пот прошибал, едва подобное приходило в голову. Она не спала по ночам и не знала, тошнит ее сильнее по естественным причинам или от страха, что ребенок и правда может быть Бодин. Как тогда все это разруливать? Она ведь не смогла бы молчать. Пришлось бы всем признаваться. А как признаться в подобном?
Это же все равно что голову добровольно на плаху. Обидеть, уничтожить Димку. Разочаровать папу. И еще неизвестно, как сам Бодя к этому отнесся бы, если бы вдруг оказался отцом. Одно дело — встречаться с женщиной, что он предложил ей, растревоженной и запутавшейся, в то утро, и совсем другое — получить ребенка, которого уж точно не планировал.
Но что может значить одна ночь против десятков ночей с мужем? Вероятность была настолько невелика, что Юля продолжала молчать, удерживая саму себя от каких бы то ни было лишних действий.
Да и срок, как выяснилось на приеме у врача, был двумя неделями меньше, чем если считать от даты Жекиной свадьбы. А потом, уже очень скоро, эти тревоги резко выместились переживаниями за Андрея — с каждым скринингом и с каждым днем проблем все добавлялось, и врачи честно предупреждали, что риски не выносить плод огромны. А Юля и думать забыла о том, чего боялась раньше. Теперь страх стал огромный-огромный, как земной шар, и заслонял собой все прочее, что еще накануне имело значение. И чтобы преодолеть этот страх, нужно было стать смелой. Андрюша всегда придавал ей смелости. Даже когда еще не родился.
С отцовством окончательно все стало на свои места в роддоме.
Ярославцев взял сына на руки, долго вглядывался в его мордашку, а потом объявил, что мелкий — копия его матери. «Ты только погляди на этот лоб! А нос! Точно мама!» — вещал супруг, счастливый и довольный. И благодарный.
В той старой истории она поставила точку. Димкин. Похож. И слава богу.
А теперь все это — куда-то в песок. Тот самый, в который, по Бодиному мнению, она должна была сунуть голову.
«Ну вот и увидишь!» — мысленно грозила ему Юлька, уже засыпая, промаявшись почти до утра. А когда проснулась — не сразу вспомнила. Пробуждения были хуже всего. Пока еще придешь в себя и поймешь, что в этом мире все с ног на голову!
Это немного подкашивает самые решительные намерения.
Впрочем, войти в очередной круг самобичевания она себе не позволила, настроенная сегодня внести ясность в свою довольно беспорядочную жизнь. И это вовсе не отменяло привычного распорядка. Встать пораньше. Негромко включить музыку на кухне. Приготовить завтрак. Разбудить Андрея и накормить.
Собраться.
Собрать себя.
Отвезти сына в сад. А потом — как на Голгофу. Туда, куда они несколько месяцев назад въезжали с Димой, вернувшись в Солнечногорск, чтобы начать новую жизнь в старом и родном городе их детства.
Машину припарковала под раскидистым кленом, где оставляла ее всегда. Сегодня здесь она планировала оставить ее уже насовсем.
Отпирать своими ключами не решилась. Все-таки это был Димин дом и больше уже не ее. И потому вдавила кнопку звонка, прислушиваясь к звукам внутри.
Дверь открылась не сразу. Не до конца бывший благоверный явил себя Юлькиному взору в самом домашнем виде — лохматый, небритый, в спортивных штанах и с голым торсом. Она лишь вздохнула и проговорила сакраментальное:
— Привет!
Ярославцев хмыкнул и отошел в сторону, пропуская ее в квартиру. Куда она и вошла решительным шагом, игнорируя то, как зудит под ложечкой. Она взрослая женщина. К тому же очень сильно накосячившая женщина. Она все решит сама.
— Ты только встал? — зачем-то спросила Юля.
— Я вообще не ложился, — заявил Димон, устраиваясь в старом кресле, тихонько скрипнувшем под его весом. Закинул ногу на ногу и принялся разглагольствовать: — Беспокоился о собственной жене. Как она там без меня. И с какого перепугу она вдруг без меня-то. Ну давай объясняй, я слушаю.
— Две недели тебя интересовала только работа, потому я решила, что как там я — тебе, в целом, все равно, — пожала Юля плечами. Она прошла за ним в комнату. Но в кресло падать не стала. Устроилась на стуле напротив него.
— И стоило из-за такой фигни сваливать? Будто я первый раз в командировку уехал. Ради нашей семьи, между прочим.
— Я не только из-за этого, Дим. Я тебя не люблю.
— Давно? — ухмыльнулся он.
— Не знаю, — глупо стушевалась Юля, понимая, что у нее нет ответа на этот вопрос. Есть лишь предположение, что годами она обманывала себя. Но тем не менее, чуть вздернув подбородок, проговорила: — Более того, у меня есть основания подозревать, что ты меня тоже не любишь.
— Как ты мастерски перевела стрелки, — медленно проговорил Ярославцев, покачивая босой стопой. Его лицо становилось хмурым. — А я не собираюсь давать тебе развод. В конце концов, у нас ребенок.
— Я не перевожу стрелки, Дим. Я пытаюсь обосновать тот факт, что нам нечего делать друг возле друга. И ребенок… он тут уже ни при чем. Ты же даже по нему не скучал, так? Иначе… иначе звонил бы. Помнишь, мы с папой созванивались постоянно. Я понимаю, что все люди разные, но две недели… ты ведь не скучал, правда?
— Не начинай!
— Не начинаю. Я пытаюсь… закончить. Тебе придется дать мне развод, потому что все это больше не имеет смысла.
— То есть две недели назад имело смысл, а теперь перестало, так? — повысил голос Ярославцев. Подхватившись с кресла, он навис над Юлькой. — Вот так бац! — и развод.
Она задрала голову и посмотрела в его злое лицо. Нужно было сказать. Нужно было прямо сейчас сказать, пусть он рассвирепеет, но покончить со всем разом, пока смелость есть… Она глубоко вдохнула и шагнула в эту пропасть:
— Эти обстоятельства были и две недели назад, и два года назад. Я тебе изменила. Андрей не твой.
Ярославцев завис, переваривая услышанное. Черты его смазливого лица, вслед мыслям, медленно кривились, а глаза сузились и, без преувеличения, наливались кровью.
— Ты совсем ох**ла? — выплюнул он и замахнулся.
От неожиданности Юлька отшатнулась в