идеи отказались: уж слишком взбалмошной была итальянка. Посоветовали Майклу больше не поднимать эту тему. Мол, просто сболтнул, не подумав, и всё».
Когда контракт службы на флоте подошёл у него к концу, Майкл радостно заявил: теперь, мол, пора в Москву. К тому времени его брак с Патрицией уже фактически распался. Но у советских кураторов были другие планы. Почему бы ему не вернуться в Штаты, закончить там университет и поступить на флот офицером? Какие при этом приводились аргументы, сказать трудно — русская душа широка и безбрежна, как море. Но в результате Майкл, переплыв Атлантику в обратном направлении, поступил на военный факультет университета «Олд Доминион» (ODU) в Норфолке, где находится огромный промышленно-транспортный комплекс, обслуживающий Атлантический флот ВМС США.
Тем временем покинутая мужем Патриция 31 декабря 1982 года заявилась на новогоднюю вечеринку, устроенную в Гаэте для морских офицеров. Незадолго до полуночи её познакомили с одним парнем, который представился агентом Военно-морской следственной службы (Naval Investigative Service). В разгорячённой голове итальянки тут же родился план мести. Она затащила агента в ванную комнату и сказала ему, что Соутер работает на русских. Однако контрразведчику показалось, что темпераментная шатенка просто пытается его совратить. Боясь гнева собственной жены, он ловко увернулся от дальнейшего разговора и выскользнул за дверь. Когда после праздников агент доложил об инциденте недавнему командиру Соутера лейтенанту Смолвуду, тот отмахнулся: «Да она явно сумасшедшая, эта Ди Пальма. Просто мстит мужику, вот и все».
Майкл учился в университете и одновременно ожидал допуска к работе с документами высшей степени секретности, чтобы поступить на работу в Евро-Атлантический разведцентр флота ВМС США (US Navy Fleet Intelligence Center Europe-Atlantic). В поле зрения FICEURLANT, расположенного на главной военно-морской базе ВМС США в Норфолке, находилась почти половина территории СССР. Одной из главных задач центра были обработка и анализ данных военно-космической разведки. Здесь занимались также вопросами ядерного планирования на случай военных действий.
Примерно спустя год после начала учёбы в университете Майкл получил долгожданный допуск. Теперь в юго-восточной части большого двухэтажного здания без окон у него была своя лаборатория. После дополнительной подготовки он планировал получить назначение на должность офицера разведки ВМС США, однако жизнь внесла в эти планы свои коррективы.
Всё началось с того, что агент ФБР в почти безобидном на первый взгляд разговоре предложил ему пройти проверку на полиграфе. Поводом послужило разоблачение действовавшего в Норфолке агента советской внешней разведки Джона Уокера, которого завербовал всё тот же Соломатин. В начавшейся «охоте на ведьм» всплыл тот самый полупьяный разговор на новогодней вечеринке. Делу дали ход. Это был ещё не провал, но первый звонок. Его услышали в Москве…
В понедельник, 9 июня 1986 года, Соутер купил билет на рейс № 605 итальянской компании Alitalia. Самолет летел в Рим, сделав промежуточную посадку в Монреале. У пассажира Гленна Майкла Соутера был и обратный билет, однако он им не воспользовался…
Всё дальнейшее было делом техники: выставить графический сигнал, означающий опасность, рандеву в условленном месте в Риме, вывод агента по тайным каналам в Чехословакию. В Праге его уже ждал знакомый куратор. Встреча получилась очень тёплой. Несколько дней на акклиматизацию, и — в Москву, столицу Советского Союза!
Гленн Майкл Соутер обратился в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о предоставлении ему советского гражданства. Его ходатайство заканчивалось такими словами: «Все мои близкие друзья могут подтвердить, что я очень люблю Маяковского. Надеюсь, настанет день, когда я смогу прочесть его “Стихи о советском паспорте” и полностью отнести их к себе».
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 октября 1986 года Гленну Майклу Соутеру было официально предоставлено советское гражданство:
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
за то,
что в руках у меня
молоткастый,
серпастый
советский паспорт.
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту…
Я
достаю
из широких штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я —
гражданин
Советского Союза.
Теперь его звали Михаил Евгеньевич Орлов — это имя он выбрал сам. Среди предложенных ему квартир в Москве ему понравился Дом на набережной. Сам он объяснил это так: «Я ведь бывший моряк, а этот дом стоит рядом с рекой». В ближнем Подмосковье ему выделили участок под дачу, и в звании майора «моряк невидимого фронта» Орлов был зачислен на службу в Краснознамённый институт (КИ) имени Ю.В. Андропова КГБ СССР (ныне Академия внешней разведки) специалистом-консультантом по США. В Москву приезжала его мать, с которой они тепло общались. На службе он познакомился с преподавательницей по имени Лена, и вскоре они поженились.
Колоссальное впечатление на него произвела встреча с легендарным Кимом Филби. Не почувствовал ли он тогда в словах старого разведчика нотки разочарования окружающей советской действительностью времён «перестройки», когда рушились прежние иделы Морального кодекса строителей коммунизма, включавшего такие заповеди, как:
Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест
Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного
Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни
Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни
Братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами.
Не ускользнуло ли от взгляда молодого 30‑летнего сотрудника внешней разведки, что кое-кто из его коллег искренне поговаривает о том, что «советский эксперимент» подошёл к концу, что пора, мол, возвращаться в «цивилизованное» русло, ложиться под западных «партнёров» и наслаждаться плодами «общества потребления»?
Но главное, что всем уже было не до романтиков с их идеализмом, все уже подумывали о дележе того, что создано многими поколениями советских людей, где и как заработать, срубить «бабки», запродаться империалистам…
А тут ещё умер Филби…
Наблюдая за перестройкой, в августе 1988 года Михаил записал в своём дневнике: «Всё вокруг становится тревожней. Повсюду начинаешь сталкиваться с нечестностью. Это просто невероятно! Я считаю, что так у нас настоящей перестройки не будет».
Страна, которую он боготворил, рушилась на его глазах — и совсем не под ударами баллистических ракет США. Мысленно он всё больше обращался к образу своего любимого Маяковского. Но ведь Маяковский свёл счёты с жизнью. Как же об этом не подумали кураторы — те,