изумлённо спросить: «Что это Бертрам делает так далеко от своей любимой родины?»
Ну, по правде говоря, это долгая история, и чтобы вам не было скучно, скажу в двух словах, что моя тётя Агата как-то послала меня в Америку помешать моему юному кузену Гусику жениться на актрисе, играющей в водевилях, а я так всё запутал, что счёл более разумным задержаться в Нью-Йорке, чем возвращаться домой и долгими часами выслушивать нравоучения тёти.
Итак, я решил смириться со своей добровольной ссылкой и послал Дживза снять мне квартиру.
Должен вам сказать, в Нью-Йорке ссыльным живётся вполне сносно. Приняли меня просто прекрасно, скучать мне вообще не приходилось, и я не совру, если признаюсь, что трудностей я не преодолевал. Одни малые представили меня другим малым, и скоро я обзавёлся кучей вполне приличных знакомых. Одни из них были нафаршированы деньгами, как кабачки, и жили в особняках у парка, другие экономили на газовом отоплении и снимали помещения на площади Вашингтона. Последние, само собой, были художниками, писателями, в общем, ребятами с мозгами.
Малыш Корка, чью историю вы сейчас узнаете, был одним из художников. Он называл себя портретистом, но, по правде говоря, ещё не открыл своим картинам счёт. Понимаете, вся загвоздка в том — я немного изучал этот вопрос, — что ты не можешь писать портретов, если люди к тебе не приходят и не просят этого сделать, а они никогда к тебе не придут, если ты уже не написал кучу портретов. Именно поэтому тщеславному молодому художнику стать портретистом очень трудно, если не сказать невозможно.
Корка выкручивался, как мог, изредка рисуя комические шаржи для различных газет и журналов — у него был талант подмечать всякие забавные вещи, — а также плакаты, рекламирующие пружинные матрасы и мягкие кресла. Однако основной статьёй его дохода было пособие, которое он выуживал у своего богатого дяди, Александра Уорпла, занимавшегося торговлей джутом. Честно признаться, я плохо себе представляю, что такое джут, но, видимо, население Америки никак не могло без его обойтись, потому что Александр Уорпл грёб деньги лопатой.
Знаете, наша молодёжь считает, что, имея богатого дядюшку, можно жить себе припеваючи, но Корка опровергал это мнение. Его дядюшка был дюжим малым, который, казалось, будет жить вечно. Ему недавно стукнул пятьдесят один год, но выглядел он ненамного старше племянника. Однако бедняга Корка расстраивался не по этому поводу: он не был ханжой и не имел ничего против, чтобы его дядя жил, сколько ему вздумается. Корка возмущался тем, что Уорпл, как это говорится, все время его подзуживал.
Видите ли, дядя Корки не хотел, чтобы его племянник был художником, так как считал, что у него нет никакого таланта. Александр Уорпл всё время убеждал его плюнуть на Искусство и заняться джутом, начав с самого низу и постепенно продвигаясь по службе. А Корка на это отвечал, что он не представляет себе, о каком низе идет речь, но догадывается, что ничего омерзительное в жизни не бывает. Более того, Корка свято верил, что станет великим художником. Когда-нибудь, утверждал он, я добьюсь колоссального успеха. Тем временем, используя весь свой такт и силу убеждения, он умудрялся вытряхивать из Уорпла небольшое ежеквартальное пособие.
Не видать бы Корке этих денег, как своих ушей, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что Александр Уорпл был человеком со странностями и имел своё хобби. Согласно моим наблюдениям, американский командор индустрии ничем не занимается в свободное от работы время. Когда он закрывает свою лавочку вечером, он погружается в транс, из которого выходит только утром, чтобы снова стать командором индустрии. Но мистер Уорпл в свободное от работы время увлекался наукой под названием орнитология. Он написал книгу «Птицы Америки» и, по слухам, писал вторую, которую хотел озаглавить «Другие птицы Америки». Поговаривали, он и на этом не успокоится и будет выпускать книги до тех пор, пока запас американских птиц не иссякнет. Как бы то ни было, из Уорпла можно было веревки вить, попросив его рассказать что-нибудь о птицах, и Корка умело этим пользовался. Но как он страдал! Во-первых, это отнимало у него массу сил, а во-вторых, он признавал птиц только на блюде и только в обществе холодной бутылки вина.
Заканчивая портрет мистера Уорпла, скажу, что человек он был вспыльчивый и относился к своему племяннику со снисходительной жалостью, считая его слабоумным дурачком, не способным принять ни одного правильного решения. Мне иногда кажется, что Дживз относится ко мне точно так же.
Поэтому, когда однажды днём Корка просочился ко мне в квартиру, толкая впереди себя девушку, и сказал: «Берти, я хочу познакомить тебя со своей невестой, мисс Сингер», я сразу понял, о чём он пришёл о мной посоветоваться, и первым делом спросил:
— Корка, а как же твой дядя?
Бедняга невесело рассмеялся. Он выглядел взволнованным и расстроенным, как человек, который убить-то убил, а куда девать труп, не знает.
— Мы так боимся, мистер Вустер, — сказала девушка. — Мы надеялись, вы подскажете нам, как помягче сообщить ему о нашей помолвке.
Мюриэль Сингер относилась к числу тех обаятельных, трогательных девушек, которые глядят на вас широко открытыми невинными глазами, словно не сомневаются, что вы — самый замечательный человек на всём белом свете, но почему-то сами этого не понимаете. Она скромно сидела в кресле и смотрела на меня, говоря своим взглядом яснее всяких слов: «О, я уверена, этот прекрасный мужественный человек никогда меня не обидит». От неё исходили волны, заставляющие мужчину думать о её защите и вызывающие в нём желание подойти к ней, потрепать по руке и сказать что-нибудь вроде: «Ну, ну, малышка, успокойся!». Глядя на неё, я чувствовал, что готов выполнить любую её просьбу. Мюриэль Сингер можно было сравнить разве что с американскими коктейлями, которые пьёшь, как сладкую водичку, и прежде чем понимаешь, что случилось, твёрдо решаешь преобразовать мир силой, если потребуется, — и подходишь к человеку в два раза шире тебя в плечах, угрожая свернуть ему голову на сторону, если он ещё раз на тебя так посмотрит. Понимаете, что я хочу сказать? Мисс Сингер заставила меня почувствовать себя рыцарем какого-то там стола. Я готов был пойти на всё, чтобы угодить ей.
— Не