Обращаться следовало в редакцию газеты. Не прошло и трёх дней, как смотритель ставропольского тюремного замка Якубович сообщил прокурору, что арестант Иван Хохлов, беглый каторжник задержанный в Ставрополе, но проживавший ранее в Екатеринодаре, готов сообщить имя убийцы действительного статского советника Кипиани, но только непосредственно сыну покойного. И эту роль пришлось сыграть Залевскому, который от природы походил на грузина. Слава Богу, что Хохлов никогда ранее не видел Залевского. При встрече арестант поведал, что его сокамерник Егор Стрепетов проболтался, что вместе с уже умершим арестантом Фёдором Шульгиным и с помощью его сестры Прасковьи, служивший раньше горничной у статского генерала Кипиани, пробрались ночью в съёмную квартиру, связали старика и начали искать деньги. Поживились всего 124 рублями и карманными часами, что висели на гвозде у изголовья кровати. На вопрос, где он хранит основной капитал, Кипиани ответил, что все средства держит в банке, снимая лишь часть процентов. Но разбойники не поверили ему и, зажегши свечу, стали капать генералу на ноги горячий воск. Не добившись своего, Шульгин решил убить Кипиани, потому что тот узнал его, как приходившего днём ранее за денежной помощью. Генерал тогда дал ему пять рублей якобы необходимых для оплаты священнику за отпевание только что умершего от скарлатины сына. Принесённым с собой ломиком Шульгин ударил генерала по голове, метя в висок, но тот оставался ещё жив, тогда Шульгин нанёс ещё несколько ударов. Окровавленные руки он вытер о полотенце. Деньги они поделили поровну, а похищенные часы остались у Шульгина, как награда за убийство. Револьвер Лефоше принадлежал Стрепетову, который и выронил случайно из кармана снаряженный патрон. Позже он продал оружие мяснику Петросову, держащему мясную лавку на Армянской улице за десять рублей.
«Сын» покойного выслушал арестанта, но сказал, что нет никакого резона ему верить. А что если он оговаривает Стрепетова, чтобы получить пять тысяч? Хохлов крестился и божился, уверяя, что поведал так, как ему рассказал сокамерник. На это Залевский ответил, что он должен сам услышать Стрепетова. Он пообещал договориться за деньги с надзирателем тюремного замка, чтобы их перевели в камеру со слуховым окном, где и он будет находиться, а Хохлову придётся вновь разговорить болтливого сидельца. Арестант согласился, но заметил, что в таком случае их должны туда перевести под видом наказания за карточную игру, поскольку у них в камере под нарами спрятаны карты. Пусть стражники их найдут. Иначе Стрепетов может заподозрить неладное. На том и порешили.
В тот же день, проведя обыск в домовладении мясника Петросова, Залевский изъял у него револьвер Лефоше, проданный ранее Стрепетовым. Это означало, что Хохлов говорил правду.
В назначенное время «сын» покойного Кипиани, полицейский письмоводитель и товарищ[30] прокурора окружного суда расположились в камере по соседству с той, куда посадили Хохлова и Стрепетова. Не прошло и четверти часа, как «подсадной» вывел брата по несчастью на новую беседу об убийстве, случившемся в меблированных комнатах Брохноцкой на Николаевском проспекте. Письмоводитель, прильнув к слуховому окну, едва успевал записывать признания Егора Стрепетова. По окончании диалога арестантов чиновники скрепили восемь исписанных листов своими подписями. Затем снова был вызван Хохлов и уже допрошен Залевским по всей форме. Арестант расплакался, как ребёнок, узнав, что «сын» покойного Кипиани — помощник ставропольского полицмейстера. Стрепетов сначала отмалчивался, а потом тоже дал признательные показания Залевскому, не забыв упомянуть, как за день до преступления убил кухонную собачку, что жила с прислугой в доходном доме Улуханова. И лишь после этого материалы полицейского дознания, заверенные прокурорской подписью, были переданы судебному следователю Славину.
Губернатор, узнав об успехе, поздравил полицмейстера. Владимир Залевский был представлен к ордену Святой Анны III степени. По приговору Ставропольского окружного суда Стрепетов получил восемь лет каторги, а Прасковья Шульгина — пять.
Он закурил новую папиросу и мысленно усмехнулся: «Да, многие тогда мне завидовали. А если разобраться, я всего лишь исполнял наставления отца: служить не за чин, а за честь… Только всё это в прошлом. Сейчас надобно раскрыть убийство Целипоткина».
Полицейский убрал архивное дело в стол и положил перед собой список фамилий пациентов покойного доктора. Чаще других за последний месяц упоминались трое: Терещенко — управляющий Ставропольским отделением Поземельного Крестьянского банка, приказчик салона «Парижская мода» Масальский и, как ни странно, актриса Завадская. «Начать придётся с тяжеловеса Терещенко. Со всеми остальными будет проще. Что ж, откладывать не стоит».
Залевский вынул из ящика стола три повестки, отпечатанные типографским способом, вписал в них фамилии и, выйдя к городовым, вручил их дежурному.
— Разнеси-ка, братец, по адресам. Всех вызываю сегодня. Время я указал. Пусть распишутся в получении. Жду.
II
Первым явился Терещенко. Полицмейстер, увидев в окно знакомый экипаж, запряжённый парой вороных, вышел его встречать. Протянув руку, он воскликнул:
— Пётр Кириллович, здравствуйте! Моё почтение! Вы ко мне?
— Нет, меня вызвал ваш помощник. Вот, — сунув повестку в руку Фиалковского вместо ладони, недовольно провещал банкир.
— Так-так, — читая текст, пробубнил полицмейстер. — Ваша беседа не займёт много времени. Вы уж не обессудьте. Пустая формальность. Я вас проведу. Вот сюда, пожалуйте.
Открыв дверь камеры Залевского, Фиалковский сказал:
— Встречайте гостя, Владимир Алексеевич!
— Прошу, — встав из-за стола, вымолвил коллежский асессор и придвинул стул.
— Не буду мешать, — затворил дверь полицмейстер и удалился.
Пока Залевский выкладывал на стол бланки допросов и доливал в медную чернильницу чернила, в комнате возникла напряжённая тишина. Терещенко не выдержал и спросил:
— По какому праву меня средь бела дня, заблаговременно не предупредив, на глазах служащих банка выдёргивают из кабинета и велят незамедлительно прибыть к вам?
— Городовой был с вами невежлив? — сухо осведомился полицейский.
— Нет, к нему у меня претензий не имеется. А вот к вам — есть.
— Я вас внимательно слушаю.
— Нет смысла повторять дважды сказанное.
— Видите ли, Пётр Кириллович, в городе совершенно смертоубийство доктора Целипоткина, и я вынужден опрашивать десятки людей, чтобы наткнуться на след убийцы.
— Вы что же, считаете, что это я его… жизни лишил? — выпучив глаза, проронил Терещенко.
— Ни в коем разе. Меня интересует лишь один вопрос: были ли вы знакомы с покойным?
— Раскланивался при встрече.
— Вы лечились у него?
— А что мне у него лечить?
— Не знаю, потому и спрашиваю.
— Нет.
Залевский вздохнул, полистал тетрадку и сообщил:
— Согласно журналу приёма пациентов, вы посетили доктора Целипоткина, только за последний месяц три раза, а если брать три предыдущих месяца, то всего я насчитал двадцать один визит.
— Возможно. Я не считал и мог запамятовать.
— Выходит, вы были у него?
— И что? Это преступление?
— Дача ложных показаний свидетелем — преступление.