Читать интересную книгу Дальний остров - Джонатан Франзен

Когда мы выходили из сада, Рутильяно посоветовал Хейду вывернуть наизнанку свою футболку с надписью «CABS», чтобы мы больше походили на обычных гуляющих туристов. На Кипре закон разрешает заходить на любую частную территорию, если она не обнесена забором, и с 1974 года все способы ловли певчих птиц уголовно наказуемы, но все же наше поведение казалось мне бесцеремонным и небезопасным. Одетые в черное и тускло-коричневое, мы выглядели скорее отрядом боевиков, чем группой туристов. Местная жительница — возможно, хозяйка сада — проводила нас безучастным взглядом, когда мы двинулись в сторону от моря по немощеной дорожке. Потом нас обогнал пикап с мужчиной за рулем, и мы, опасаясь, что человек торопится снять птичий урожай, побежали за ним трусцой.

На его заднем дворе мы обнаружили две пары двадцатифутовых металлических трубок, прислоненных параллельно друг другу к садовым стульям: мини-фабрика по изготовлению клейких палок, такие предприятия приносят неплохой доход владеющим этим ремеслом киприотам, большей частью пожилым. «Хозяин их делает и немножко оставляет себе», — сказал Рутильяно. Он и его товарищи нахально расхаживали вокруг клеток с курами и кроликами, сняли несколько палок, на которых не было птиц, и положили на трубки. Потом мы по частным владениям взошли на холм и спустились в другой сад, пересеченный поливальными шлангами и увешанный приклеившимися птицами. «Questo giardino è un disastro!»[18] — сказал Менси, говоривший только по-итальянски.

У самки черноголовой славки была оторвана бóльшая часть хвоста, и она приклеилась не только двумя лапками и обоими крыльями, но и клювом, который открылся, едва Рутильяно его отклеил; птица тут же начала бешено кричать. Освободив ее целиком, Рутильяно впрыснул ей в клюв немного воды и опустил ее на землю. Она завалилась вперед и беспомощно захлопала крыльями, толкаясь головой в грязь.

— Так долго провисела, что мышцы ног растянулись, — сказал он. — Возьмем ее с собой на ночь, и завтра полетит.

— Даже без хвоста? — спросил я.

— Конечно.

Он поднял птицу и засунул ее в наружный карман рюкзака.

Черноголовые славки — один из самых распространенных в Европе видов славковых — традиционный национальный деликатес на Кипре, где они называются амбелопулиями. Они-то главным образом и нужны кипрским ловцам, но попутно попадается множество других пернатых: сорокопутовые редких видов, другие славковые, более крупные птицы, как, например, кукушки и иволги, даже маленькие совы и ястребы. К палкам во втором саду приклеились пять мухоловок-белошеек, домовый воробей, серая мухоловка (в прошлом широко распространенная, теперь она в немалой части Северной Европы становится редкостью) и еще три черноголовые славки. Выпустив их на волю, активисты заспорили о количестве клейких палок на этом участке и сошлись на цифре 59.

Чуть дальше от морского берега, в сухой и заросшей сорняками роще с видом на синее море и на золоченые арки нового Макдоналдса, мы нашли одну палку со свежим клеем, на которой висела одна живая птица. Это был обыкновенный соловей — серая птичка, какую я до этого видел только однажды. Она сильно увязла в клее и сломала крыло.

— Не срастется: две кости разъединены, — сказал Рутильяно, прощупав сустав сквозь перья. — К сожалению, придется убить эту птицу.

Похоже, ловец, снимая утром палки, проглядел ту, где был соловей. Пока Хейд и Конлин рассуждали, не встать ли завтра до рассвета, чтобы попытаться устроить на этого ловца засаду, Рутильяно гладил соловья по голове.

— Красивый такой, — сказал он, как маленький мальчик. — Нет, не смогу его убить.

— И что же с ним делать? — спросил Хейд.

— Можно дать ему шанс: пусть попрыгает по земле и умрет своей смертью.

— И какой же это шанс? — заметил Хейд.

Рутильяно опустил соловья на землю и смотрел, как он, двигаясь скорее по-мышиному, чем по-птичьи, забивается под колючий кустик.

— Может, через несколько часов он станет ходить лучше, — нереалистично предположил он.

— Хочешь, чтобы я принял решение? — спросил Хейд.

Рутильяно, ничего не отвечая, двинулся вверх по склону и пропал из виду.

— Где соловей? — спросил меня Хейд.

Я показал на куст. Хейд запустил под него руки с двух сторон, поймал птицу и, мягко держа ее в ладонях, посмотрел на меня и Конлина.

— Согласны? — спросил он по-немецки.

Я кивнул, и он, крутанув запястье, оторвал птице голову.

Солнце захватило все небо, убивая его синеву белизной. Когда мы искали место около рощи, где можно устроить засаду, уже трудно было сказать, сколько часов мы ходим. Всякий раз при виде киприота в грузовике или на поле нам приходилось пригибаться и пятиться по камням и зарослям рвущего штаны чертополоха: мы боялись, как бы кто не предупредил хозяина участка. Ставкой была всего только жизнь нескольких певчих птиц, склон холма не был заминирован — и все же слепящая тишина казалась по-военному недоброй.

Ловля птиц на клейкие палки — традиционное и широко распространенное занятие на Кипре по меньшей мере с xvi века. Перелетные птицы были для сельских жителей важным сезонным источником белка, и пожилые киприоты сегодня вспоминают, как матери говорили им, чтобы они вышли в сад и поймали что-нибудь на обед. В последние десятилетия амбелопулия приобрела популярность у состоятельных киприотов-горожан как этакое ностальгическое угощение: можно подарить другу дома банку маринованных птиц, можно по особому случаю заказать в ресторане птичье жаркое. В середине девяностых, через два десятилетия после того, как в стране запретили все виды ловли пернатых, каждый год на Кипре убивали по десять миллионов певчих птиц. Чтобы удовлетворить ресторанный спрос, к традиционной ловле на клей добавили широкое использование сетей, но кипрское правительство, пытаясь ради принятия страны в Евросоюз навести порядок, прищучило «сетевиков». К 2006 году ежегодная добыча снизилась примерно до миллиона.

Однако в последние годы, когда Кипр вступил в ЕС и благополучно там устроился, рестораны вновь начали рекламировать незаконную амбелопулию, и участков, где идет ловля, становится все больше. Кипрское охотничье лобби, представляющее пятьдесят тысяч охотников страны, в этом году стремится провести в парламенте два предложения о смягчении законов против браконьерства. Во-первых, перевести использование клейких палок в разряд менее тяжких правонарушений; во-вторых, отменить уголовную ответственность за использование электронной звукозаписи для привлечения птиц. Опросы показывают, что, хотя в большинстве своем киприоты не одобряют ловлю птиц, большинство при этом не считают вопрос таким уж серьезным и многие с удовольствием едят амбелопулию. Когда кипрская Служба охоты провела облавы на рестораны, где подают птичье мясо, отклики прессы были в целом отрицательными, и она особо выделила случай, когда у беременной посетительницы ресторана еду вырвали прямо из рук.

— Еда здесь возведена в культ, — сказал Мартин Хелликар, менеджер кампаний BirdLife Cyprus — местной организации защитников птиц, менее склонной к провокациям, чем CABS. — Вряд ли кого-нибудь когда-нибудь накажут в судебном порядке за употребление в пищу этих птиц.

Мы с Хелликаром целый день осматривали участки на юго-востоке страны, где идет ловля сетями. Для этого может использоваться любая оливковая рощица, но подлинного размаха такая ловля достигает на плантациях акации — чужеродного здесь вида, который нет смысла культивировать, если ты не ловишь птиц. Эти плантации мы видели тут повсюду. Между рядами акаций лежат длинные полосы дешевого коврового покрытия; к шестам, обычно вставленным для надежности в старые автомобильные покрышки, наполненные бетоном, подвешены сотни метров почти невидимых «паутинных» сетей; и ночью на большой громкости там звучат записанные голоса пернатых, приманивающие перелетных птиц в пышные кроны акаций. Утром, с первыми лучами солнца, браконьеры начинают горстями кидать мелкие камешки, пугая птиц и принуждая их лететь в сети (красноречивый признак такой ловли — горка камешков у обочины дороги). Поскольку среди браконьеров бытует поверье, что отпускать птиц — значит губить участок, птиц нетоварных видов либо разрывают и кидают на землю, либо оставляют умирать в сетях. Те же, что идут на продажу, приносят до пяти евро за штуку, и с хорошего участка в день могут собирать по тысяче птиц и больше.

Самое браконьерское место на Кипре — британская военная база на мысе Пила. Я готов допустить, что британцы — самый птицелюбивый народ Европы, но база, сдающая свои обширные стрельбища в аренду кипрским фермерам, оказалась в щекотливом дипломатическом положении; после одного недавнего армейского проверочного рейда обозленные местные жители сорвали двадцать два знака, которыми была отмечена территория суверенной военной базы. За пределами базы борьбе за исполнение закона мешают организационные и политические трудности. Браконьеры организуют наблюдение, дежурят по ночам и догадались строить на участках маленькие лачуги: для того чтобы обыскать любое «место проживания», Служба охоты должна заручиться ордером, а за это время браконьеры успевают убрать сети и спрятать электронное оборудование. Кроме того, поскольку сейчас крупные браконьеры — это уголовники в полном смысле слова, сотрудники Службы охоты боятся нападений с применением насилия. «Главная проблема в том, что никто на Кипре, даже из числа политиков, не говорит во всеуслышание, что есть амбелопулию нехорошо», — сказал мне директор Службы охоты Пантелис Хаджигеру. Показательно, что рекордсменом по числу певчих птиц, съеденных за один присест (пятьдесят четыре), был политик, популярный на севере Кипра.