святыня, неприкосновенность, под ножом мусульманки!.. После этого нельзя не согласиться, что коран разрешит все; надо только уметь взяться за него, и Мегемет-Али мастер этого дела. Паша умел убедить свое духовенство, некогда сильное, доставившее ему власть и доверие в народе, что он гораздо лучше распорядится богатым имуществом мечетей и отобрал его себе, выдавая муллам, что заблагорассудит из милости, и таким образом распоряжаясь им по произволу; вследствие чего оставил мечети на жертву разрушения под тем предлогом, что грех прикасаться к святыне нечистыми руками мастеровых.
После всего сказанного мною, не странно ли встретить в Египте, Альме и Гавазе, что нынче слилось в одно и то же и нравами и одеждой. Общий уровень, под который не подходит только паша, в Египте составляет условие и закон жизни, едва ли не важнейший самого корана. Альме и Гавазе платили некогда подать наравне со всеми женщинами сомнительного поведения: эта отрасль промышленности приносила вице-королю огромные суммы. Разврат, особенно в Каире и Александрии, превосходил всякое описание. Муллы, люди с нравственностью не совсем гибкою и европейские консулы, возмущенные зрелищем соблазна, беспрестанно представлявшегося во всеувидение на площади Эзбекие, старались убедить вице-короля уничтожить этот нового рода откуп, но тщетно. Наконец один дервиш решился на дело смелое. Об руку с Альме вышел он на дорогу, по которой должен был проезжать паша; завидя его, дервиш расположился со своей спутницей в положении самом соблазнительном. Мегемет-Али приостановился; дервиш продолжал свое дело, не обращая ни на кого внимания…. Наконец паша велел прикрыть обоих бурнусом и поехал дальше. Редко увлекаемый первым чувством гнева и обдумав происшествие, он увидел, что не в праве был наказать дервиша, потому что сам поощрял разврат. Как бы то ни было, это ли обстоятельство, настоятельное ли требование других было причиною, только паша отменил подать с женщин и тогда началось на них ужасное гонение. Не только торгующие собой, но даже те, которые были как-либо причастны к этой торговле изгонялись из Каира; их били, ссылали в далекие провинции; Альме и Гавазе, без которых прежде не обходился ни один праздник правоверных, были сосланы в Эсне. Не знаю, почему именно Эсне избран для их местопребывания, но здесь они, на правах ссыльных, получают солдатский паек и даже отправляют прежнее занятие танцовщиц, разумеется только для любознательных путешественников, стремящихся с такою жадностью поучиться всему в далеких странствованиях своих и достигающих до Эсне с единственною целью испытать сильные ощущения, доставляемые этими женщинами. Таково уже кочующее племя путешественников! У вторых порогов оно однако исчезает, возвращаясь отсюда домой, где с гордостью рассказывает, что оно переступило через тропики, видело пирамиды, крокодилов, Фивы и Альме!..
Почти все Альме и Гавазе собрались в доме, где мы остановились. Тут были сириянки, гречанки, коптки и наконец сама София…. София некогда была любимицей важного лица и несмотря на открывшуюся измену, так легко за нее поплатилась. Привели музыку: эта восточная музыка известна: скрипящая, жужжащая, гремящая; она состоит из разных барабанов, чего-то вроде скрипки об одной струне и дудки и тем лучше, чем сильнее подирает по коже своими звуками. Альме сначала пели, потом две из них вышли вперед и стали танцевать. Они были в коротеньких, весьма богатых, шитых золотом курточках; под этими курточками, едва застегнутыми внизу, без рукавов, виднелись кисейные сквозистые рубахи; головы украшались ниспадающими в прядях роскошных черных волос золотыми и серебреными монетами и шнурками; на руках были толстые браслеты; наконец широкие шаравары, ниспадавшие в виде юбки, довершали наряд. Пляска Альме состояла большей частью в позе, мимике, в дрожании нижней половины тела, но эти движения были так сладострастны, так гибки, полны неги, трепета, волнения, что действительно нельзя было не удивляться им. Пляска цыганок жива, сладострастна, но в ней много дикого, много оргии; у Альме больше неги, спокойствия. Это климатическое отличие.
Альме пели, пили и курили. Развеселившись, некоторые из них решились танцевать «Осу» нахле. Дело состоит в том, что танцующая воображает, будто ее укусила оса и ищет эту осу в своем платье. Альме вышла на сцену; она долго не решалась танцевать; наконец, побуждаемая песнями, телодвижениями, музыкой, гиканьями, которые становились все громче, исступленнее, разгорячаемая вином, она мало-помалу воспламенялась и с припевом «нахле-эгу! нахле-эгу!» т. е. ой, оса, ой, оса! Начала искать роковую пчелу, сбрасывая с себя платье….
И ни одни телодвижения Альме изображают эту негу, эту роскошь тела. Лицо полно сладострастия; глаза томны, полуприкрыты ресницами, щеки пылают, уста полураскрыты. Она сочувствует вполне своей пляске; она наслаждается ее сладострастием до исступления.
Эсне примечателен в другом отношении. В нем находится известный храм с изображением Зодиака.
Храм этот, еще недавно заваленный до самых капителей, нынче очищен. Земля и сор вынуты, конечно не для того, чтобы представить его во всем великолепии глазам путешественника, но чтобы употребить землю на выделку селитры. Портик храма сохранился прекрасно; двадцать четыре колонны, покрытые иероглифами, поддерживают его: все это огромных размеров, которые видишь только в древних зданиях Египта. Нынешнее название Эсне Шамполион прочел в иероглифах. Греки называли его Латополисом, будто бы потому, что близ него, в Ниле, находилось много рыбы, называвшейся лато. Копты называют его Сна. Недалеко за Эсне едва видны на берегу полуразрушенные пирамиды Ком-эль-Ахмар.
Часа за два до Ассуана, обрывистые, безжизненные песчаники врезаются в гранит, который за Ассуаном сжимает Нил, вторгается в его русло и образует первые пороги; отсюда начинается частая с ним борьба, гораздо энергически той, какую до сих пор Нил вел с песками Ливии.
Ассуан последний город собственно Египта; он находится под 24°4′45″ широты и был всегда важен для него, как пограничный пункт с дикими народами. Римляне имели тут свой гарнизон; христиане – свое епископство в начале распространения христианской веры; при калифах тут была знаменитая академия; нынче нет ничего, кроме полуразрушившихся домов с 5.000 жителей. Чего не порешили чума и время, то покончили набеги нубийцев. Здесь было первоначальное обучение и сформирование египетской армии, под начальством Солимана-паши (Сева), который ознаменовал себя многими подвигами и отчаянной смелостью при этой реформе.
Я не без намерения умалчиваю об этом человеке, с которым был довольно коротко знаком. Пускай, прилагаемый здесь портрет, очень похожий, говорит за меня: если только наружность есть выражение душевных качеств человека.
Здесь покинули мы пароход, и пока губернатор распоряжался перевозкой на верблюдах наших вещей, по ту сторону порогов и изготовлением барок для дальнейшего плаванья, мы осмотрели славные в древности Эльфантину и Филоэ.
Эльфантина вся состоит из обломков памятников египетских, римских и арабских; в ней нет ничего,