— Belle donne, buona sera. Прекрасные дамы, добрый вечер, — проговорил он на ходу.
Наши гости были вежливы и милы, но мне в них чудилась какая-то напряженность. Однако окорок был нежен, как молодой сыр, а соус к нему — как густой темный глинтвейн. Хлеб пах углями и столетиями. И вскоре они обращались больше друг к другу, чем к нам, и мы поняли, что им тоже стало спокойнее в нашем обществе. Я старалась не глазеть на них, но они были такой удивительной парой — каждый незаметно заботился о другом. Не думаю, чтобы я хоть раз поймала их на прикосновении или хотя бы на прямом взгляде, и все же чувствовала между ними глубокое чувство, как первую в мире любовь. Официально их ничего не связывало, и мы за все предшествовавшие недели ничего не заметили. Каждый жил своим домом, своей жизнью, сам по себе. Но наверняка было что-то еще. Не могло не быть.
— А вы знаете, откуда взялось слово compagna, компаньон, товарищ? — спросил Барлоццо, взяв новый хлеб и отломив большой ломоть, — Из латыни. «Сот» значит «с», «рап» — «хлеб». Компаньон — это тот, с кем мы переломили хлеб.
Все мы подняли свои стаканы, передали друг другу куски хлеба, обмакнули его в остатки соуса. Аминь.
После ужина джентльмены пожелали посидеть и покурить, уткнув носы в траппу. А мы с Флорианой решили прогуляться к теплым источникам, в которых каждое утро купались с Фернандо. Мы положили в бумажный пакет горсть бискотти, пакет спрятали в сумку для покупок вместе с маленьким покрывалом и полотенцем для ног; проверили батарейки в карманных фонариках, сбросили сандалии и заменили их резиновыми сапожками, найденными в сарае. Укутавшись шалями, мы покинули Фернандо с Князем.
Быстро холодало, и мы хихикали, вздрагивая и признавая, что мы — siamo due matte, две сумасшедшие, раз выбрались из дома среди ночи. Я чувствовала, как она радуется этой чуточку безумной эскападе, и оттого наслаждалась еще сильней. По дороге мы заговорили о «Приключениях Гекльберри Финна». Я восхитилась, представив, как эта шестидесятилетняя тосканка с прерафаэлитскими кудрями читает насквозь американскую авантюрную историю.
— Знаешь, Чу, мне всегда хотелось построить вот такой плот и плыть по такой вот реке — самой большой на свете, — приставать к пустынному берегу в лесу, разводить костер, жарить панчетту и есть прямо со сковородки. Come si dice pancetta iv Inglese? Как сказать pancette по-английски? А, бекон. Certo Sarebbe belissimo! Это было бы прекрасно!
У источника мы поводили фонариками, выбрали подходящее место, скинули сапожки и сели, опустив ноги в теплую бурлящую воду. Теперь, когда ноги были в тепле, холод чувствовался еще острее, и Флори потянулась за одеялом. Закутав им плечи, мы сидели, беседуя о главных книгах нашей жизни. Флори, несмотря на любовь к «Гекльберри Финну», сказала, что из «иностранных» книжек ее любимые — «Мадам Бовари», «Дэвид Копперфильд» и «Анна Каренина». Особенно «Анна Каренина».
— Ах, как бы мне хотелось встретить такого мужчину, как Вронский! В нем что-то опасное. Опасность в том, что никого, кроме него, быть не может. Ты меня понимаешь?
— Думаю, да, — ответила я, не сомневаясь, что поняла.
Фонарики разрядились. Мы, по-прежнему завернутые в одеяло, откинулись назад, приминая траву и колючие стебли тимьяна, устроились, обратив лица к луне. Разорванные ветром облака быстро проплывали вокруг светила — так быстро, что казалось, мы тоже плывем на спине по небу. Свобода.
Флори села и вытащила ноги из прудика, присела на корточки, опустила в воду ладони, не отрывая взгляда от луны. Дежавю из каких-то давно забытых времен.
— Я знавала одну женщину, похожую на тебя, — сказала я.
— Ты хочешь сказать, я похожа на американку? — хитро покосилась на меня Флори.
— Не совсем так. Я только раз видела ту женщину. Наверное, мне было лет восемь или девять. Мы гостили у друзей или дальних родственников моей бабушки. Они жили на побережье Лигурии под Генуей. Думаю, мне там не слишком нравилось. В общем, я как-то бродила по берегу у их дома и увидела женщину, которая пекла картошку в костре из плавника. На ней было несколько длинных юбок и множество шалей и шарфов. Она мне улыбнулась, и я присела на песок рядом с ней посмотреть, что она делает. Она вытащила из кармана серебряную фляжку, перевернула мне руку ладонью вверх и, налив в нее темно-зеленой жидкости, поднесла ладонь мне к губам. Так же ловко налила немножко в свою морщинистую ладонь и слизнула, прикрыв глаза и улыбнувшись. Я сделала так же. Сперва мне показалось, что это гадость, как лекарство от живота, но, проглотив и распробовав, я тоже улыбнулась. Так я познакомилась с оливковым маслом.
Флори все склонялась над водой, и, рассказывая, я обращалась к ее профилю с прикрытым глазом. Теперь она открыла глаза, обернулась ко мне, вытянула ноги и оправила юбку. Сморщив губы в ласковой улыбке, попросила:
— Продолжай. Расскажи еще.
— Ну, картофельная дама сидела на корточках, как ты только что. Из-под ее юбок виднелся тяжелый резиновый сапог. Она то смотрела в огонь, то вставала, чтобы поправить камень или подбросить в костер просоленного морем дерева, а когда картофелины зазолотились, перевернула их и окропила оливковым маслом. Из своих волшебных тайников извлекла немного соли и посыпала в огонь, из которого вырвался язык пламени. Потом она насадила пару картофелин на прутик и подала мне. К тому времени меня уже трясло от голода, и я их съела, обжигаясь, упиваясь их вкусом и вкусом минуты, с каким-то небывалым аппетитом. Мне хотелось стать ею. Хотелось стать женщиной на берегу. Хотелось таких же юбок и платков, таких же шарфов, такую же серебряную фляжку. Мне хотелось готовить картошку вкуснее шоколадного торта. Она, больше кого-либо другого, помогла мне увидеть себя. Иногда мне думается, та картофельная дама была сном, призраком в красном одеянии, явившимся передать мне великую тайну: что жить минутой и радоваться тому, что есть сейчас, — лучшее в жизни. Но она была настоящей, Флори. И, вспоминая ее сейчас, я понимаю, что, наверное, у нее были свои беды. Но дело было в том, как она сумела отстранить эти беды, как она извлекла красоту из того дня, ловко, как фляжку из кармана. Она подарила ее мне. Она сделала счастье делом выбора.
— Ты думаешь, это правда? Что счастье — дело выбора?
— По большей части так и думаю. Во всяком случае, чаще, чем это понимает или в это верит большинство из нас.
Деревенские колокола прозвонили полночь, и мы, как Золушка, заспешили, собирая вещи и натягивая сапоги. Мы смеялись всю дорогу, пока карабкались по скользкому откосу, подтягивая друг друга на крутизне. Мужчин мы нашли на террасе. Они сидели лицом друг к другу. Князь давал урок астрономии сонному Фернандо.