Читать интересную книгу Собрание сочинений - Михаил Херасков

Входимъ — и видимъ пышныя гробницы, Казанскимъ Царямъ воздвигнутыя; читаемъ исторiю враговъ Россiи, которые, подобно хищнымъ птицамъ, летали надъ Отечествомъ нашимъ, и пожирали добычи беззащитныя; наконецъ устали онѣ отъ злодѣйствъ и жестокостей; — читаемъ — и не можемъ удержаться отъ ужаса; но сей ужасъ сильнѣе овладѣетъ, когда представится геенна съ несчастными жертвами, осужденными на мученiе. Тутъ — закрываемъ глаза, спѣшимъ удалиться отъ сего зрѣлища, и спрашиваемъ: откуда живописецъ заимствовалъ такiя удивительныя краски для картины, на которой изобразилъ столько ужасовъ разнообразныхъ? не тотъ же ли Генiй вкуса водилъ перомъ нашего Поэта, который управлялъ кистiю Микель-Анжа, написавшаго Страшный судъ, и на немъ пораженныхъ горестiю и отчаянiемъ?

Еще ли хотимъ увѣриться въ исполинскомъ изображенiи Поэта? Заглянемъ въ темную бездну, обитель Безбожiя; разсмотримъ гибельныя дѣйствiя, производимыя духомъ Раздора; или остановимся при волхвованiяхъ лютаго Нигрина, заклинающаго Зиму изтощить свои ужасы для изтребленiя Рускаго воинства — и Зима свирѣпствуетъ со всею жестокостiю:

   Соперница весны, и осени, и лѣта,   Изъ снѣга сотканной порфирою одѣта;   Виссономъ служатъ ей замерзлые пары;   Престолъ имѣетъ видъ алмазныя горы;   Великiе столпы, изъ льда сооруженны,   Сребристый мещутъ блескъ, лучами озаренны;   По сводамъ солнечно сiянiе скользитъ,   И кажется тогда, громада льдовъ горитъ.   Стихiя каждая движенья не имѣетъ:   Ни воздухъ тронуться, ни огнь пылать не смѣетъ;   Тамъ пестрыхъ нѣтъ полей, сiяютъ между льдовъ   Однѣ замерзлыя испарины цвѣтовъ;   Вода растопленна надъ сводами — лучами   Окаменѣвъ виситъ волнистыми слоями.   Тамъ зримы въ воздухѣ вѣщаемы слова;   Но все застужено — натура вся мертва!   Единый трепетъ, дрожь и знобы жизнь имѣютъ;   Гуляютъ инеи, зефиры тамъ нѣмѣютъ;   Мятели вьются вкругъ и производятъ бѣгъ,   Морозы царствуютъ на мѣсто лѣтнихъ нѣгъ;   Развалины градовъ тамъ льды изображаютъ,   Единымъ видомъ кровь которы застужаютъ.   Всея природы страхъ, согбенная Зима,   Россiйской алчуща погибелью сама,   На льдину опершись, какъ мраморъ побѣлѣла,   Дохнула — стужа вмигъ на крыльяхъ излетѣла.   Родится лишь морозъ, уже бываетъ сѣдъ,   Къ чему притронется, преобращаетъ въ ледъ;   Гдѣ ступитъ, подъ его земля хруститъ пятою,   Стѣсняетъ, жметъ, мертвитъ, сражаясь съ теплотою….

Гдѣ искать помощи, отъ кого ожидать спасенiя защитникамъ Отечества, когда все: и злоба невѣрныхъ, и коварство враговъ, и ужасы природы — все поклялось погубить ихъ? Рускiе ратники вспомнили слова Iоанновы:

   Не слабыхъ женъ на брань, мужей веду съ собою!   —--- —   Противу смерти жалъ неробку грудь поставимъ!   Кто страшенъ, Россы, вамъ, когда самъ Богъ по васъ!

Вспомнили — вооружились вѣрою и мужествомъ — и все преодолѣли! Перенесемся теперь въ царство очарованiй, подобное садамъ Армидинымъ, описаннымъ Авторомъ Освобожденнаго Iерусалима — въ такое плѣнительное мѣсто, гдѣ

   Пригорки движутся, кустарники смѣются;   Источники, въ травѣ вiяся, говорятъ;   Другъ на друга цвѣты съ умильностiю зрятъ;   Зефиры рѣзвые кусточки ихъ цѣлуютъ.   —--- —   Зеленые лужки въ тѣни древесъ цвѣтутъ;   И кажется, Любовь одры готовитъ тутъ.   Наяды у ручьевъ являются сѣдящи,   Волшебны зеркала въ рукахъ своихъ держащи,   Въ которы Грацiи съ усмѣшками гладятъ;   Амуры обнявшись, на мягкой травкѣ спятъ.   Пещеры скромныя, привѣтливыя тѣни   Гуляющихъ къ себѣ манили на колѣни…

Вотъ языкъ стихотворства! не сами ли Грацiи оживляли воображенiе Поэта? не онѣ ли водили его рукою?… Нужно ли теперь доказывать, что Херасковъ имѣлъ дарованiе, способное преображаться во всѣ виды?… и что обильный слогъ его, подобный обширной рѣкѣ, разливающей сокровища свои и дѣлимой на безчисленныя протоки, сообразовался съ каждымъ предметомъ?

Прочитавши Россiяду, воображаемъ, что мы прогуливались въ прекрасномъ саду, гдѣ Природа и искусство истощили дары свои, гдѣ различныя деревья и цвѣты, одни другихъ прiятнѣе, плѣняли наши взоры, услаждали обонянiе. мы не знали, на чемъ остановиться, чему отдать предпочтенiе: все на своемъ мѣстѣ, все цвѣтетъ и благоухаетъ! Выходя оттуда, обѣщаемся снова насладиться такимъ удовольствiемъ.

Въ Россiядѣ соблюдено все, входящее въ составъ Поэмы: величiе предмета, важность подробностей, къ нему относящихся, искусство въ расположенiи частей, удачные переходы отъ одной мысли къ другой, занимательность повѣствованiя, сцены прiятныя и ужасныя, въ пристойныхъ мѣстахъ помѣщенныя. Искусство Хераскова въ механизмѣ поэзiи, плавность размѣра, гармонiя словотеченiя и богатство риѳмъ — удивительны. Какъ Поэтъ — онъ нравится высокимъ паренiемъ мыслей, изображенныхъ блестящими, яркими красками и разновидными тѣнями; нравится, украшая выраженiя цвѣтами баснословныхъ вымысловъ и подобiями, имѣющими достоинство новости, объемлющими обстоятельства и подробности. Какъ Ораторъ — научаетъ, приближая къ истинѣ; говоря ясно, убѣдительно, краснорѣчиво, преклоняетъ на свою сторону; употребляя сильныя слова, производящiя сильное дѣйствiе, влечетъ за собою умъ и сердце. Какъ Повѣствователь — имѣющiй дѣло не съ воображенiемъ, а съ разсудкомъ читателей — почерпаетъ мысли изъ существенныхъ обстоятельствъ самаго дѣла, и только по необходимости — украшаетъ вымыслами историческую истину. Какъ Нравоучитель — богатый свѣдѣнiями вѣковъ прошедшихъ, знающiй сердца и нравы людей, предлагаетъ такiя правила, кои соглашаютъ волю человѣка съ законами и прямо ведутъ къ добродѣтели.

Откуда же Херасковъ почерпнулъ ту быструю чувствительность, которая вдругъ, со всѣми оттѣнками, объемлетъ предметъ, ее поразившiй — ту зоркую дальновидность, отъ которой ничто не скрывается — и тонкую разборчивость, которая умѣетъ назначать всему свое мѣсто, показываетъ все съ лучшей стороны, даетъ всему надлежащую цѣну? откуда получилъ онъ дары сiи? — Отъ природы. Не она ли вложила въ душу Хераскова умъ и дѣятельность, украсила его талантами, съ помощiю которыхъ находилъ онъ источники изящнаго и выспренняго въ безпредѣльной и разнообразной ея области, восхищался красотами ея, и восторги свои изливалъ въ пѣснопѣнiяхъ?… Науки привели въ зрѣлость, усовершенствовали его дарованiя, снабдили высокими мыслями и щастливыми объясненiями оныхъ. Чтенiе книгъ, писанныхъ на Славянскомъ языкѣ, который почитается корнемъ и основанiемъ Россiйскаго, доставляло ему способъ узнать правильное производство словъ, пристойное ихъ сочетанiе и употребленiе въ высокомъ слогѣ; помогло замѣтить различiе между языкомъ богослужебнымъ и общенароднымъ; обогатило его выраженiями громкими, сильными, многозначительными и красивыми — выраженiями, соотвѣтственными тому, что онъ воображалъ и чувствовалъ. — Къ особливой похвалѣ Хераскова надобно сказать, что онъ читалъ все, что только могъ читать, и всѣмъ умѣлъ пользоваться; ловилъ, такъ сказать, каждую минуту, чтобъ она не ушла, не сообщивъ ему новыхъ понятiй. Каждой день, каждой часъ доставлялъ новыя открытiя душѣ, новыя сокровища чувствованiй его сердцу. Умная книга служила къ утвержденiю разума его, а прiятная къ украшенiю пылкаго воображенiя. Сiе занятiе, или лучше сказать, сiя страсть составляла единственное удовольствiе, самую прiятную пищу для души его. Знанiе иностранныхъ языковъ познакомило его съ Гомеромъ и Виргилiемъ, съ Виландомъ и Расиномъ, а сношенiе съ древними и новыми Учеными Мужами сблизило съ ихъ творческимъ генiемъ. Размышленiе научило его находить сокровенныя сходства и согласiя въ вещахъ, замѣчать тѣсную связь тамъ, гдѣ обыкновенный человѣкъ не можетъ найти ее; видѣть отличительныя черты предметовъ въ полномъ раздробленiи частей ихъ; восходить отъ простаго къ сложному, отъ чувственнаго къ умственному, отъ малаго къ великому; знать разныя степени вѣроятности, различать истинное отъ ложнаго. Наконецъ Вкусъ — сiе соединенiе многихъ врожденныхъ и прiобрѣтенныхъ свойствъ ума и сердца, сiе искусство наблюдать и сравнивать — научилъ его удерживать порывы воображенiя, плѣняться только истинно совершеннымъ, и возвышенностiю чувствованiй, мыслей и выраженiй внезапно изумлять или приводить въ прiятной ужасъ читателя.

Россiяда, стоившая осмилѣтняго труда нашему Поэту, переложена рукою одного Министра на иностранной языкъ, и хранится въ знаменитой Академiи {}; переведена и на Французской Гм. Авiатомъ, покойнымъ Профессоромъ Московскаго Университета. Вѣроятно, и чужестранцы — не тѣ, которые дерзостiю и безстыдствомъ прикрываютъ свое невѣжество и, вопреки успѣхамъ нашимъ въ наукахъ, величаютъ насъ еще варварами, — но умные и безпристрастные цѣнители талантовъ читаютъ сiю Поэму съ удовольствiемъ, плѣняются красотами ея, и знаютъ уже, что и подъ хладнымъ небомъ Сѣвера родятся умы пылкiе, озаренные лучами просвѣщенiя; родятся — Ломоносовы и Херасковы!