Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды, поговорив дольше обычного, он выразил удивление, что Павел резко изменил свой лексикон и вообще как-то изменился.
– Вы что же, прикажете с хлебопеками по изящной фене ботать? – возразил Павел. – Они могут не так понять. Приспосабливаться обязан, дорогой товарищ. А вообще надоело мне носить хомут. Видели бы кореша! Боже мой! Вот завеснит немножко – помашу я вам платочком.
Куртис сказал, что снимает с повестки совещания свой вопрос насчет лексикона как совершенно неуместный. И чтобы Павел не тосковал. Все окупится когда-нибудь. И дал тридцать рублей.
Жизнь Павла текла размеренно и спокойно. Время от времени являлся домой поздно. Тогда хозяйка ворчала, а на следующий день завтрак бывал хуже тюремного. Но Павел не очень-то обижался. Добродушие его было неистощимо. И это обезоруживало строгую и дисциплинированную старушку.
Усердие и расторопность Павла были замечены на работе, и вскоре его перевели на должность экспедитора. Теперь он ездил на разные склады и базы за маслом, за изюмом, какао, молоком, сахаром…
Однажды на складе, где он должен был получить масло, к нему подошел какой-то человек в белом фартуке – лица его Павел в первый момент не разглядел, в помещении склада было полутемно. Наверно, новый помощник кладовщика, решил Павел.
– А халатик-то надо бы постирать, – сказал этот человек.
Павел смутился. Но не оттого, что его синий халат был действительно не первой свежести. Он узнал много раз слышанный голос. Ошибиться было невозможно – рядом с ним стоял лейтенант Кустов, которому по плану операции назначалось осуществлять связь между ним и руководством.
– А у вас всегда очередь? – спросил Павел и отвернулся. – Пойти покурить, что ли?
– Ну, это уже по принципу – сам дурак, – разочарованно произнес человек в белом фартуке. – Покурите, покурите…
Ожидавшие очереди экспедиторы заулыбались. Кустов вышел в боковой коридор, Павел за ним.
– Кустов, это же ты, да? – быстрым шепотом сказал он ему в спину, шагая следом.
Октябрь, ноябрь, декабрь, январь – вот сколько прошло времени, прежде чем Павел дождался связи. Каково ему было сдерживаться? Он уж думал – про него забыли.
В дальнем конце коридора Кустов отпер ключом маленькую дверь, и они вошли в тесную кладовку, где стояли новенькие весы и в углу стопкой были сложены пустые мешки. Пахло свежей рогожей.
Обнялись. Потом Кустов достал из бокового кармана кожаный бумажник, извлек из него вдвое сложенный листок.
– Читай.
Павел развернул записку. Его не надо было просить дважды.
«Твое поведение одобряем, – читал он. – От тебя пока никакой информации не требуется. Задача прежняя – входи в доверие.
Боцмана проверял Дембович. Пелагею Сергеевну Матвееву проверяла втемную женщина, тебе неизвестная. Медальон предъявлен. Но не в медальоне суть. Главное – карточка. На карточке тебя узнали. И все-таки проверка еще не закончена. Будь бдителен. Не торопи события.
Дома все в порядке, мать шлет тебе большой привет. Что нужно – передай. Желаем успехов. Сергей».
Кустов все время глядел на него с добродушной улыбкой. Заметив, что Павел дочитал до точки, сказал вполголоса:
– Тебя просто не узнаешь.
– Система Станиславского.
Но обмениваться впечатлениями друг о друге все-таки не было настроения.
– Видал его с тех пор? – спросил Кустов.
– Нет, больше не видал.
– Выдерживает.
– Но думаю, если уж такой заглотнет – будет крепко, не сорвется.
– Трудно тебе?
– Вжился.
Кустов показал пальцем на записку. Павел вернул ее. Кустов вынул карандаш, написал на чистой стороне несколько цифр.
– В экстренном случае можешь звонить. – Он подержал у Павла перед глазами номер телефона.
– Готово, – сказал Павел, и Кустов спрятал записку в бумажник, а бумажник во внутренний карман.
– Следующая явка будет похожа на эту.
– Хорошо.
– Что передать?
– Только приветы. Мне ничего не надо.
И они расстались, обнявшись на прощание. Павел отправился получать масло, а Кустов вышел через другую дверь на улицу.
Глава 15
Телеграмма
Настал февраль. Среди метельных и ветреных выпадали иногда дни, приносившие откуда-то издалека запах весны. Как будто на замороженных стеклах окна кто-то растопил теплым дыханием светлую лунку. Но на следующий день снова налетала морозная вьюга, и лунка затягивалась бесследно.
Ничто не менялось в распорядке жизни Павла. Встреча с Кустовым немного выбила из колеи, но это быстро прошло.
Шестого февраля вечером пожаловал Куртис. Дверь ему открыл Павел. Он отметил про себя, что старик сильно сдал по сравнению с прошлым посещением. Как-то сразу обозначились и мешки под глазами, и склеротические жилки на скулах, а кожа шеи, показавшаяся Павлу такой морщинистой еще при первой встрече в ресторане «Центральный», была решетчатая и темная, как панцирь у старой черепахи. И вдобавок, вероятно, он дня два не брился.
– Сразу видно, что вы шли не на прием к английской королеве, – приветствовал его Павел.
Куртис только махнул нетерпеливо рукой.
– Слушай, Павел. Завтра поближе к вечеру тебе надо сходить на почтамт. Возьми с собой паспорт. Получишь телеграмму до востребования.
…На следующий день Павел после работы съездил на почтамт и получил телеграмму.
Дома его ждал Куртис. Старик схватил телеграмму, воскликнул: «Слава богу!» – и, не простившись, убежал.
Павел переоделся, обрадовал хозяйку, что идет в кино, и спустился на улицу. Побродив, он нашел телефон-автомат на тихой пустынной улочке. Набрав номер, который показывал ему Кустов, спросил:
– Скажите, пожалуйста, ваш телефон два двенадцать сорок семь? – Это не были цифры, набранные им.
– Нет.
– А какой?
Мужской голос назвал условный номер.
Павел сообщил о телеграмме.
– Вам велено передать, – услышал он в ответ после небольшой паузы, – приедет гость. Берегите его. Редкая гадина. Теперь необходимо координировать действия.
– Понял. Буду звонить.
Вернувшись к себе, Павел увидел Куртиса. Как всегда, когда предстоял разговор без посторонних, Куртис послал хозяйку в магазин. Потом попросил Павла сесть и предупредил, что это будет самая серьезная беседа из всех, до сих пор между ними происходивших. И просил не зубоскалить.
– Завтра, а может быть, послезавтра, – начал он, – к тебе на работу придет человек. Он вызовет тебя. Не удивляйся. Фамилия его Терентьев. Пойди с ним в столовую на углу Кузнечной и Парковой. Знаешь? Если будет спрашивать обо мне, скажи, что меня увидеть нельзя, меня сейчас в городе нет… Расспроси его досконально, что он сделал. Все по порядку. Если у него осталось что-нибудь от поездки – отбери. А затем скажи, я велел сделать так. Он сегодня же ночью должен ограбить какую-нибудь палатку, магазин, ларек – что угодно. Или стянуть вещи в зале ожидания на вокзале. В общем, по его усмотрению. Его ищут, могут и найти. Ты понимаешь: лучше судиться за кражу. Осудят года на два – и концы в воду. Отсидит – выйдет чистый. Втолкуй ему. Самое главное – чтобы он усвоил именно это. От него надо избавиться. Объясни, что после отсидки он сможет жить в открытую, как хочет. Не надо будет скрываться. Я дам тебе деньги, отдашь ему. Тысячу рублей.
– Слушайте, маэстро, хотите впутать меня в мокрое дело? – серьезно сказал Павел. – Я протестую. На мне и так, кажется, висит…
– Тебе нечего опасаться, – уверял Куртис.
– Хорошо. Но учтите: если что, я себя в жертву ради вас приносить не буду. Все расскажу…
Глава 16
Терентьев ест пирожки
Человек, пришедший в пятницу после обеда в контору хлебозавода и спросивший Корнеева, производил очень странное впечатление. Он был словно из ваты. Двигался медленно. На землистом лице застыло какое-то идиотски бесстрастное выражение, словно у него были парализованы нервы, управляющие мышцами лица. Лицо истукана. И ко всему – неестественно тонкий голос.
Павел, отпросившись у начальства, вышел с ним на улицу.
– Значит, вы и есть Терентьев и вы получили мой перевод? – в обычной своей манере завел разговор Павел.
– Телеграмму отбивал, – без всякого выражения, как автомат, сказал Терентьев.
– И много получили?
Тот молчал.
Павел посмотрел на него сбоку и подумал: «Натуральный истукан».
Походили по переулкам. Павел два раза проверился – Куртиса не было.
– Ладно, – сказал он, – план такой. Сейчас пойдем где-нибудь перекусим. Для ресторана, боюсь, ты одет слишком кричаще. Но тут недалеко имеется одно предприятие под названием «Пирожковая». Оно нам подойдет.
В столовую на углу Кузнечной и Парковой, где советовал отобедать Куртис, он идти не собирался. Там за ним будут следить.
В пирожковой было столиков шесть, а посетителей человека четыре – обеденные часы кончились. Павел и Терентьев сели в углу. Терентьев шапку не снял и пальто не расстегнул, хотя было жарко. Павел принес два бульона, горку пирожков с мясом на глубокой тарелке.
- Алые всадники - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Три года - Владимир Андреевич Мастеренко - Советская классическая проза
- За что мы проливали кровь… - Сергей Витальевич Шакурин - Классическая проза / О войне / Советская классическая проза