Грэм с невозмутимейшим видом сел напротив. И всё это по-прежнему молча. Глаза коротко скользнули по моему лицу.
— Вы отдадите мне ключи? — спросила тихо, изучая древесный рисунок на столе, отчётливо чувствуя его взгляд. Чуть заметно тряхнула головой, чтобы закрыться волосами. Грэм слышно вдохнул.
— Конечно.
Я подняла лицо, глаза встретились, и воздух между нами, кажется, задрожал.
— Простите, — сказала так же, чуть слышно.
— За что же? — тихо откликнулся странный боевик, совсем чуть-чуть щурясь.
— Я много чего наговорила вам, чего не следовало. И вообще… вела себя недостойно. За это следует извиниться.
— Мне нечего извинять вам, Карри. — Он опять назвал меня по имени, и я глубоко вдохнула. — И мне искренне жаль, что я поставил вас в неловкое положение. И вам пришлось…
— Не говорите глупостей… Грэм, — его имя произнесла сорванным шёпотом, взглянула в лицо исподлобья и тут же отвела глаза. Он замер. Опять что-то не то сказала?
Надо убираться отсюда. Каким бы милым ни был дом, эта ежесекундная нервотрепка и напряжение убивают любое очарование. Я сделала последний большой глоток кофе и поднялась.
— Мне лучше уйти, — сказала, повернулась к выходу. — Спасибо за кофе.
— Конечно, — ответил еле слышно.
Жутко. Просто чудовищно, клокочуще обидно. «Конечно», лучше уйти! Внезапно стало трудно дышать. Прочь! Дышать…
Он шёл следом. Опередил меня совсем чуть-чуть, снял мою куртку первым. Повернулась спиной, надел на подставленные руки. Сказал тихо совсем рядом:
— Карри, — так, что стало жарко.
Ответила, вторя ему, не обернувшись:
— Грэм. — Шагнула к двери.
Задержал вдруг за плечи и выдохнул спустя мгновение непозволительно близко:
— Скажи ещё.
Замерла, и сжалось пронзительно в животе.
Обернулась резче, чем следовало. И не знаю, как это получилось. Как оказалась в его неожиданно горячих руках. Как губы вдруг встретились и с внезапной готовностью соединились. Как задрожала, почти лопнув, невидимая струна внутри. И как крикнула мысленно: «Умоляю, не останавливайся! Не прекращай!» Опомнилась уже в столовой, когда он чуть-чуть отстранился, чтобы, переводя дыхание, неровно шепнуть:
— К Магдалене не вернёшься. Сегодня точно нет… — коварно блеснув темнющими глазами. — И не надейся.
Попыталась успокоить срывающийся голос и совершенно сошедшее с ума сердце.
— Магдалена… и не ждёт, — и добавила, вдруг он услышит: — А я ей не поверила.
Потрясение в лице Грэма, сменившееся сначала недоумением, а сразу за этим победным торжеством — мелькнувшим вспышкой только на миг, а следом… Следом на нас обрушился ураган.
Боялась, дальше стола дойти не получится. Но там задержались совсем ненадолго. И только, чтобы избавиться от того, что совсем уж мешало.
— Карри… — тягуче шептал мужчина, сминая остатки моего здравомыслия.
Ни кофты, ни брюк давно не осталось.
— Грэм… — выдохнула в его губы. — Сними же… сними эту дрэкову штуку!
Тихий смех.
А до двери два неудобных шага. Глупая. Зачем выпендривалась раньше?!
Грэм легко подхватил под бёдра, уверенно прижал спиной к косяку, жадно целуя шею, вёл одуряюще по ключице зубами. Чувствовать его жар, твёрдость и близость и не стонать брачующейся кошкой было немыслимо трудно. Обхватила крепче за плечи — только бы не впиться вульгарно ногтями. И чуть вскрикнула, царапнув о дерево спину. Встревоженный взгляд, мгновение, и мы там, куда добраться уже не мечтала, на той самой широкой кровати.
Огромные, то слишком нежные, то пугающе сильные руки пеленают и обездвиживают: «Верь мне».
Горячие губы медленно скользят от шеи к груди, заставляют дрожать, касаясь тёплой волной живота: «Я почти… задыхаюсь».
Целуют, стоном лаская бёдра: «Ты прекрасна».
И взгляд выхватывает моё нерешительное «Верю…».
И когда кожа от поцелуев горит, тело не просто ждёт, отчаянно жаждет — принять и не отдаватьдаже ему самому. Взлетать до головокружения и погружаться в бездну снова и снова. Ловить губы губами, спрашивать без слов и соглашаться так же, узнавая. И, распахнув глаза в эпицентре и, наконец, взрываясь, вдруг понять, что во всём мире действительно важно только одно — чтобы было с кем разделить это космическое единство. То самое. Только одно… Горькая, убийственная правда…
Такими нежными и чувственными могут быть только по-настоящему большие мужчины. Кто бы мог подумать, что этот страшный и, в общем-то, солдафон окажется невероятной находкой.
— Кто же ты такой? — бормотала в наполненные сладкой истомой промежутки между штурмами.
А он только тихо смеялся в ответ, обхватив меня осторожно руками:
— Неужели так и не узнала? Тем лучше. — И всё начиналось сначала. И кто бы мог подумать, что страшный вояка, которого я повстречала несколько дней назад, проявит себя с совершенно неожиданной, хоть и, как оказалось, втайне желанной мною стороны.
А Грэм сводил с ума, доводя до полного отключения сознания.
И оно действительно отключилось. Иначе как объяснить, что проснулась в мужских объятиях ближе к обеду следующего дня. С человеком, которого знаю едва ли больше нескольких суток. И знаю ли вообще? Что мне о нём известно?
Ну, собственно, кроме того, что у него невероятные серо-синие глаза, потрясающая… экипировка и он отлично… варит кофе, абсолютно ничего. А ещё, что я ни на секунду не пожалела, что явилась вчера за ключами, несмотря на карканье Магдалены, а может, и вопреки ему, а может, из-за него… «Упадёшь в серый глаз», — звучало безумно только до того момента, как мы оказались в постели. Тогда в склонившемся надо мной мужчине я и разглядела тот самый образ, что слепая женщина пыталась передать мне. Именно тогда я тонула, падала, растворяясь в темноте глубоченных, почти серых глаз. Да. Всё именно так и было.
Сказать, что смутиться мне в голову не приходило, — нагло соврать. Но делать это было откровенно глупо. Как глупо стесняться мужчину, с кем ночью занималась тем и так, что тело до сих пор отзывается сладко и правильно, и невероятно приятно. И мне было даже не смешно, когда в беспорядочном коктейле эмоций и чувств, захватившем меня, стоило открыть глаза и понять, где и с кем нахожусь, а главное, что же произошло ночью, я смогла разобрать благодарность. Она спокойным, огромным буйком удерживала меня на месте, заставляя радостно и всё-таки немного глупо улыбаться.
Вчера, когда вдруг осталась совсем без одежды и стало отрезвляюще холодно, я замерла на миг. И поздновато, по-моему, «включилась». Что же я делаю-то? Он мужчина — ему простительно. Как же для него теперь буду выглядеть я? Чуть отстранилась, попыталась увидеть в глазах признаки разочарования, пренебрежения или хотя бы насмешку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});