Оставив баржу, Карл Драгош направился в центр города. Он знал Ратисбон и без колебаний шел по молчаливым улицам, где по бокам там и сям возвышались старинные дворцы в десять этажей, останки некогда шумного города, чье население теперь упало до двадцати шести тысяч.
Карл Драгош не думал осматривать достопримечательности, как предполагал Илиа Бруш. Он явился не в качестве туриста. Невдалеке от моста он очутился перед кафедральным собором с незавершенными башнями, не бросил даже рассеянного взгляда на прекрасный портал[21] XV века. И, конечно, не остановился, чтобы восхититься дворцом князей Тур и Таксис, готической[22] капеллой[23] и стрельчатым монастырем с его курьезной ценностью — коллекцией курительных трубок. Тем более не вздумал посетить ратушу, где некогда заседал райхстаг. Зала этого здания, знал он, украшена старинными коврами, и привратник не без гордости показывает камеру пыток с различными приспособлениями. Драгошу не пришлось давать «на водку», чтобы оплатить услуги проводника. Без советов прохожих нашел почтовую контору, где его ждало несколько писем на условленные инициалы. Когда Карл Драгош прочитал послание, причем на лице его не отразилось никаких эмоций, он направился к выходу, но у двери его остановил довольно плохо одетый человек.
Он и Драгош узнали друг друга, но сыщик жестом остановил встречного, когда тот собрался заговорить. Очевидно, этот жест обозначал: «Не здесь!» Оба направились на соседнюю площадь.
— Почему ты не ждал меня на берегу? — спросил Карл Драгош, удостоверившись в отсутствии нескромных ушей.
— Я боялся проглядеть вас,— ответил тот.— И поскольку я знал, что вы непременно придете на почту…
— Ладно, ты здесь, это главное,— перебил Карл Драгош.— Ничего нового?
— Ничего.
— Даже самого простенького налета в окрестностях?
— Ни в окрестностях, ни в других местах по всему Дунаю.
— Давно ли получены последние новости?
— Телеграмма из Будапештского центрального бюро пришла не больше двух часов назад. По всей линии спокойно.
Карл Драгош немного подумал.
— Ты сошлешься в прокуратуре на меня. Назовешься своим именем, Фридрих Ульман, и попросишь, чтобы тебя осведомляли о всех событиях, вплоть до самых мелких. Затем отправишься в Вену.
— А наши люди?
— Я сам ими займусь. Увижу их в пути. Встретимся в Вене через неделю. Это приказ.
— Значит, вы оставляете верхнее течение без надзора? — спросил Ульман.
— Местной полиции там достаточно,— ответил Драгош,— и мы появимся при малейшей тревоге. До сих нор, впрочем, выше Вены не случалось ничего такого, что входило бы в нашу компетенцию. Не так они глупы, эти молодчики, чтобы действовать так далеко от своей базы.
— От базы? — переспросил Ульман.— Вы получили какие-нибудь сведения?
— У меня, во всяком случае, сложилось определенное мнение.
— Какое же?
— Ты слишком любопытен! Как бы то ни было, я тебя предупреждаю, что нам придется дебютировать между Веной и Будапештом.
— Почему не в другом месте?
— Потому что там совершено последнее преступление. Ты помнишь фермера, которого они «поджаривали», найденного обожженным до колен?
— Тем больше причин, чтобы они в ближайший раз стали действовать в другом месте.
— Почему?
— Да ведь они скажут себе, что район, где совершено последнее преступление, будет особенно тщательно охраняться. Они пойдут пытать счастья подальше. Нет смысла действовать дважды подряд в одном месте.
— Тогда они будут рассуждать, как ослы, и ты им подражаешь, Фридрих Ульман,— возразил Карл Драгош.— Я именно и рассчитываю на их глупость. Все газеты, как ты знаешь, приписывают мне такое намерение: они единодушно опубликовали, что я покину верхний Дунай, так как, по их мнению, преступники не рискнут туда вернуться. Вот поэтому я отправлюсь в южную Венгрию, рассуждают эти писаки. Бесполезно тебе говорить, что во всем этом нет ни слова истины, но можешь быть уверен, эти тенденциозные сообщения не минуют заинтересованных лиц.
— Вы так думаете?
— Они не направятся в южную Венгрию, чтобы не броситься в волчью пасть.
— Дунай велик,— заметил Ульман.— Есть Сербия, Румыния, Турция…
— А война? Там им нечего делать. Впрочем, увидим.
Карл Драгош немного помолчал.
— Мои инструкции выполняются точно? — спросил он.
— Точно.
— Надзор за рекой продолжается?
— День и ночь.
— И не открыли ничего подозрительного?
— Абсолютно ничего. На всех баржах и шаландах бумаги в порядке. По этому поводу я должен сказать, что проверка вызывает много недовольства. Владельцы судов и капитаны протестуют, и, если хотите знать мое мнение, они правы. На судах не найдешь того, что мы ищем. Ведь преступления совершаются не на воде.
Карл Драгош нахмурился.
— Я придаю большое значение досмотру барж, шаланд и даже маленьких суденышек,— повторил он сухим тоном.— Повторяю последний раз для всех, что я не люблю возражений.
— Хорошо, сударь,— поспешно согласился Ульман.
Карл Драгош сказал:
— Я еще не знаю, что буду делать… Может быть, задержусь в Вене. Может, доеду до Белграда… Пока не решил. Очень важно не терять связи, извещай об обстановке, посылай сообщения всем нашим людям, размещенным между Ратисбоном и Веной.
— Слушаюсь, сударь,— ответил Ульман.— А я?… Где я увижу вас снова?
— В Вене через неделю, как я тебе сказал.
Драгош поразмышлял несколько мгновений.
— Можешь идти,— добавил он.— Не забудь заглянуть в прокуратуру и садись на первый поезд.
Ульман уже удалялся, когда Драгош снова позвал его.
— Ты слышал о некоем Илиа Бруше? — спросил он.
— Это рыболов, который решил спуститься по Дунаю с удочкой?
— Вот именно. Так если увидишь меня с ним, не показывай вида, что мы с тобой знакомы.
Фридрих Ульман исчез в верхней части города, а Карл Драгош направился в гостиницу «Золотой крест», где заказал обед.
Десяток застольников уже разговаривали о том о сем, когда Карл Драгош занял место. Он ел с большим аппетитом и не вмешивался в разговор. Напротив, он слушал как человек, имеющий привычку не пропускать мимо ушей всего, что говорится вокруг. И он услышал: один из собеседников спросил у другого:
— Ну, что новенького об этой знаменитой банде?
— Не больше, чем о знаменитом Бруше,— ответил тот.— Его ждут в Ратисбоне, но, кажется, он еще не появлялся.
— Это странно.
— Если только Бруш и глава шайки не одно и то же лицо.