предпринять господин Славин?
— Он поручил нам проверить весь список пациентов покойного и выяснить, не был ли кто у доктора повторно в день убийства.
— Сколько же там фамилий? — вытащив изо рта сигару, проговорил Фиалковский и водрузился в кресло.
— Сто шесть…
— Хорошенькое дело.
— Если из списка вычесть детей и женщин, останется человек сорок. Судебный следователь подгоняет нас. Трёх полицейских придётся задействовать.
— Славин такой. Всех заставляет спешить, только сам не торопится… Послушайте, а разве дамочка не могла шандарахнуть доктора по голове, например, кочергой или молотком?
— Могла, конечно. Но след на бумажном листе от мужской туфли.
— Да-да, я совсем забыл об этом, — кивнул полицмейстер.
— К тому же, отпечаток указывает на то, что он не мог быть оставлен покойным, поскольку тот носил другой фасон. Мы это уже установили.
— Это правильно. А соседей Целипоткина опросили?
— Ещё вчера. Дворник припомнил, что к нему приходил какой-то человек, но он даже не смог толком описать его рост и комплекцию.
— Ладно. — Фиалковский махнул рукой. — Пусть болит голова у Славина. Это теперь его работа. Наше дело — точно выполнять поручения судебного следователя и не опростоволоситься… Что там у нас за сутки стряслось?
Залевский развязал папку и, перебирая бумаги, доложил:
— Вчера на кухне дома Зозулевских, на Николаевском, найден труп переплётчика Трофима Филиппова. Повесился. Оставил покаянное письмо. Если помните, месяца два назад он взял у часовщика часы, обещал купить, но продал и пропил. Наш доблестный судебный следователь Славин вменил ему кражу, хоть тот потом деньги и вернул. Следствие уже шло к концу, и дело должны были передать в суд. Ему грозило лишение пенсии и тюрьма.
— А какая у него была пенсия?
— Семь рублей в месяц.
— Не особенно разгуляешься.
— Старик выпивал. Перебивался переплётным ремеслом и подачками от безграмотных крестьян, коих он сопровождал к нотариусу и за них расписывался.
— А что в записке?
— Написал, что «лучше умереть, чем позорить на суде свою седую голову и взрослого сына».
— Жаль его. Безвредный был человечишка. Шестьдесят с небольшим ему, если я не ошибаюсь.
— Да, шестьдесят четыре… Его весь Ставрополь знал. Местные ремесленники звали его «кумом», а молодёжь угощала водкой, слушая истории о загадках нашей цивилизации, которые он мог рассказывать часами. Говорят, он успевал не только переплести книгу, но и прочитать её за сутки, независимо от количества страниц.
— А где служит сын покойного?
— В управлении кочевыми инородцами, губернский секретарь.
— Понятно… Что ещё?
— Директор театра принёс список пьес на новый сезон. Намечается сто десять представлений. Все постановки известны и уже шли не только в столице, но и в Москве. Я выдал ему разрешение.
— Опереток много?
— Примерно треть.
— А что вы можете сказать про отгадывателя мыслей? Откуда он к нам пожаловал?
— Приехал из Владикавказа, но перед этим был во Франции. Фамилия Вельдман. Выкрест, а всемирную известность получил. Вроде бы и по заграницам гастролирует. Говорят, с самим писателем Толстым знается. Предсказал ему, что тот доживёт до глубокой старости, но будет отлучён от церкви.
— Вздор!
— И я так считаю. Где это видано, чтобы автора «Войны и мира» анафеме предали! Но афиши пристойные. Дозволил расклеить везде, кроме Александрийской. Нечего им висеть у Присутственных мест. А вот на рынках, базарах и афишных тумбах — сколько угодно. Владыка Владимир хотел было нотицию[20] нам отписать о недопустимости выступления в городе «бесовского шарлатана», как приносящего вред не только духовному, но и физическому здоровью мирян, но потом передумал.
— А что так?
— Предводитель дворянства попросил его отказаться от этой затеи.
— Отчего же?
— Дочь генерала страдает сонной болезнью[21]. Она иногда засыпает на трое суток, и пульс почти не чувствуется. Никакие микстуры не помогают. Её наблюдал покойный доктор Целипоткин. Он прознал откуда-то о гипнотических способностях Вельдмана и его скором приезде из Владикавказа в Ставрополь. Целипоткин тогда и предложил Его превосходительству погрузить её в глубокий гипноз, а сделать это может только Вельдман. Для того, чтобы потрафить владыке, я обязал городского врача присутствовать на сеансе.
— Умно́! — Полицмейстер пожевал губами, расправил усы и сказал: — Просьбица у меня к вам будет, Владимир Алексеевич, устройте-ка, мне на его сегодняшнее выступление ложу. Уж больно супружница моя желает туда попасть. А я тем временем, в дворянском собрании в алягер[22] развлекусь. Не по мне эти заезжие факиры. Ну их к бесу!
— Сделаю, не беспокойтесь.
— Я вот что думаю: вы этого Ардашева от себя далеко не отпускайте. Умный малый. Пусть участвует в расследовании, хотя бы косвенно.
— Славину это не понравится.
— А вы и не говорите ему. Он всё равно должен будет допросить студента как свидетеля. Вот и пусть шлёт ему повестку. А вы можете вызвать Ардашева в качестве понятого. Делитесь с ним сведениями, приобщайте к расследованию, встречайтесь. Авось, и натолкнёт нас на полезную мысль. Они там, знаете ли, в этих университетах, — он поднял вверх указательный палец, — много всего таковского изучают, что нам и не снилось.
— Так и поступим.
— А что ещё у вас?
Коллежский асессор зашелестел бумагами и принялся читать:
— Дрогаль[23] № 11 Василий Брюханов при перевозке вещей, часть их украл, и я подготовил постановление от вашего имени о воспрещении ему осуществлять подобный промысел навсегда. Также имеется ваше постановление о запрещении извозчику № 57 Василию Мартынову заниматься извозом в течении трёх суток за пьянство. И третье постановление вынесено в отношении мещанина Антона Михайлова, уличённого в перекупке помидоров на Нижнем базаре. Считаю, что следует его оштрафовать на пятнадцать рублей, а не сажать под арест на трое суток. Камер свободных и без того не хватает. Также по дороге на Ташлу обнаружен труп старика шестидесяти лет. Возле него лежали две четверти с денатуратом. Одна была открыта, другая — разбита. Как показало вскрытие, причина смерти — отравление. И последнее: мясоторговец Михаил Строганов забил не в указанное время на бойне десять овец и увёз их неосмотренными и неклеймёными. Предлагаю наложить на него штраф в пятьдесят рублей вместо двухнедельного тюремного заключения.
— Согласен. Давайте, Владимир Алексеевич, бумаги. Я их подпишу. А что там насчёт волков? Монахини Мариинского монастыря боятся через лес ходить.
— Третьего дня охотники облаву провели. Семь особей застрелили. Четыре самца и три самки. Один волк почти на два пуда потянул. Видать, вожак.
— Облавы надобно на них почаще устраивать. А то они, злодеи, уже всех диких коз в округе порезали. Скоро на козочку и не поохотишься. Одни зайцы да лисы останутся, — проронил полицмейстер, скрепя стальным пером.
Закончив ставить подписи, Фиалковский промокнул