— Эд, я уже не могу! Эд, ну пожалуйста, поскорее! Эд, я сдаюсь!
Цунами я видел только по телевизору, но, пожалуй, только с ним и могу сравнить концовку нашей игры. Страсть теперь одолела обоих — и победителя, и побежденную. Я подумал: когда просит мужчина, женщина может ему отказать, но если просит женщина, для мужчины не существует слова «нет».
В этот день мы так и не вылезли из постели — зачем терять время зря? Даже когда зверски, как пляжники на море, проголодались, скатертью для ужина послужила простыня.
Из автора-одиночки я превратился в соавтора. Вдвоем с Зоей мы «мучились» над каждым «словом» очередного «абзаца», и, когда тот становился изысканно-безупречным, ставили сверкающую, как бриллиант в золотой булавке, точку. Такое вот многоточие любви, только, вопреки законам грамматики, в нем не три, а гораздо больше точек. Иногда, впрочем, подобную вольность позволяют себе писатели-модернисты…
— Эд, ты любил меня сегодня, как перед разлукой, — неожиданно сказала Зоя, когда мы окончательно выдохлись.
Я замер: неужели мое сегодняшнее неистовство, переданное Зое, было продиктовано подсознанием? Я ведь, когда ее увидел, забыл обо всем на свете. Быстро справившись с волнением, ответил:
— Прикинь, я нашел себе денежную работу.
— Где?
— В «Приюте пилигрима». В славненьком таком заведении…
И я все-все рассказал моей девочке о том, как вычислил и как побывал в пансионате, тайну которого мне предстояло разгадать.
— Эд, я боюсь! Эд, а если все это — к черту? — такой тревоги в ее голосе я еще никогда не слышал.
Упрямый ослик во мне шевельнул длинными ушами, недовольно мотнул головой.
— Все будет окей! Нескольких дней хватит, чтобы разобраться с этим «Приютом». Даю слово: если я опять пойду по ложному следу, то завязываю. Значит, не судьба. А теперь — спать! К восьми я должен быть там. Да, я хочу, чтобы ты отвезла меня туда. Вдруг что, расскажешь моему приятелю Вальдшнепову, где меня искать…
Тревога Зои передалась, кажется, и мне.
* * *
Уже к концу первого рабочего дня я, кажется, понял, что представляет собой «Приют пилигрима». По существу, это был дом свиданий, которые надобно сохранить в тайне. Никто в этом лесу, где чаще наткнешься на трупешники, чем на грибы, не вентилировал легкие лучшим на планете воздухом. Те, кто приезжал сюда, а это была крутизна в самом разном обличье: от интеллигентных лощеных господ до типов вполне спортивного телосложения, не столь давно до конца, а может, и не до самого конца распрощавшихся с криминальным прошлым. И, конечно же, являлись эти хозяева жизни в сопровождении длинноногих девиц, каких на «кресте» или в «трубе» хоть пруд пруди. Встречались и зрелые, в самом соку женщины — выхоленные, изысканно одетые от модных кутюрье, оставляющие за собой шлейф от дорогих французских духов. Порой чересчур длинный, что свидетельствовало — эта дама несомненно «из грязи в князи». И газеты наши киевские явно не читает, а то б запомнила, что говаривает по сему поводу Пако Рабанн: «От женщины должно пахнуть максимум на сорок сантиметров. Это словно ее маленькая подпись».
В общем, оказавшись в стенах «Приюта», гости его наружу нос не высовывали, предпочитая посидеть в баре или ресторане на первом этаже, потанцевать, а потом уже подняться к себе. Иные заказывали обед или ужин прямо в номер. И до утра уже не показывались. Некоторым, впрочем, хватало и двух-трех часов. Сколько стоило арендовать апартаменты под любовь, оставалось лишь догадываться. Ясно, что не одну сотню долларов.
Я отвечал за спокойствие и порядок на двух этажах — первом, где помимо увеселительных заведений, был, разумеется, холл со стойкой и рабочим столом отлично вышколенного, предупредительного портье, и втором, полностью отданном под номера, если не считать кабинетов хозяина заведения Юрия Ильича Осмоловского и его двух замов. Надо заметить, что основной мой пост — столик, стул в конце правого крыла располагался как раз на этаже втором, потому, видимо, что покой начальства и его безопасность — превыше всего.
Неся вахту, а она сводилась к тому, что время от времени я отвечал по рации Петру Павловичу Фомину, что у меня полный порядок и спокойствие, я искренне сочувствовал тем ребятам в дешевых черных костюмах, которые день-деньской, переминаются с ноги на ногу в супер- и гипермаркетах, бутиках, офисах, фитнесс-центрах, осознавая, что превращаются в дебилов или роботов со стеклянными глазами. Не исключено, что к концу смены у меня поедет крыша. А еще я думал, что, даже не будучи по специальности гинекологом, вполне уяснил, что отыскать девственницу среди тех, кто грациозно и надменно выходит из роскошных иномарок, абсолютно нереально. Эти подруги наверняка и не помнят, когда, где, как и кем были дефлорированы. А разобраться, почему невинные создания мне ни разу еще не попались на глаза, бывают они тут вообще, а если бывают, то где из них делают женщин, кто занимается этим и кто подсматривает за процессом, у меня пока еще не получалось. Надолго же задерживаться здесь я не собирался. Максимум дня три-четыре — и побыстрее уноси ноги.
Иногда я прохаживался по коридору, что, собственно, вменялось мне в обязанности по инструкции, — из-за дверей или через стенки заселенных комнат, где, даю голову на отсечение, уже вовсю занимались любовью, не доносилось ни звука — шумопоглощающая изоляция, как в каком-нибудь «Хилтоне» или «Холидей-инне», на высоте. Еще меня интересовал распорядок дня Осмоловского. Ровно в два часа, заперев кабинет, он направился пообедать в ресторан. Возвратился в три. Я бы не сказал, что он выпил чего-то горячительного — трезв, как стеклышко. Слегка, правда, размягчен вкусной едой. Мельком взглянул на меня, и я подтянулся, встал по стойке «смирно» — как солдат перед офицером.
Открывая кабинет, он повернул ко мне голову и произнес:
— Заглянете ко мне через пять минут.
— Есть! — ответил я.
Кажется, мои армейские подтянутость и выправка ему понравились. «С какой, интересно, стати я ему понадобился?» — спросил я себя, но ответа не нашел.
Ровно через пять минут я постучался в дверь и, услышав «Войдите!», переступил через порог. Обычный, современно обставленный — строго, со вкусом, но без излишней роскоши, кабинет делового человека. Юрий Ильич глаз на меня не поднял — что-то торопливо дописывал, а я, почтительно и преданно поедая его взглядом, приметил то, что мне сможет понадобиться. Например, несгораемый сейф явно заграничного производства, стоящий в углу по правую руку от хозяина. В сейфе торчит ключ. Интересно, куда его прячет потом Осмоловский? Носит постоянно с собой? Или кладет в потайное место? Вполне возможно, эта моя мысль передалась Юрию Ильичу, потому что он, продолжая писать, на секунду покосился на сейф и тут же резко перевел глаза на меня. Я оказался на высоте — прямо-таки пожирал босса верноподданным взглядом вассала. Я не дал ему никакого повода для беспокойства.
— Как служба, Руслан? — мягко спросил Юрий Ильич.
— Нравится. Но…
Осмоловский недоуменно вскинул брови:
— Не успели поработать, а уже — «но»?
— Но мне стыдно будет получать такие большие деньги за такую спокойную службу.
— Ах, вон как! — засмеялся босс. — Вы что же, хотите риска, стрельбы, погонь?
— Нет, конечно. Зачем нам этот экстрим…
— Вот-вот. Но, Руслан, всякое может случиться. А репутацией нашего заведения мы дорожим. Поэтому к нам и приезжают отдохнуть, развеяться, развлечься, подышать свежим воздухом очень уважаемые люди.
Юрий Ильич встал, подошел к сейфу, запер его, снова уселся в кресло с высокой спинкой и положил ключ в верхний выдвижной ящик приставной тумбочки справа. Я даже услышал, как тот звякнул о дно. Мне показалось, что босс спрятал ключ машинально, по давно заведенной привычке.
— Руслан, надеюсь, вы станете одним из наших лучших работников. Вам это под силу, не так ли? Дорожите нашим доверием. В проигрыше, это уж точно, не останетесь.
— Постараюсь, — твердо пообещал я.