Тьма такая густая, что, кажется, можно хватать ее пригоршнями. Мишка и отчерпал бы ее, разгреб, развеял, чтоб перед близкой разлукой насмотреться на Токта-таху, но тьма бездонна, как и святое море. Да разве можно ради собственной прихоти посягать на ночной покров, под нанесем которого отдыхает все живое. Сыростью и прохладой наполнило тайгу, но все равно Мишке так приятно сидеть рядом с Токта-тахой, что он согласен оставаться в таком положении бесконечно долго.
— Знаешь, Токта-таха, давай будем дружить навсегда.
— Как это навсегда!
— Так… до старости… Чтоб рядом жить.
Вдруг недалеко раздались крики.
Мишка с Токтой насторожились, прислушались. Кто-то сердито бранился.
— Кажется, Вовка, — признал Мишка голос дружка и вскочил на ноги. За ним последовала Токта-таха и, схватив парня за руку, потянула его в сторону своего табора.
— Я боюсь драки.
Раздался слабый зов о помощи, его заглушили сердитые вскрики, и затем все смолкло. Мишка на ходу бросил:
— Убьют ведь друг друга! Жди! — и изо всех сил кинулся к дерущимся.
На бегу в кромешной темноте Мишка наскочил на какой-то твердый предмет, брошенный прямо на дорожке, больно стукнулся и, перекатившись через него, пластом вытянулся на траве; поднявшись и проклиная что-то темное, преградившее путь, стал ощупывать его.
«Бочка с рыбой! Кто же катил ее ночью-то? — подумал парень. — А-а, воришку сцапали!» — заключил он.
Вдруг над головой загрохотал гром, и на миг осветило яркой вспышкой все окрестности. Крупные капли дождя зашуршали в хвое деревьев, застучали по листьям и бодро побежали по тропинке.
Мишка вернулся к тому месту, где он оставил девушку, но ее там не было.
— Токта! — закричал он и прислушался, но ответа не последовало. Лишь где-то вдали тайга стонала от ветра, порывы которого стали доходить и до Сосновки.
— Токта! — громко раздается по тайге.
Мишка прибежал к табору. Все молчит. Уставшие за день неводчики спят непробудным сном. А дождь хлещет все пуще.
— Испугалась грозы… трусиха, — упрекнул парень девушку и пошел к себе.
Вот поравнялся он с тем местом, где лежала бочка, а ее уж там нет. «Куда-то укатили», — подумал он и пошагал дальше.
Недалеко от своей палатки он догнал человека.
— Эй, погоди! — окликнул он его.
— Надо, так догонишь, — буркнул знакомый голос.
— А-а, Вовка!.. Это ты ругался с кем-то?
— Гад Лисин украл бочку с омулями… Катил ее, чтоб загнать, а тут я шел от Дуськи…
— А бочка-то где?
— Закатил в кусты. Утром заставим его прикатить. Пусть при людях вернет на место…
Сегодня рыбаки блаженствуют. Спасибо «култуку», если бы не он, то на заре пришлось бы расставаться с теплой постелью, браться за холодные, тяжелые весла и грести к сетям. А кровавые мозоли на ладонях рук нестерпимо ноют, горят жарким огнем.
А тут спи да спи, не ожидая сердитых окриков бригадира.
Крепко спит Мишка и видит сон.
…Побелел, стал совсем седым Байкал. Вода, как в котле, кипит, бурлит, пенится. И кидает как щепку лодку-душегубку. На носовой шакше стоит на коленях вчерашний старый бурят и молится своему бурхану и шаманским божкам — «хозяевам» тайги и моря. Просит святых небожителей, чтоб его, старого обманщика, за неверное предсказание утопили они, а остальных рыбаков оставили в живых.
Но никто не услышал слезных молитв старого рыбака. Подошла громадная, высотою с Бараг-хан-улу, волна и вмиг опрокинула лодку.
Теперь плывет черная лодка кверху дном, и никого не видать — все утонули.
Но вот у самой кормы лодки вынырнул и замелькал беленький платочек, показалась женская головка.
«Да это же Токта-таха!» — узнал Мишка, и у него бешено заколотилось и загорелось сердце.
Вот она ухватилась ручонками за водорез лодки и поползла вверх. Добралась до скользкого днища и прилипла всем телом.
— Держись, Токта-таха! Я сейчас подплыву! Держись, милая!
Мишка рванулся вперед, вскочил и больно стукнулся о перекладину палатки.
— Фу, черт! — потер ушибленный лоб и выполз наружу.
Мишку встретило хмурое, неприветливое утро. Хотя дождя и не было, но темно-пепельные тучи низко нависли над морем и тайгой. По морю перекатывались пологие волны. «Култук» хотя и ослаб, но все еще продолжал путь.
На соседнем таборе ольхонцы свернули брезентовые палатки и вместе с остальным нехитрым скарбом сложили в баркас.
Вокруг догоравшего костра собрались пожилые рыбаки и молча допивали чай, а молодежь уже сидела в лодке за веслами.
«С ума спятили, в такое ненастье пускаются через море!» — подумал парень и пошел к соседям.
«Вон в голубеньком платочке сидит Токта-таха», — чуть заныло сердце, просясь к ней в лодку.
— Амар сайн, дяденьки!
Загорелые темно-бронзовые лица невозмутимо суровы. Каждый думает о чем-то своем.
В ответ на Мишкино приветствие едва заметно мотнул головой только самый молодой из них.
«Ух, гордые!.. Даже не здороваются!» — сразу же замелькали обидные мысли.
Рыбаки закончили чаепитие и так же молча закурили. Вчерашний старик синоптик поднялся на ноги, огляделся кругом, одобрительно закивал головой и что-то зашептал.
«Снова шаманит… Неужели он знает, что ветер вот-вот стихнет и разнесет эти плотные тучи?.. Эх, черт! Хотя бы на денек задержались… Мы бы с Токта-тахой еще бы повстречались…»
Мишка украдкой смотрит на баркас, который метрах в двадцати от берега мерно покачивается на волнах. У самой мачты сидят три женщины.
Разговаривая, они нет-нет да взглянут на берег и примутся хохотать.
«Не надо мной ли? — подумал Мишка. — И Токта-таха смеется… А почему бы ей не посмеяться?..»
Старик что-то сказал своим товарищам, и они забрали котлы и чашки, пошли к маленькой лодке-«хариузовке».
Вот враз поднялись упругие весла, опустились, вспенили воду и взмыли, как чайки, вверх. И пошло, и пошло! Приятно смотреть, как легко и непринужденно гребут рыбаки Байкала… Упругие, четкие гребки… Эх, мастера!
— Мэндэ! Токта-таха! — крикнул огорченный Мишка.
«Проспал, черт… даже не попрощались… Эх, засоня», — ругает себя парень.
«Она даже не помахала мне… Или обиделась… или постеснялась при стариках. Наверное, постеснялась», — успокаивал себя Мишка.
А «култук» тем временем совсем стих, замер. Чайки весело кричат, взмывают вверх и оттуда стремительно падают вниз, ныряют за добычей.
Вон где-то на середине моря, что ли, показался яркий пучок солнечных лучей.
— Ой, до чего же хорошо старый знает про погоду!.. Чародей! — восхищается Мишка.