внезапно в стене щитов открылась брешь и в воздухе просвистело брошенное одним из налетчиков копье. Стигр молниеносно выбросил вперед руку, перехватил его, перевернул движением запястья и швырнул обратно. Из-за слишком поздно сомкнувшихся щитов кто-то коротко крякнул; раздался глухой звук падающего тела, быстро утонувший в новых яростных воплях.
Потом наконец подошел Орм и крики смолкли. Он вышел вперед, к самому строю разбойников, воткнул меч в землю, стал говорить что-то. Вожак шайки злобно зарычал в ответ, высунув голову в капюшоне из-за спин своих. Орм повысил голос. Мартин разобрал что-то вроде «Мои свиньи. Мои каргтун» («Люди?» «Рабы»? Гоблин указывал куда-то в их сторону). Они пререкались, где-то с минуту, наконец фьюльдинг покачал головой, выдернул меч из земли и повернулся, чтобы вернуться к своим.
А потом все кончилось так быстро, что Мартин еле успел понять, что происходит. Орм крутанулся на месте, рядом с ним вдруг оказались двое его воинов, и вместе они обрушились на выставленные разбойниками щиты. Снова вопли, треск, звон металла, глухие удары и влажный хруст; Торгир, Грид, Йорн, весь отряд фьюльдинга ринулся вперед, разваливая и без того хлипкую стену. Несколько раз взлетели и опустились секиры и дубины, и вот в живых остался всего один налетчик, но и этот не успел даже взмолиться о пощаде — ошалело оглянулся на распластанные в грязи тела товарищей, отбросил свой топор, раскрыл было рот, а потом сверкнул меч и его голова упала в бурую от крови жижу.
Мартин зажмурился слишком поздно. Его скрутила тошнота, он пошатнулся и упал на колени. Простоял так, кажется, целую вечность, изо всех сил пытаясь не расстаться со скудным завтраком, который ел с утра. И не трястись. И не разреветься, как девчонка, от ужаса, отвращения и боли во всем теле.
— Вставай! Мартин! Вставай, ну! — кажется, это Рона. Его подхватили с двух сторон, подняли на ноги. Он открыл глаза. Свиньи, хрюкая, бродили вокруг; эти двое боровов, чтобы их молнией поразило, снова успели подраться между собой. Гоблины обыскивали убитых и собирали брошенное оружие…
— Вы, — сказал Орм. Он подошел, навис над ними, скрестив руки на груди. Серое лицо непроницаемо, только холодно блестят глаза в прорезях шлема. Мартин заметил, как съежилась Рона. Лечи тихо захныкал.
— Не пищать. Соберите стадо. Это потом ваше. — гоблин ткнул пальцем в сторону, на тушу свиньи, которая, видимо, случайно попала под удар чьей-то секиры. — Мясо. Для ваших семей. Вы хорошо стерегли.
Он повернулся и неторопливо зашагал назад в сторону замка.
Золотой орел
Если бы Мартина спросили, ненавидит ли он новых хозяев, он, наверное, не сразу нашелся бы с ответом. Они убили сэра Уилмота, который и защититься-то толком не мог, убили леди Эйли и их слуг, родителей Рори. А может, и самого Рори в битве на берегу зарубил кто-то из отряда Орма.
Но тех, кто не пытался бунтовать или бежать, гоблины не трогали и даже награждали иногда за хорошую работу. Или просто так — как в самом начале весны, когда они развели во дворе замка огромный костер, готовили на нем мясо, пели протяжные песни на своем языке, а потом отдали поселянам двух почти не тронутых жареных свиней и бочку мутного пойла из земляного хлеба.
«Праздник бога на островах,» — сказал Орм. — «Стюр Одноглазый победил отца морских змеев. Стал богом. Очень давно. Теперь праздник.»
Но людей, которые бежали из других деревень, захваченных гоблинами, он не колеблясь прогонял. Такие иногда появлялись, приходили в основном с востока и юга, изможденные, оборванные, часто искалеченные — кто хромал, у кого не было носа или нескольких пальцев на руках. Орма не трогали мольбы и рассказы о том, как их морят голодом, истязают и заставляют тяжело работать.
— Нет. У меня свои рабы. Чужие не нужны. Я не стану воевать с другими фьюльдингами из-за людей, — говорил он в ответ. — Иди назад или дальше.
— Да куда идти-то?! — взмолился один из таких бедняг. — Ваши ведь все одинаковые, не один до смерти замучает, так другой! Я от самых Южных Полян добирался, слышал, в Вересковицах хозяин добрый…
Гоблин покачал головой. Беглец рванул на груди грязную рубаху и крикнул, что скорее умрет, чем вернется назад. Орм, не говоря ни слова, схватил его за горло и сжал. Хрустнуло, человек дернулся, обмяк и больше не шевелился.
Летом через пустошь на север все чаще стали тянуться отряды гоблинов, шли повозки, груженные награбленным скарбом — от корзин и мешков со съестными припасами до монастырской золотой утвари. Они гнали с собой скот и вереницы пленников, не останавливались в Мшанах и уходили назад, откуда пришли, к побережью.
В Вересковицах шептались и спорили, Кто-то уверял, что король собрал новое войско, сумел разбить гоблинов и теперь они бегут обратно на острова; другие — что откупился от них золотом и серебром, опустошив казну королевства. Третьи и в этом сомневались, говорили, что гоблины просто выжали из захваченных земель все, что могли, и даже если и уходят, то обязательно вернулся через несколько лет.
Одним теплым вечером, когда солнце только начало катиться на закат и небо еще не успело потемнеть, на горизонте, жирно-черные на бледно-золотистом, встали столбы дыма. Тэд говорил, что слышит вдалеке крики, конское ржание и звон мечей. Мартин, сколько ни напрягал уши, ничего такого не услышал, но Тэд клялся небом, что там, совсем недалеко, идет бой, и что королевские солдаты если не ночью, то утром точно придут и освободят Вересковицы.
Ни ночью, ни утром никто не пришел, и более того — оказалось, что замок пуст. Гоблины ушли под покровом темноты, умудрившись незаметно увести свое стадо. Один из деревенских, что посмелей, заглянул за ворота Мшан, а вернувшись, подтвердил — замок пуст, отряд Орма ушел, забрав что было ценного.
Вскоре подтянулись остальные; пока поселяне толпились у стены Мшан, шумели, взволнованно переговаривались, до сих пор не веря, что гоблины ушли, будто и не правили здесь целых полгода, на гребне одного из дальних холмов появился всадник. Один, двое, десяток, и вскоре сотня с лишним на сильных холеных конях спустилась по склону к дороге, что вела на север. Одетые в темно-фиолетовое, в сияющих под лучами восходящего солнца кольчугах и шлемах, они пронеслись мимо, не останавливаясь; на остриях пик трепетали флажки, над головами конников развевалось знамя того же пурпурного цвета, с раскинувшем на нем крылья золотым орлом, окруженным россыпью звезд. Только один из замыкающих на секунду придержал коня