Читать интересную книгу Черная книга коммунизма - Стефан Куртуа

Репрессии, связанные с военным вмешательством, не завершились в 1968 году. К числу пострадавших, безусловно, следует отнести и людей, публично совершивших акт самосожжения в знак протеста против оккупации. С тех пор и до наших дней они остаются символами самопожертвования. Первым такую участь избрал Ян Палах, двадцатилетний студент, совершивший акт самосожжения 16 января 1969 года в 14.30 в центре Праги; его смерть три дня спустя вызвала массовые демонстрации. В феврале его примеру последовал еще один студент — Ян Заиц; третий «заживо сгоревший» — сорокалетний коммунист Эв-жен Плочек — совершил акт самосожжения в начале апреля в Моравии.

Вскоре репрессии в Чехословакии приобрели специфические черты: стали осуществляться силами внутренней «нормализующей» армии и полиции. Давление советских властей, подкрепленное длительным присутствием оккупационных войск, стало чрезмерным. И тут возникло еще одно непредвиденное обстоятельство — стихийные полумиллионные демонстрации в ночь с 28 на 29 марта 1969 года. Чехи и словаки вышли на улицы шестидесяти девяти городов, чтобы отпраздновать победу на чемпионате мира своей национальной хоккейной команды над командой Советского Союза[89]; 21 из 36 советских гарнизонов подверглись нападениям. Над властями предержащими нависла угроза; Александра Дубчека, тогдашнего генерального секретаря КПЧ (до 17 апреля) вежливо предупредили, что он рискует разделить участь Имре Надя…

Репрессивный потенциал чехословацких «нормализующих» сил — особых подразделений армии и полиции, а также народной милиции, созданной на предприятиях, — подвергся испытанию во время первой годовщины оккупации. В этот день произошло множество стычек с демонстрантами, преимущественно молодежью. Удары были энергичными, особенно в Праге, где 20 августа были убиты двое юношей. Во все большие города были введены особые армейские подразделения, оснащенные танками и бронетранспортерами. Этот жестокий эпизод в наши дни расценивается историками как «наиболее значительная военная операция чехословацкой армии в послевоенные годы». Еще трое демонстрантов погибли 21 августа, десятки людей были тяжело ранены, тысячи человек арестованы и избиты. До конца 1969 года 1526 участников манифестаций были осуждены согласно декрету Президиума Федерального собрания, имеющему силу закона, подписанному 22 августа председателем означенного органа Александром Дубчеком.

В 1969 году были арестованы еще несколько человек, принимавших участие в волнениях 1968 года, затем пострадала молодежная группировка Движение революционной молодежи (ХРМ), проявившая активность в подготовке манифестаций по случаю первой годовщины оккупации; полиции удалось внедрить в ХРМ осведомителя. Тем не менее, несмотря на мощное давление со стороны «ультра», власть «нормализаторов» не давала хода политическим процессам против коммунистических лидеров 1968 года. По имеющимся данным, новый аппарат власти опасался приступать к таким процессам, памятуя о прошлом и страшась, как бы орудие не обернулось против него самого. И новому Первому секретарю КПЧ Густаву Гусаку назначенному советским руководством, все это было хорошо знакомо: приговоренный в 1954 году к пожизненному заключению на показательном процессе против «словацких буржуазных националистов», он провел более девяти лет за решеткой. Теперь массовые репрессии, направляемые Москвой, осуществлялись в иной манере, коварной и жестокой по сути, но более гибкой стратегически — страх насаждался более изощренно: тысячи людей лишались возможности участвовать в общественной жизни, страдали от запретов на профессии, даже дети их становились заложниками — им ограничивали доступ к среднему и высшему образованию. С самого начала «нормализации» режим нанес удары по структурам гражданского общества, едва возрожденным в 1968 году: около семидесяти организаций были запрещены или ликвидированы путем слияния с другими, официальными; восстановлена жесткая цензура и тд. Десятки тысяч чехов и словаков пополнили ряды эмигрировавших. За период сорокалетнего правления коммунистов около четырехсот тысяч человек — в основном дипломированных и высококвалифицированных специалистов — избрали путь изгнания; после 1969 года суды регулярно устраивали против них заочное рассмотрение дела.

Политический процесс не исчез окончательно из арсенала репрессий, связанных с подавлением Пражской весны. В мае 1971 года был устроен процесс против шестнадцати членов ХРМ, на котором лидер группировки Петр Ул был приговорен к четырем годам лишения свободы; за лето 1972 года власти успели провести девять процессов над «второразрядными» участниками событий 1968 года, преследуемыми за свою деятельность во время оккупации. Среди 46 осужденных, две трети которых были в прошлом коммунистами, 32 человека приговорены к девяноста шести годам тюремного заключения, 16 — после многих месяцев содержания под стражей — осуждены на двадцать один год условно. Максимальный срок заключения — пять с половиной лет — был «милосердным» по сравнению со зверствами периода установления режима. Многие осужденные этой волны репрессий — Петр Ул, Ярослав Сабата, Рудольф Батек — оказались снова приговорены уже после того, как отбыли наказание, и в результате за 70–80-е годы провели в тюрьмах девять лет своей жизни. Таким образом, Чехословакия удерживала в ту пору печальный рекорд политических преследований в Европе.

Массовые выступления 1956 и 1968 годов и их подавление наводят на мысль о еще одной закономерности репрессий, которую можно назвать принципом сообщающихся сосудов. Потрясения в одних странах переносились на другие, особенно в случае военного вмешательства центральной державы. В 1956 году встревоженное венгерскими событиями постсталинское руководство КПЧ готово было отправить в Венгрию части чехословацкой армии; власти усиливали репрессии, возвращая в тюрьмы некоторых освободившихся политзаключенных и преследуя чехов и словаков, симпатизирующих венгерскому восстанию. 1163 человека были привлечены к ответственности за простое словесное выражение своей солидарности; большинство из них — рабочие (53,5 %); сроки, согласно приговору, чаще всего не превышали одного года тюремного заключения. В Албании в это время репрессии были скорее показательными: 25 ноября 1956 года режим Энвера Ходжи объявил об осуждении и расправе над тремя «титоистскими» руководителями — речь шла о беременной женщине Лири Гега, члене Центрального комитета КПА (Коммунистической партии Албании), генерале Дале Ндреу и Петро Були. В Румынии Георгиу-Деж, начавший разыгрывать «китайскую карту» в своих отношениях с Советским Союзом, проявил милосердие к гонимым националистам, в то же время он устроил шумный процесс над руководителями внешней торговли, большинство из них были евреями-коммунистами.

Еще в 1968 году, незадолго до начала военного вмешательства в Чехословакии и непосредственно после его окончания, все коммунистические режимы, включая советский, в страхе перед заразительностью идей Пражской весны усилили репрессии. Судьба Альфреда Фосколо — явное тому подтверждение, история его жизни прекрасно передает атмосферу той эпохи. Сын болгарки и француза, преподававшего в Болгарии до 1949 года, этот молодой француз, изучавший право и восточные языки в Париже, постоянно проводил летние каникулы в Болгарии. В 1966 году он помог своим болгарским друзьям распечатать во Франции пятьсот экземпляров листовок и переправил их в Софию. В этих листовках молодые люди требовали свободных выборов, свободы печати и передвижения, самоуправления рабочих, отмены Варшавского договора, реабилитации жертв репрессий. В том же году у него родилась дочь, матерью девочки была болгарка Райна Арашева. Альфред и Райна подали запрос на разрешение оформить брак, но выдача разрешения затягивалась. И тут наступил 1968 год.

Вот как описывает эти события сам Альфред Фосколо: «В начале 1968 года я поступил на военную службу. В июле посольство Болгарии довело до моего сведения, что разрешение на брак мне будет предоставлено лишь при условии моего приезда в Софию. Я отправился туда в надежде получить разрешение в течение двух недель. Но на месте меня ожидал новый отказ. Дело было в августе 1968 года, 21 числа Советы вторглись в Прагу; 28 августа, так ничего и не добившись, я сел на Восточный экспресс и отправился в Париж. Но доехать туда мне суждено было лишь через несколько лет: на границе я был задержан сотрудниками Даржавна сигурност. Тайно помещенный в камеру предварительного заключения госбезопасности, я исчез на пятнадцать дней для всего внешнего мира, за исключением капитана Недкова, выложившего мне всё прямо и без обиняков: либо я сотрудничаю с органами, признавая себя агентом империализма, либо никто обо мне больше не услышит. Я дал согласие, надеясь восстановить истину в ходе судебного процесса.