Прибежал рассыльный и сказал, что московских ученых вызывает начальник вулканологической станции. А через полчаса они на вертолете поднялись в воздух и, набирая высоту, полетели на запад. «Летим к вулканам, — подумал Данила. — Этот блеск алмазных ливней, проливаемых пылающим сердцем земли… Красиво писал Рембо, но ни одно литературное сравнение тут не подходит».
Вертолет летел по кругу в двух-трех километрах от очага извержения. Нестерпимо ярко светились раскаленные частицы, взлетавшие ввысь. Одни гасли в вышине, другие дождем падали вниз, устилая землю светящимися точками.
Описав дугу, вертолет вышел на южный склон сопки. Внизу клокотал огненный поток. У истока он был блестящего золотистого цвета, затем переходил в оранжевый, потом в цвет киновари и у подножия сопки покрывался черной затвердевшей коркой. Лава выжигала все на своем пути. Вспыхивали и сразу же сгорали кустарники. Крупные деревья держались дольше. Густо-красные языки пламени лизали стволы, сжигая их у основания, и деревья падали в раскаленный поток.
Ученые работали молча. Начальник вулканологической станции Соколов был занят киносъемкой. Колбин определял размеры извержения — высоту фонтана, длину и ширину огненного потока. Данила с помощью оптического пирометра измерял температуру. В блокноте появилось множество цифр: 900, 936, 1002, 1127, 1320… У кратера лава стала ярче, Данила направил на нее прибор, включил батарею. Проволока в окуляре начала накаляться, и скоро цвет ее слился с цветом лавы. Шкала измерений показывала 1629 градусов по Цельсию.
— Сколько? — отрывисто спросил Соколов.
Данила назвал цифру.
Полет продолжался два часа. Рассветало, когда ученые вернулись в поселок и пошли отдыхать.
Данила поднялся на крыльцо коттеджа и посмотрел вдаль. В утреннем свете вырастали белые пики вулканов. Он смотрел и вдруг вспомнил другое, давно прошедшее. Тогда он стоял не один, а с Петром Васильевичем Романовым и, прощаясь с поселком, говорил:
— Я вернусь. Вернусь, чтобы покорять вас, вулканы!
Вот и вернулся. А хватит ли сил, чтобы бороться и покорить эту бешеную стихию?
Сколько Данила проспал после этого ночного полета, он не знал; открыв глаза, увидел толстого молодого человека, который стоял посредине комнаты и что-то с глубокомысленным видом записывал в блокнот.
— А, проснулись, — довольно спокойно сказал он, поднимая голову. — Вы мне нужны.
— Кто вы такой?
— Я? Овчарук. Корреспондент «Камчатской правды».
— У вас оригинальная манера знакомиться, — сказал Данила, поднимаясь с постели.
Овчарук отвел глаза в сторону.
— Мне нужно побеседовать с вами. Читатели нашей газеты ждут сообщения об извержении вулкана Тигла. Ваши идеи о покорении вулканов…
— Вам надо бы обратиться к Колбину.
— Нашей газете ваша статья нужна, товарищ Романов.
— Сейчас не могу. Никак не могу.
Овчарук вздохнул.
— Жаль.
Данила взглянул на его огорченное лицо и улыбнулся.
— Я напишу статью, как только ближе познакомлюсь с камчатскими вулканами.
Корреспондент кивнул.
— Эта койка пустует? Вы не возражаете, если я ее займу? — спросил он и, не ожидая ответа, сбросил на нее свое пальто.
Журналист с рассеянным взглядом чем-то понравился Даниле. Через полчаса они уже разговаривали как добрые старые знакомые.
— Кречетова Корнея Захаровича? Знаю ли я его? — воскликнул Овчарук. — Вы меня просто обижаете, Романов. Да мы с Корнеем Захаровичем не одну сотню километров исходили…
— Вы, с вашим брюшком? — засмеялся Данила, окинув журналиста взглядом.
— Растет, — пробормотал Овчарук, стыдливо запахивая пиджак. — Растет…
— А далеко отсюда колхоз «Заря»? — Данила подошел к окну и забарабанил пальцами по стеклу.
— В долине реки Синей. Вы что, знакомы с Кречетовым? Чудесный человек…
— Мой отец.
— Что вы говорите! — воскликнул Овчарук. — Постойте, постойте! Корней Захарович говорил, что сын у него погиб на фронте… Это же великолепно, что вы живы!
Овчарук некоторое время оторопело смотрел на Данилу.
— Вы понимаете… Вы понимаете, — пробормотал он и зачем-то полез в карман. — Вот обрадуется Корней Захарович! Я должен присутствовать на вашей встрече. Как же без меня! Пойду добывать машину.
Данила придержал Овчарука за руку.
— Расскажите…
— Рассказать о Корнее Захаровиче? Вы думаете, я сумею? Я люблю его. О любви трудно говорить… Вот, пожалуй, один случай…
Данила не перебивал Овчарука. Журналист вспоминал свои встречи с Кречетовым. Он перескакивал с одного на другое, потом в середине фразы обрывал себя, чтобы воскликнуть: «Это что, вот было…» Наконец он умолк и виновато посмотрел на Данилу.
— Ну какой из меня рассказчик…
— Спасибо, — сказал Данила и улыбнулся.
Они вышли на улицу. Хмурый день. Вулкан Тигла был окутан облаками густого черного дыма и все еще подавал «голос». Взрывы напоминали отдаленный гром.
— Я пошел на радиостанцию, — сказал Овчарук, кутаясь в большой шерстяной шарф.
Здание вулканологической станции, куда направился Данила, ничем не отличалось от других домов поселка. Аккуратное, из серого камня, оно широкими окнами смотрело на вулканы и, казалось, говорило им: «Днем и ночью не спускаю с вас глаз, врасплох не застанете…» А вулканы, грозные, гордые, в белых шлемах, невозмутимо взирали с высоты на окружающий мир и загадочно молчали. Человек не может противостоять землетрясению, извержению вулкана. Энергия, вырабатываемая человечеством, — пустяк по сравнению с силой, проявляющейся в малейшем содрогании земного шара. Но человеку чуждо сложа руки смотреть на то, что ему кажется превыше его сил. И он построил этот дом из серого камня, установил в нем умные приборы, чтобы изо дня в день, из года в год наблюдать и изучать вулканы.
Данила постучал в кабинет начальника станции.
— Войдите, — раздался приглушенный женский голос.
За письменным столом сидел Колбин. Сбоку стояла женщина лет тридцати пяти в черном платье с белым воротничком. Данила узнал ее: та самая, портрет которой он видел в доме охотника. Она знакомила Колбина с поведением вулканов, находившихся вблизи долины реки Синей.
— Вот сейсмограммы последних двух толчков Большого Синего вулкана.
Колбин взял папку и начал листать ее. Данила подошел и через его плечо стал рассматривать сейсмограммы.
— Простите, — сказал Колбин. — Познакомьтесь — Романов Данила Корнеевич, член нашей экспедиции. А это, — он указал на женщину. — Марина Семеновна Сенатова.
Данила сдержанно, едва приметно поклонился.