с уверенностью, – это что оба типа агрессии подвержены влиянию генетики
47.
Близнецовые исследования позволяют оценить величину генетической компоненты, но ничего не говорят о роли отдельных генов. И в целом, несмотря на многочисленные исследования, мы до сих пор мало знаем о влиянии отдельных генов на агрессию. Это неудивительно. Гены влияют на самые разные биологические системы: на системы, отвечающие за стрессовые реакции, на нейронные пути, отвечающие за тревогу, на сигнальные каскады серотонина и нейромедиаторов и на системы определения пола в процессе развития. Сложные поведенческие реакции могут быть подвержены влиянию сотен и тысяч генов. Выделить эффект одного-единственного гена из примерно 20 тысяч генов человеческого генома крайне сложно, ведь для этого нужны огромные выборки в десятки тысяч людей. И даже когда исследователям удается получить такое количество генотипов, они сталкиваются с другой проблемой: как систематически измерить агрессивные тенденции в таких больших группах48.
Тем не менее некоторый прогресс в этом направлении уже достигнут. Так, ученым удалось понять, как генетические факторы влияют на реактивную агрессию через активность серотонина. Классический пример – ген MAOA, расположенный на половой Х-хромосоме. Поскольку у мальчиков всего одна Х-хромосома, у них есть только один вариант этого гена. Поэтому влияние редких вариантов гена MAOA у мальчиков не маскируется вторым вариантом – в отличие от девочек, у которых Х-хромосомы две (то же самое было бы, если бы этот ген был расположен не на половой хромосоме, а на аутосоме). Кроме того, агрессию у мальчиков оценивать проще, чем у девочек, потому что мальчики более открыто ее выражают. Поэтому большинство исследований агрессии проводят на мальчиках.
Нормальный ген MAOA кодирует фермент под названием “моноаминоксидаза А”, который отвечает за распад серотонина и двух других нейромедиаторов: дофамина и норадреналина. Альтернативные варианты этого гена относят к семейству так называемых MAOA низкой активности (сокращенно MAOA-L). Ферменты, которые кодируют эти варианты, метаболизируют нейромедиаторы уже не так эффективно. Предполагается, что люди с такими нарушениями работы серотониновой системы хуже контролируют свои эмоции и более склонны к рискованному поведению и реактивной агрессии.
Метаанализ 2014 года, в который вошло 31 исследование, показал, что мужчины – носители вариантов MAOA-L чаще проявляют антисоциальное поведение; тенденция заметна слабая, но устойчивая. Сходный эффект был даже продемонстрирован экспериментально. В опыте, проведенном политологом Роуз Макдермотт с коллегами, испытуемые могли заставить обидевших их оппонентов съесть столько острого соуса чили, сколько сочтут нужным. Оказалось, что носители вариантов MAOA-L заставляют оппонентов съедать больше соуса, причем сила эффекта зависела от степени провокации49.
Из-за подобных исследований ген MAOA-L часто называют “геном воина”. Однако это не самое удачное название, потому что многие носители этого гена склонны к агрессии ничуть не более других людей. И даже у носителей гена сила эффекта зависит от жизненного опыта. Поэтому влияние MAOA-L на вероятность антисоциального поведения проще предсказать, зная условия, в которых рос ребенок: взрослые носители MAOA-L более склонны к агрессивному поведению, если с ними плохо обращались в детстве. Что касается проактивной агрессии или психопатии, то тут никаких ассоциаций с MAOA-L выявлено не было.
Тот факт, что пережитое в детстве насилие влияет на проявление гена MAOA-L, напоминает нам, что никакие гены не существуют в вакууме. Условия, в которых растет ребенок, почти наверняка влияют на все генетические компоненты поведения. Поэтому в большинстве случаев индивидуальные генетические особенности обладают весьма ограниченной предсказательной силой.
С той же осторожностью нужно относиться и к данным об активности мозга. После того как Эдриан Рейн обнаружил различия в активности мозга у проактивных и реактивных убийц, он просканировал и свой собственный мозг. Результаты ПЭТ показали, что по активности мозга он находится ближе к группе проактивных убийц и психопатов, чем к группе тех, кого никогда не обвиняли в убийстве. Это заставило его призадуматься. “Трудно не насторожиться, – говорил он, – когда снимок твоего мозга похож на снимок мозга серийного убийцы”. Беспокоили его и другие факторы, сближавшие его с психопатами, например низкая частота сердцебиения. Ему очень повезло, решил он, что его жизнь сложилась удачно и он стал ученым. Ведь он легко мог бы стать преступником. Гены могут влиять на поведение, но редко его предопределяют50.
На агрессивное поведение влияют гены; проактивная и реактивная агрессия контролируются разными нейронными путями и имеют разные наследственные компоненты; некоторые гены повышают уровень реактивной, но не проактивной агрессии. Можно надеяться, что будущие близнецовые исследования, исследования приемных детей и исследования работы самих генов будут открывать все новые факторы риска реактивной и проактивной агрессии. На сегодня же мы можем утверждать, что эти два типа агрессии складываются из очень непохожих эмоциональных и когнитивных реакций и имеют разные биологические основы.
Таким образом, можно предположить, что реактивная и проактивная агрессия эволюционировали независимо друг от друга. Это предположение было подтверждено в исследовании на крысах, проведенном в России. Отбор серых крыс на покорность человеку привел к снижению уровня реактивной агрессии, что подтверждалось повышенным уровнем серотонина. Однако склонность крыс к проактивной агрессии при этом не изменилась51.
По сравнению с другими животными человек обладает пониженной реактивной и повышенной проактивной агрессией. Как же так получилось? Поиски ответа мы начнем с разговора о низкой склонности человека к реактивной агрессии. Многие животные, обладающие, подобно людям, повышенной миролюбивостью, являются одомашненными. Поэтому давайте посмотрим, что происходит с видом, когда он подвергается одомашниванию.
Глава 3. Одомашнивание человека
Одомашнить – это не то же самое, что приручить. Дикое животное иногда можно приручить, но это не сделает его одомашненным. Рэймонд Коппингер мог бы кое-что об этом рассказать.
Коппингер был биологом и участвовал в гонках на собачьих упряжках. Он разводил собак и понимал их как никто на свете. В 2000 году его друг Эрих Клингхаммер, директор Парка волков в Индиане, предложил ему зайти в клетку с ручным волком. Коппингер колебался. “Я не умею обращаться с прирученными волками”, – сказал он. Клингхаммер заверил его, что все будет в порядке. Предки его волков жили в неволе уже в течение нескольких поколений и имели мало общего с дикими волками. С десятидневного возраста их выращивали люди, “волчьи родители”. Даже повзрослев, они все равно каждый день взаимодействовали с людьми. Они носили ошейники и были настолько ручными, насколько вообще могут быть волки. “Просто обращайся с ними как с собаками”, – посоветовал Клингхаммер.
Коппингер так и сделал. Он зашел в загон, где уже находился Клингхаммер и его волки. Пробормотав что-то вроде “хороший волчок”, он похлопал взрослую волчицу Касси по спине.
По