Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

Игнатенко удивило, что повсюду мелькали ссылки и на заявления Антона Борисовича, который сразу же после покушения на жизнь Мылина прочно обосновался в театре.

— Геля, а почему во всех статьях интервью дает Антон Борисович?

— Не знаю! Но Юля из кордебалета вчера в раздевалке рассказывала, что видела его прямо там. Даша точно ничего не знала, она к Мылину побежала. А Антон Борисович смотрел на все и улыбался… А потом выложили такой ролик с Мылиным в Интернет… Все говорят, что не похоже на химический ожог, он был в плотной повязке. А в понедельник Каролина говорила, что Мылин сделает круговую подтяжку лица и уберет близорукость, тогда на ней женится. Ну, чтобы помолодеть.

— Ни фига себе! — удивился Игнатенко. — Знаешь, я лично не могу избавиться от ощущения, что это какая-то подстава! Чтобы не отвечать за растрату профсоюзной кассы!

— Но у них все схвачено и согласовано! А Мылин заявил в газетах, что знает заказчика преступления, но назовет его имя только по согласованию со следствием, — сказала Геля. — Вот он уже заявил: «…это мужчина лет 25, плотного телосложения и в маске».

«Какая еще маска?» — подумал Александр, читая заявления Антона Борисовича разным СМИ.

Тесть худрука Мылина заявил: «Заказчик преступления находится внутри театра!»

…мы застали тестя пострадавшего, Антона Борисовича, который рассказал нам обо все, что произошло и происходит сейчас с его зятем… Худруку театра отомстили, плеснув в лицо кислотой.

— Антон Борисович, наши соболезнования! Когда мы об этом услышали, подумали, что это личное, ревность какая-то… — Да ну что вы! Это все явная месть за то, что мой зять действительно работает и пытается что-то сделать в театре. И это особенно страшно!

Тесть главного балетмейстера театра Мылина также заявил, что знает, кто стоит за жестоким преступлением, и предложил напавшим на его зятя добровольно сдаться в полицию. По его мнению, заказчики преступления не оставят исполнителей в живых: «Думаю, исполнителям этого жуткого преступления нужно сегодня же явиться с повинной в полицию и признаться в содеянном. Их жизни реально угрожает опасность, поскольку за этим стоят очень серьезные заказчики… Они не оставят свидетелей, — обратился к преступникам через прессу Антон Борисович. — Мы, члены семьи, знаем, кто за этим стоит. Это люди, которые хотели или сместить Сережу с должности или сделать его подконтрольной фигурой. К сожалению, в театре сейчас творится беспредел из-за раздела власти.

— Слушай, Геля, а хоть кто-то нормально о нас пишет? — поинтересовался он.

— Да! Пишут! Какие-то странные женщины в Интернете! — ответила Геля. — Очень хорошо пишут. О бывшем министре написали, что — как отмененные деньги, он перестал появляться в театре. Замдиректора Мазепов вообще на больничном. А Никифорова и директор все сказали и как будто выдохлись.

— А чего ты тогда плачешь? — спросил Игнатенко виновато.

— Мне Николай Илларионович передал, чтобы ты тоже читал «огуречные» ресурсы и повторял все, что там пишут, — заплакала Геля. — А раз так, значит, он знает, о чем говорит. Он сам тоже сейчас все читает…

— Геля… любимая, — сказал Сашка, глядя на нежный профиль Ангелины, склонившую головку. — Вы догадались, да?

— Саша, я звонила Славке и Васильеву! Прости! — призналась Геля. — Потом, когда все насели на Николая Илларионовича, я рассказала, как ты пытался Мылину петицию вручить, как мне не нравился этот Загоруйко, который постоянно возле тебя крутился. И сказала, что ты собрался идти к следователям.

— А ты откуда знаешь? — удивился Игнатенко.

— Ты до утра во сне кричал, — сказала со вздохом Геля. — Ты кричал, что никого не просил «захерачить», что сам пойдешь в тюрьму… Ты ведь все мне расскажешь?

— Да, расскажу! — ответил Игнатенко. — А что сказал Николай Илларионович?

— Вот он и сказал тебе сидеть тихо, читать «огуречный» блог и портал! — ответила Геля. — Но сказал, что тебе нельзя им поддаваться, у них это какая-то инсценировка. Ты ролик-то посмотри! А Юлька сказала, что от Мылина сильно пахло мочой, а вовсе не кислотой.

Игнатенко посмотрел другие закладки на ноутбуке Гели. Из известных фигур в защиту Николая Илларионовича выступила одна балерина Владимирская, уволенная «из-за своего веса». Она заявляла, что в театре давно сложилась криминальная обстановка, а балетная труппа давно превратилась в псевдо-эскорт-агентство для богатых спонсоров: «Устраиваются вечеринки для олигархов, для спонсоров. И они приглашают балерин из театра. Этих девочек приглашают не частным образом, а через администрацию театра. Девочкам говорят: если вы пойдете на вечеринку, у вас будет будущее. Если нет, то в следующую поездку вы не поедете. Ну и что они могут тут поделать? Я видела все это своими собственными глазами. И это говорилось совершенно открыто, ничего даже не скрывалось». Никифорова пыталась оправдываться, но лучше бы в этом случае она молчала, потому что все ее оправдания звучали несколько двусмысленно: «У театра много попечителей, и когда мы находимся за границей, бывают вечеринки, устраиваемые советом попечителей. Одна из лучших вечеринок была в Версале, туда было приглашено около 800 человек, включая танцовщиков театра. Проводятся и более скромные вечеринки, это правда. И правда, бывают вечеринки, куда приглашают танцовщиков, и мужчин, и женщин, и певцов. Что касается всего остального, то это абсолютно ложная информация».

Игнатенко знал, что саму Владимирскую моментально заткнули бы, заикнись она о таком раньше, поскольку она выкладывала свои эротические фотографии в Интернет. Но об этих фотографиях никто не упоминал, потому что «мадам Огурцова» заявила, что на них балерина Владимирская на редкость красива, а потому грех такую красоту скрывать от общества, где столько всего безобразного.

Постепенно почувствовал уверенность и сам Николай Илларионович, заявив, что в театре: «Постоянно, как в 37-м году при Сталине, организуют собрания против меня, заставляют людей подписывать письма против меня — вот неделю назад это было. И люди отказались, все педагоги отказались».

А дальше он вообще высказал сомнения, что вещество, которым Мылину плеснули в лицо, было кислотой. Он заявил, что реакция всего окружения худрука показала, что все произошедшее с Мылиным, прежде всего, задумывалось как удар по нему. «Если это, не дай Бог, была бы кислота, то еще много месяцев нельзя было бы открывать, и ничего бы такого, что мы видим, на лице бы не было».

Никифорова, в отсутствии приболевшего Мазепова, у которого всегда находились слова для таких случае, заявила, что у нее «нет слов», и выразила надежду, что Мылин вскоре вернется к своей работе в театре.

— А когда он вернется, — сказал Александр, за много дней тоже обретая уверенность. — Тогда мы спросим, как он потратил профсоюзную кассу!

В постоянном волнении минул январь, когда день начинался с нетерпеливого ожидания, что же там напишут в «огуречном» про их дела. Писали не всегда, и когда не писали, то Николай Илларионович, купивший себе планшетник, не мог скрыть своего разочарования.

В начале февраля у него уже возникла твердая уверенность, что опасность физической расправы с ним миновала. Он признался Геле, что каждую ночь в конце января опасался, что к нему могут ворваться злоумышленники, чтобы инсценировать, будто он покончил в раскаянии за совершенное злодеяние.

— Или типа меня убрали мои «подельники», поскольку, как заявил Антон Борисович, «за этим жутким преступлением стоят очень серьезные заказчики, которые никогда не оставляют свидетелей», — говорил он Геле, снова научившейся смеяться.

— Вы так смешно Антона Борисовича передразниваете, — заливалась она смехом.

— Я все жду, когда его, наконец, допросят с применением детектора лжи, он же так много об этом знает! А почему-то стараются допросить именно тех, кто вообще ничего не знает! — серьезно отвечал Николай Илларионович. — Мне кажется, что они ко мне все же пытались идти, да-да! Ты же знаешь, какой я осторожный и рациональный человек. А тут вдруг мне начинало казаться странной вся моя жизнь, непрестанная работа над каждым движением, диеты, классы, репетиции… И мысли явно не мои в голову лезли! Мол, зачем это все было? Я чувствовал такую тоску, такой холод… Сейчас в это даже сложно поверить! Но это страшные люди, поверь мне!

В начале февраля Мылина, который вовсю давал интервью в больнице, как хорошо себя чувствует, как рвется «окунуться в работу», вдруг отправили на лечение в Германию. С ним поехала Даша, а Каролину Спешневу сняли с партии Одиллии-Одетты.

В конце февраля вышло несколько больших передач о происходящем в театре, которые были сделаны уже в полном соответствии с публикациями «огуречных» ресурсов. Тон в освещении нападения на Мылина поменялся, на публику уже никто не давил, будто произошло «жуткое преступление», а уже прозрачно давалось понять, что это некая инсценировка, призванная прикрыть очередные «финансовые махинации» в театре. Все публикации и передачи теперь начинались с того, что стоимость реконструкции театра возросла в шесть раз, а на потраченные средства можно было выстроить два современных аэропорта или четыре таких театра. Далее упоминалось, что именно против такой «вандальной» реконструкции, в ходе которой общество получило во многом неприспособленный новодел, и выступал премьер театра, подвергшийся за последнее время беспрецедентной травле.