На улице она остановилась. Куда итти? С кем посоветоваться?
Прежде всего, конечно, с братом. Они давно уже доверяли друг другу самые сокровенные мысли и чувства. Тем более необходимо рассказать Михаилу всё сейчас, когда дело столь важное.
Стефа села на трамвай и поехала в депо.
В большом цеху с арочной, застеклённой тёмными, прокопчёнными стёклами крышей, стоял неумолчный шум от грохота молотков, скрежетания резцов, впивающихся в металл, громкой оживлённой переклички рабочих. Ремонтируемые паровозы — без тендеров, с пробоинами от бомб в лоснящемся железном боку — выглядели усталыми, отдыхающими после долгого трудного пути.
Стефа не раз бывала здесь ещё тогда, когда приходилось носить отцу на работу завтрак. Привыкшая к обстановке депо, она шла быстро, лавируя между грудами паровозных деталей, между станками. Вот здесь, возле этого сверлильного станка всегда стоял её отец. Он еще издали кивал Стефе, завидев дочку, пробиравшуюся к нему с аккуратным узелком в руке. Улыбка на его чёрном, запачканном сажей и маслом лице казалась особенно яркой и радостной. Сейчас на месте отца стоял незнакомый Стефе рабочий. Он внимательно смотрел на деталь, в которую погружалось сверло, и не обратил внимания на девушку.
Михаила Стефа нашла в дальнем углу депо. Он о чём-то оживлённо спорил с товарищем, размахивая руками и показывая на лежащее тут же паровозное дышло.
Увидев Стефу, Михаил быстро подошёл к ней.
— Что-нибудь случилось? — тревожно спросил он, вглядываясь в расстроенное лицо и красные, припухшие глаза сестры.
— Да, — кивнула головой Стефа. — Шостак пришёл сегодня утром с перевязанной головой, в крови. Мне сказал, что упал с трамвая. Когда я стала менять ему бинт, то увидела рану. Он ниоткуда не падал, Миша. Его ударили чем-то по голове — рукояткой пистолета, прикладом, каким-нибудь железным прямоугольником.
— Ну, и что?
— Почему он мне солгал, Миша? Почему придумал эту историю с трамваем?
— Мало ли почему! Не хотел тревожить тебя. Всякое с человеком бывает — хулиганы напали, выпил и сам с кем-нибудь подрался. В конце концов мы для него — посторонние люди и он вовсе не обязан посвящать нас в свои дела.
— Я об этом тоже подумала. Но всё-таки его поведение очень подозрительно. Ведь он нигде не работает, как ты знаешь, чуть ли не каждую ночь уходит, неизвестно куда.
— Вот история! — Михаил сдвинул свою старую, засаленную рабочую кепку на самый лоб, а потом обратно на затылок. — Надо подумать, посоветоваться. Мы своими подозрениями можем ни за что ни про что человека обидеть. А если рассудить... В общем следует всё хорошенько обмозговать, чтобы и человека не обидеть, и ротозеями не оказаться.
Так и не придя к определённому решению, Стефа вернулась домой, сняла пальто, прислушалась, спит ли Шостак, и села в столовой у окна.
Она сидела так долго, погружённая в свои невесёлые думы. Только звонок Михаила, пришедшего с работы, вывел её из забытья.
Вместе с Михаилом был Антон Кованьский, по прозвищу «Малыш». Пятнадцати лет от роду этот кругленький не по возрасту, краснощёкий, курносый паренёк с задорно блестящими глазами, был принят в тот же партизанский отряд, что Михаил и Стефа. За короткий срок Антон завоевал себе славу отважного разведчика. Обычно медлительный, спокойный, «Малыш» преображался, получив боевое задание. С исключительной ловкостью и бесстрашием Антон умел проникать в самые опасные места, действовал хладнокровно, умело, а когда позволяла обстановка — с бесшабашной лихой удалью. Прокравшись, например, через тройную цепь немецких часовых, похитив в штабе важные документы, а заодно оставив издевательски-ругательскую записку хозяевам этих документов, Кованьский благополучно возвращался к товарищам и на все расспросы отвечал медленно, нехотя:
— Трудно было, не просто. А вообще — ничего.
Больше от него никто, кроме командира, которому Антон докладывал, как полагается — подробно, обстоятельно, ничего не мог добиться.
Фашисты в своё время обещали большую награду тому, кто доставит им живым или мёртвым «злоумышленника, по имени «Малыш».
В отряде Антон и подружился с Михаилом. Вместе они участвовали в нескольких операциях, вместе, когда Кленов был освобождён, стали работать в депо.
Михаил пригласил Кованьского, как своего и Стефиного близкого друга, посоветоваться по поводу происшедшей неприятной истории.
Все трое прошли в спальню Стефы, отделённую от комнаты Шостака коридором и столовой.
Девушка села на кровать, Михаил поместился в удобном кожаном кресле — любимом кресле отца, Антон — на кушетке.
— Я всё рассказал Антону, — сказал Михаил.
Кованьский молча кивнул головой, подтверждая, что он в курсе событий.
— Дело-то, конечно, тёмное, — сказал после некоторого молчания Кованьский. — Но решить его надо и решить быстро. Проще всего — сходить да и заявить, куда следует: так, мол, и так, подозрительный тип, не работает, неизвестно, на что живет, — посоветовал Антон.
— Неудобно, — покачал головой Михаил. — Фактов-то нет никаких, кроме этой раны, а Стефа могла ошибиться. Зачем по пустякам людей беспокоить. Если заявлять, так чтобы уже настоящие основания были.
В это время раздался звонок в прихожей.
— Здесь живёт Василий Шостак? — спросил открывшую дверь Стефу солидный мужчина в добротном драповом пальто и широкополой мягкой шляпе.
Это был врач, присланный Всеволодовым.
— Да.
— Можно к нему пройти?
— Пожалуйста.
Врач разделся в комнате Дриги.
— Ничего, — сказал он, сняв повязку и осмотрев рану. — Бывает хуже. Примете лекарство, и всё пройдёт. Отделались лёгким испугом, как писали раньше газеты в отделе происшествий.
— Значит, завтра можно на работу? — полувопросительным тоном сказал Дрига.
— Конечно. Вы с соседями в хороших отношениях? Попросите их, чтобы сходили в аптеку купить вот это, — врач протянул Ростиславу рецепт.
— Попрошу.
— А как вы объяснили им ранение? Спрашивали ведь?
— Сказал, что с трамвая упал.
— С трамвая, так с трамвая, — равнодушно согласился врач. — И то ладно, хотя лучше было бы на грабителей свалить. Прощайте.
— До свиданья, — Дрига пожал протянутую ему мягкую белую руку. — А историю с грабителями придумать я просто не догадался. Не до того было.
В коридоре врача остановил Михаил.
— Скажите, доктор, как здоровье нашего соседа?
— Ничего. Завтра будет в порядке. Я ему оставил рецепт, сделайте любезность, сходите в аптеку за лекарством.
— Сходим, о чём и говорить. А отчего у него рана?
— Упал с трамвая и прямо головой о камень. Хорошо, что хоть трамвай не быстро шёл. А то бы не один день полежать пришлось.
— Вы уверены, что именно так и было, как он рассказывает?
— Уверен, — врач удивлённо посмотрел на Михаила. — Даже по характеру ранения определить можно. А почему вы меня об этом спрашиваете ?
— Да так, — смутился Михаил. — Просто так.
Врач вежливо приподнял шляпу в знак того, что разговор окончен, и ушёл.
— Доктор говорит, что даже по характеру ранения можно определить — Василь расшибся, — сказал Михаил, входя в спальню, где его с нетерпением ждали Стефа и Антон.
Стефа могла бы успокоить себя словами врача, найти удобный компромисс для того, чтобы поверить Василю, и всё бы между ними осталось попрежнему. Но девушка не хотела никаких компромиссов, не могла пойти на сделку со своей совестью. Лишь после того, как всё будет ясно до конца, она сможет от всей души пожать руку Василю, открыто посмотреть в глаза ему. Если же оправдаются самые худшие предположения — что ж, она сумеет справиться со своим горем.
— Доктора можно обмануть, — возразила Стефа Михаилу. — А где Василь бывает чуть ли не каждую ночь? Почему не работает? Ты забыл об этом?
— Вот что, — хлопнул ладонью по столу потерявший терпение Антон. — Довольно толочь воду в ступе. Будем действовать. Есть люди, которые быстро выяснят, что из себя представляет ваш Василь. Если окажется, что мы их зря беспокоили, то ни они, ни сам Шостак нас за это не осудят. Каждый на нашем месте поступил бы так же.
— Правильно, — поддержали Антона Стефа и Михаил.
— Стефа — собирайся, пойдёшь со мной. Ты, Миша, побудь здесь.
Так Стефа попала в кабинет полковника Всеволодова.
Полковник внимательно посмотрел на Стефу. Глаза Всеволодова встретились со Стефиными, и девушка почувствовала себя увереннее, спокойнее под пристальным и тёплым взглядом этого пожилого высокого человека.
Когда она шла сюда, то боялась, что не сможет рассказать всё подробно, обстоятельно, пожалуй, еще собьётся, а то и снова расплачется. Опасения оказались напрасными. Говоря, девушка как бы слушала себя со стороны, удивлялась, что кто-то так спокойно повествует о том, что причинило ей столько горя.