Читать интересную книгу Нержавеющий клинок - Фока Бурлачук

Отбомбившись, самолеты улетели. Овчаренко стряхнул землю с комбинезона, протер запорошенные глаза, посмотрел туда, где лежал полковник, но его там не было. Наверно, успел куда-то отползти, подумал он. Сделал несколько шагов к воронке, образовавшейся на месте сосны, но, почувствовав боль в правой ноге, присел на землю, снял сапог. Открытая рана залила кровью портянку. И вдруг, словно ножом, полоснули по сердцу слова: «Комиссар убит!» Забыв о ране, Овчаренко бросился туда, откуда раздался голос, и увидел бездыханное тело полковника.

Шаурова убило взрывной волной, не оставив на теле ни одной царапины.

В тот же день поздно вечером с группой других раненых Овчаренко привезли в полевой госпиталь. Пожилой хирург с усталыми глазами осмотрел его рану и назначил операцию.

Овчаренко не раз приходилось видеть раненых, но то, что он увидел в госпитале, поразило его. Каких только калек здесь не было! На фоне их свою рану он считал ничтожной. Да оно, по сути дела, так и было. Овчаренко глядел на врачей и думал: каким же мужеством и нравственной силой должны обладать эти люди в белых халатах, беспрерывно видящие страдания и муки людей, которых им предстоит лечить не только от физических недугов, но и от душевных заболеваний. Некоторые тяжело раненные впадали в отчаяние, теряли веру в жизнь. А врачам надо было вернуть им эту веру. Овчаренко ловил себя на мысли, что прежде он недооценивал труд врачей, считая, что их труд ни в какое сравнение не идет с трудом солдата…

Через несколько дней после операции Овчаренко санитарным поездом отправили в тыл.

Бывший дом отдыха, расположенный в живописном месте, недалеко от областного центра, был переоборудован под госпиталь. Внешне здесь мало что напоминало о войне. Вечерами улицы городка освещались электрическим светом, от которого давно отвыкли фронтовики. А главное — не было слышно ни противного воя снарядов, ни надсадного гула самолетов. Но это только на первый взгляд. Война и здесь, в глубоком тылу, повсюду показывала свой страшный оскал: опустели полки магазинов, обеднели меню в столовых, люди ходили в изношенной одежде, удлинилось время рабочих смен. В госпитале все, от главного врача до няни, работали по десять-двенадцать часов в сутки.

На другой день после операции Михаил проснулся от того, что на его койку падал мягкий свет утренней зари. Вокруг стояла непривычная тишина. Снова прикрыл глаза и не услышал, как к койке подошла сестра и вполголоса, так чтобы не помешать другим, сказала:

— Хорошо, что вы проснулись. Сейчас сделаем перевязку и измерим температуру.

Голубоглазая, подвижная, с приятным голосом, медицинская сестра Валя понравилась Михаилу, как говорят, с первого взгляда. За нежный певучий голос и стремительные движения ее прозвали Синичкой. Имя это прижилось за ней. Ее называли так не только сестры, но и врачи. Девушка быстро сделала перевязку, записала температуру, кистью руки мягко провела по щеке Михаила и выпорхнула из палаты так быстро, что он и спасибо не успел сказать. Михаил уже несколько раз пытался объясниться с Валей, но она, очевидно догадываясь, о чем предстоит разговор, ловко уклонялась от него. Михаил с нетерпением ждал того момента, когда врачи разрешат ему передвигаться, Каждый раз, когда Валя появлялась в палате, Михаилу казалось, что палата наполнялась новым светом. Он старался подольше задержать ее, но безуспешно: она вечно торопилась. Однажды Валя пришла в палату с костылем в руках и, подойдя к койке Михаила, пропела:

— Дела наши, товарищ капитан, идут на поправку. Вот вам помощник, — и подала Михаилу костыль. — Подымайтесь, пожалуйста, первые шаги сделаем вместе…

Несколько дней спустя они встретились лицом к лицу в длинном пустом коридоре. Михаил осторожно взял девушку за руку и, смущаясь, перешел к разговору, к которому давно готовился, но все получилось как-то нескладно. Лицо Вали покрылось румянцем.

— Простите меня, пожалуйста, но вы не первый так говорите. Я вас не осуждаю, но…

Валя не досказала. Приветливо улыбнулась, и ее беленький, чистенький халат, пахнущий мятой, мелькнул в дверях палаты.

Опираясь на палочку, Михаил вышел на улицу. Во дворе госпиталя в одиночку и группами бродили выздоравливавшие. На ветках резвились воробьи. Охваченный непонятной тоской, он опустился на скамейку. Он досадовал на себя, что не сумел как следует объясниться с Валей. «Нет, в двух словах сказать все, что думаешь, невозможно. Сегодня напишу ей письмо».

В тот же день Михаил встретил лечившего его врача, спросил:

— Скажите, доктор, я могу надеяться на скорую выписку?

— Надеяться, мил человек, никому не возбраняется, даже надо, без надежды человек жить не может. Пока живем — надеемся, — профилософствовал врач, добавил: — Ни одного лишнего дня держать вас здесь не будем…

Что подумала Валя, прочитав его письмо, Михаил не знал. Но два дня подряд в палату вместо Вали приходила ее подруга Дина. Дина лукаво поглядывала на Михаила, видимо, ждала, что он спросит ее о Вале, но он истолковал отсутствие Вали по-своему и не решался спросить, хотя сильно переживал. И тогда Дина осмелела. Она подошла к Михаилу, тихо спросила:

— Вы не желаете проведать больную? Она у меня на квартире. У нее температура…

Через пару минут Михаил стоял перед дежурным врачом и взволнованно просил:

— Доктор, разрешите мне на два часа отлучиться из госпиталя. Здесь рядом. Я к обеду возвращусь.

Врач нашел историю болезни Михаила, посмотрел ее, добродушно улыбаясь, ответил:

— Ох, эти выздоравливающие… Не опаздывайте.

Более двух месяцев Михаил, говоря солдатским языком, прокантовался в госпитале, хотя полагал, что рана у него пустячная. Он все еще ходил с палочкой, но врачи пообещали, что очень скоро и в ней отпадет нужда. На письма, отправляемые в родное село, никто не отвечал, назад они тоже не возвращались. Овчаренко чувствовал, что стряслось что-то недоброе. Посоветовался с Валей и написал письмо на имя председателя сельсовета. Вскоре пришел ответ, и он узнал страшную правду. Валя проявила все свое умение, чтобы вывести его из душевной депрессии, вместе с ним переживала его большое, непоправимое горе.

— Милая Синичка, теперь у меня, кроме тебя, на всей земле никого нет, — в отчаянии сказал Михаил и предложил Вале тут же пойти в загс расписаться.

— Нет, любимый, пока идет война, этого делать не следует. Ты знаешь нашу сестру Светлану, она за годы войны дважды выходила замуж и дважды получала похоронку. Это ужасно! Я буду ждать тебя, буду любить тебя и молить бога, чтобы ты вернулся.

— Боишься остаться вдовой, — горько вздохнул Михаил.

— Все боятся, Мишенька, — сказала Валя и прижалась к Михаилу, поцеловала и прошептала: — Войне конец — и мы навеки вместе.

Через несколько дней после этого разговора, в субботний вечер, в клубе госпиталя демонстрировалась кинокартина «Небесный тихоход». Накануне Михаил не видел Вали. В кино пошел один. Он знал, что в тот вечер она была свободна от дежурства, и надеялся встретить ее в клубе. Во время сеанса лента часто рвалась, и, когда загорался свет, Михаил шарил глазами по рядам, разыскивая Валю. В конце сеанса он наконец увидел ее — она сидела в компании двух выздоравливающих. Одного из них Михаил знал, его звали почему-то Костя-капитан, хотя он был старший лейтенант, летчик-истребитель. Костя был обаятельный, симпатичный офицер. «Неужели она проводит с ним время?» — больно кольнуло Михаила подозрение, и он враз возненавидел Костю. Не зря же говорят, что ревность, как и любовь, слепа. После окончания сеанса Михаил выскочил из зала и спрятался в тени, недалеко от дверей. Вскоре он услышал баритон Кости, а затем звонкий голосок Вали. Они обсуждали кинокартину. Сделав несколько шагов от дверей, Валя остановилась: она явно кого-то искала. И вдруг, увидев Михаила, защебетала:

— Мишенька, ты здесь, а я все глаза проглядела. Где ты был? Ну, пошли, проводишь меня…

Михаил посмотрел на Костю-капитана и улыбнулся ему. По дороге Овчаренко рассказал Вале о своих подозрениях. Она рассмеялась:

— Ты, милок, очень ревнив. Ревность может вывести тебя из-под контроля. Я тоже ревнива, но не настолько.

Овчаренко чувствовал, что приближается время, когда его выпишут из госпиталя. На его вопросы врач отвечал односложно: «скоро», но конкретно ничего не говорил. Но вот однажды после врачебного обхода, когда Михаил прогуливался во дворе госпиталя, к нему подбежала Валя и с грустью сообщила:

— Мишенька, на следующей неделе тебя выпишут. Двойственное чувство охватило Михаила. С одной стороны, он был рад, что снова уедет на фронт, а с другой — жаль было оставлять любимую Синичку. Утешался только тем, что война близится к концу и скоро они будут вместе. На следующий день лечащий врач подтвердил, что подписал документ на выписку. Если прежде для Михаила дни тянулись медленно, то теперь они проносились молнией. Не успел он еще все как следует обдумать, как его известили, что надо получать документы. После обеда Михаил мотался по городу, искал подарок для Вали. Случайно встретился с ней на улице.