Читать интересную книгу Face control - Владимир Спектр

Таня берет в руки видеокамеру и бубнит:

– Добрый вечер, дорогие телезрители, наконец-то мы снова встретились с вами. На этот раз мы находимся в квартире у известного художника по кличке Кактус.

– Стоп! Стоп! – кричу я и пытаюсь закрыть объектив ладонью. – Какой еще, на хрен, Кактус? У меня должно быть какое-нибудь модное имиджевое имя. Ну, пошел дубль два.

Таня покорно кивает:

– Итак, мы в квартире у известного писателя по кличке … – она нажимает паузу, – по какой ты кличке?

– Да не по какой! – я усиленно машу руками. – Скажи просто имя.

– По имени, – говорит Таня, – Онуфрий Семенович Тяжкосрака.

22:20. Мама примеряет новую шубу, купленную накануне. Вся семья стоит вокруг нее, а она важно прохаживается вдоль комнаты и спрашивает:

– Ну как?

– По-моему, здорово, – Светлана одобрительно кивает.

Папа показывает большой палец, выскочившая из-под одеяла бабушка уходит к себе в комнату и уже оттуда три раза кричит: «На здоровье, родная!» Сестра просит примерить.

– И я, – кричу внезапно, – я тоже хочу померить!

– Ты ее порвешь, – Света качает головой, – вот заняться-то нечем.

– Так подскажи, чем я должен заняться в субботу вечером дома? – говорю я очень тихо, смотря прямо в Светины серые глаза.

– Конечно, дома тебе делать нечего. А ты езжай, может быть, найдешь занятие по душе: нюхать чего-нибудь, по девкам шататься, языком чесать. Ты же отвык от семьи, когда ты находишься здесь, у всех такое ощущение, что это не ты, а всего лишь пустая оболочка…

– Так чем ты мне предлагаешь заняться конкретно? – Я продолжаю смотреть прямо в ее глаза и постепенно исполняюсь холодной злости.

– А ты не пробовал общаться со мной, с родителями? Просто посидеть с нами и поговорить.

– О чем?

– В том-то и дело, что уже не о чем с нами разговаривать. Являясь моим мужем и сыном своих родителей, ты, в общем-то, абсолютно не семейный человек. Мало того, чужой нам человек.

– Это только твое мнение или ты выразитель общих настроений?

– Да это всем видно. Ты здесь как птичка в клетке – все глядишь в окно, на волю, все мечтаешь покинуть ненавистные стены. Никто не держит, между прочим.

– Мы об этом будем разговаривать?

Света поворачивается и, не отвечая, уходит в гостиную. Я остаюсь наедине со своей холодной яростью. Написать, что ли, проникнутое ненавистью стихотворение?

17

31 октября, воскресенье

03:15. Просыпаюсь среди ночи в холодном и липком поту. На глазах слезы: «Господи, Боже мой, за что ты наказываешь меня, не самое плохое из твоих творений? Почему я обречен на это странное, иногда чересчур многолюдное, одиночество?» Все время кажется, что меня не понимают те, кто рядом. Однако, задумываясь о том, как выглядят со стороны все мои сверхтонкие искания, я четко вижу, что понимать-то, в сущности, нечего. Искания мнимы и лежат в области гедонистического удовлетворения инстинктивных по своей природе, но искусственно обогащенных цивилизацией, желаний. «Боже мой, Боже, сделай так, чтобы я разрулил эту рефлекторную неясность, расставил все точки над „i“… Возможно, истина в смирении и принятии существующей ситуации как должной. Возможно, проблема одиночества присутствует во всех человеческих жизнях и не связана ни с новым стремительным временем, ни с разобщенностью по религиозным, классовым или расовым признакам. Одиночество запрограммировано в человеческой натуре, и любой трезво мыслящий homo sapiens рано или поздно приходит к такому выводу».

Жена тихо спит на другом краю кровати. Я придвигаюсь к ней, обнимаю и целую в шею. «Маленькая злобная женщина так же одинока, как и я. Просто она меньше, чем я, задумывается об этом. Страдания лежат на поверхности, а Света не догадывается, в чем их причина. Я могу попытаться слегка облегчить ее долю, на какой-то момент заставить поверить, что она не одинока, что я рядом…» Я поворачиваю Свету к себе и целую в губы. Жена открывает глаза и говорит:

– Ты и ночью никак не угомонишься?

– Я хотел…

– Сам не спишь, не мешай другим. Тебя завтра ребенок разбудит ни свет ни заря.

Я уныло отползаю на свой край. Избавлять Светлану от мук одиночества больше не хочется. Какие маленькие слезинки! «Блядская жизнь! – думаю я. – Почему я всегда одинок?»

18

2 ноября, вторник

08:45.

– Не забудь, дорогой, сегодня день рождения моего папы, – Света подставляет щеку для поцелуя, – позвони ему, поздравь.

– Да, да, – я тру сонные глаза.

– В пятницу вечером мы к ним заедем. – Жена наконец уходит на работу.

«На хуя мне это усралось?» – думаю, уныло плетясь в ванную.

10:15. Здание банка «Альянс».

Иван Федосов, облаченный в покоцанный временем, но не утративший свою добротность двубортный костюм, царит за столом и читает наш очередной отчет. Просветленный Миша, неделю назад открывший для себя творчество доисторическо-психоделической команды Jefferson Airplane, делится с Аркатовым своими впечатлениями об их альбоме 1968 года. Отсеивая все эти «гитарные рифы», «умопомрачительные соло» и «задушевный вокал», внимательно слежу за Ваней, стараясь уловить его настроение. Лицо у Федосова красное, почти бурое, на лбу проступают капельки пота, руки, сжимающие бумагу, слега подрагивают.

– Бухали вчера с Лешкой Ожерелковым, – Ваня предается ламентации. – Теперь болею – сил нет.

– Так надо поправить здоровье, – я выразительно оттопыриваю мизинец и большой палец.

– Жениться ему надо, а не здоровье поправлять, – встревает Миша.

– Ожерелков так набрался, что целый вечер проституток вызванивал, а потом такое с ними творил… – Ваня качает головой.

– Что же он с ними творил?

– Сам не видел, но он говорит, что трахал их в жопу!

– В жопу?! – еле сдерживая смех, округляю глаза.

– Представляешь! Как не противно только, там же говно. Да и вообще…

Вспоминаю хард-порно из своего личного опыта и определенно горжусь своей невероятной лабильностью. «Знал бы инвестор!» – думаю я.

Федосов вновь углубляется в чтение.

На мобильный звонит Чабанов и просит срочно подъехать, намекая на возможность неплохо заработать. Обещаю быть у него через сорок минут и смотрю на Федосова:

– Ну, как там с отчетом? Мне ехать пора – Чабанов вызывает.

– Подождет твой Чабанов. – Похоже, что инвестор недоволен – за прошедший месяц увеличение объема продаж только на пятнадцать процентов.

– По-моему, пятнадцать процентов за месяц – сверхдинамичный показатель.

– Это когда обороты высокие.

– Разве же они низкие?

Ваня нервно пожимает плечами, отодвигая от себя наш отчет, как нечто малоприятное.

– Чабанов ваш совсем зажрался: две тысячи в месяц имеет и ни хера не делает для нас.

– Как это не делает? Если бы не он, мы бы государству не пять тысяч платили, а восемнадцать. Ежемесячно.

– А почему он нам так плохо последние пять щитов разместил? – Федосов отодвигает бумаги еще дальше.

– Не такие уж плохие щиты.

– Щиты у нас – говнячьи.

Услышав этот детский жаргонизм, мы с Аркатовым весело смеемся.

– Говнячьи, – еще более грозно повторяет Ваня и хмурится.

– Не очень хорошо расположены, – поясняет Михаил.

12:10. Территориальное рекламное агентство Юго-Западного административного округа. Анатолий Анатольевич Чабанов ковыряется в кривых зубах антенной мобильного телефона.

– Нашлись у нас в округе семнадцать щитов сити-формата. В нормальном состоянии, с внутренним подсветом, со всей документацией. Расположены на хороших местах. Принадлежали фирме СВС. Ты знаешь, что она развалилась?

Я утвердительно киваю головой.

– Так они аренду городу за два квартала должны. Теоретически я их снести могу, – Чабанов жмурится, – но тут появляются эти евреи из «Алмаз-РИ». Ты, кстати, в курсе, что у них директор израильтянин?

Я вновь киваю. Чабанов довольно продолжает:

– СВС им щиты продала, и этот сионист подкатывает ко мне, чтобы покрыть долги и переоформить договора. Сечешь фишку?

Я киваю в третий раз.

– В общем, я этому царю Давиду уже сказал, что у СВС мы все места за долги отобрали и твоей конторе передали. За всякие там заслуги перед округом. Поэтому пусть он либо свои железки демонтирует, либо с тобой договаривается. За места платить надо.

– Здорово, – только и говорю я, размышляя о маниакальной склонности Чабанова к деликту.

– Мне семьдесят процентов, тебе тридцать.

– А почем будем отдавать?

– По семь тысяч, – не моргнув глазом говорит чиновник.

Мне кажется, что я ослышался.

– Побойтесь бога, Анатолий Анатольевич, это же не реал.

– А они боялись, когда Христа распяли?

– Так это вы им за Христа, что ли, мстите? «Алмаз-РИ» с ума сойдет от такой цены. Так только на Садовом кольце платят. – Мысль пульсирует, становится обидно за свой народ.