произошел внутри.

Он вырубил Толстого в то время, когда тот передавал сообщение. Надеюсь, что он его пристукнул не до смерти.

Ждем несколько секунд. Желтоватый дым просачивается сквозь щель под дверцами.

— Если ждать слишком долго, они загнутся, — замечает Баден, который испытывает слабость к Берю.

Я знакомлю их со своим планом действий.

— Ты, Бензен, укроешься в кювете и будешь стрелять в парня в случае передряги. Предпочтительно в ноги.

— Ясно!

— Ты, Баден, открываешь дверцу. Держись за бортом шарабана.

— Хорошо, патрон. А вы? — спрашивает он.

Вместо ответа я лезу на капот и бросаюсь ничком на крышу тарантаса. Если бы вы видели рожи проезжающих водил, вы бы немного развлеклись, честное слово! На них застыл один вопрос: во что здесь играют?

Я делаю знак Бадену открыть дверцу. Жирное облако вырывается из фургона, за ним сразу измученный Кайюк, который кашляет так, что глаза лезут на лоб, и при этом потрясает пушкой. Красавчика Сержа тут же ждали с распростертыми объятиями и моим приветом!

Я прыгаю на него, как это делает леопард, переодетый тигром. Он падает! Удар лодочкой в челюсть, второй по хранилищу желчи — и все нормально.

— Займитесь Толстым! — кричу я дружкам. Автомобилисты притормаживают, происходит столпотворение машин! Как на ярмарке в Троне.

Баден и Бензен извлекают из фургона харкающую, кашляющую, грязную, хрипящую массу. Берю приходит к нам, так же, как и в себя, в своем элегантном костюме, скроенном из половой тряпки, рубашке, засаленной до блеска, и очаровательной шляпе, купленной по случаю у отставного огородного чучела.

Его откачивают, искусственное дыхание, полноценный стакан с ромом, компрессы… Он лежит, как на вершине Анапурны, наш яйцеголовый, которого ни одна курица не согласилась бы высиживать. Он исходит слезами, он зеленеет, он обрастает дорожной пылью и посылает ругательства на все стороны света.

Парень в «шевроле» спрашивает, не нужна ли его помощь. Те, кто остановились первыми, рассказывают вновь прибывшим фантастические версии в стиле Рокамболя. Эти, в свою очередь, повторяют ее новичкам, которые учат ее наизусть, чтобы воспользоваться в будущем, и так продолжается до тех пор, пока грифы, прибывшие на своих пятьсотсильных мотоциклах, не восстанавливают движение.

Я представляюсь им, и они успокаиваются.

— Вас вызвали по радио? — спрашиваю.

— Нет, мы проезжали мимо…

Я присаживаюсь на корточки рядом с Берю. Он фиксирует на мне глаза, налитые кровью. Его пучки лезут из витрины.

— Послушай, Толстый, он вырубил тебя до того, как ты должен был во второй раз связаться с полицией?

— Да! Ах! Тетушка, — пускает пузыри Берю. — Я только начал их вызывать, совсем забыв про это ничтожество. И вот получаю плюху, которая сбивает меня с катушек.

Я взбешен. Вывод ясен, по дороге на Париж нет кордона. Я лезу в тарантас, не обращая внимания на остатки дыма, стелющегося по полу, и связываюсь с дорожной полицией.

— Есть новости на дороге в Шартр?

— Ничего! Мы всех подняли на ноги!

Я не настаиваю: меня оставили с носом, поздно.

— Очень хорошо, — говорю я. — Проверьте еще раз и, если будут новости, вызовите «Пятьсот тридцать!»

Мне кажется, что внутренность фургона снова пригодна для обитания. Я сажаю Кайюка и Бадена назад, рекомендуя последнему оставить дверцы открытыми и внимательно следить за арестованным. Бензен помогает Толстому устроиться впереди. Я разворачиваюсь, чтобы вернуться в Рамбуйе. Мое возмущение не знает границ, в этом я настоящий Шарль Квинт.[32] Так опростоволоситься, упустить этих типов из-под носа. Когда обкладывают берлогу, то сначала блокируют входы-выходы. Чтобы крепость пала, ее надо окружать, как жених окружает заботой невесту, вы прочтете это в любом военном учебнике, в котором говорится об уходе за детьми младенческого возраста.

— Как он меня двинул! — охает Берю, растирая свою тыкву. — Ох! Мама моя!

— Лучше бы он размозжил тебе башку, — мечу я громы и молнии. — Когда видишь таких недоумков, как ты, хочется пожелать, чтобы земля была им пухом! Из-за тебя все накрылось!

— Из-за меня! — краснеет Пузырь. — Скажи, что ты шутишь! Это что, по моей вине у меня такая красная рожа?

— Ты не уследил за майлордом!

— Он был в браслетах, я думал…

— Вот именно, ты думал! А когда ты начинаешь думать, все идет наперекосяк.

— Это случайность! — делает ударение Толстый. — Ты хочешь, чтобы я одновременно выполнял ювелирную работу и возился с радио, а вы бы втроем прохлаждались в кабине.

Я не настаиваю, потому что в сущности он прав. Мы так быстро отъехали, что все кое-как набились в кабину. Все, кроме гомункулуса Пино, который запутался в кабеле.

Мы снова перед владениями Кайюка. Пинюша не видно на горизонте. Мы проходим в дом, и с некоторым облегчением я обнаруживаю своего выдающегося собрата по профессии устроившимся в кресле гостиной с бутылкой «Дюбоне».

— Ну и как. Папаша? — грубо говорю я. — Можно подумать, что ты здорово переволновался.

Старикан совсем бухой. Пузырек почти пуст, он один его высосал. Правда, на столе лежит еще штопор.

Говорить для него — это подвиг.

— Вы их пы… ма… пы… ма… поймали? — спрашивает он.

— Нет, — цедит сквозь зубы Бензен, взбешенный тем, что не осталось аперитива.

— Я, — смеется незабвенный, — я бо-бо, я обыскал весь ды… до весь ды… до весь особняк.

Я потрясаю бутылкой.

— И это единственный секретный документ, который ты нашел?!

Он корчится от смеха.

— Мммм… нннет! Там грузовик в гага… в гага… в ангаре, а в гугу… а в гугу… а в тягаче, догадайтесь что…

Он хочет себя хлопнуть по бедру, промахивается и, увлекаемый собственным движением, опрокидывается коленями на паркет. Это умножает его веселье.