Читать интересную книгу Черная книга коммунизма - Стефан Куртуа

Чтобы оценить всю степень лицемерия этого закулисного антисемитизма, достаточно прочитать высказывание одного из главных советников из Москвы, уже упоминавшегося выше. Товарищ Лихачев, запросивший сведения о подрывной деятельности некоторых словацких руководителей, заявил (речь идет о доказательствах, предоставленных его собеседником — словацким сыщиком): «Мне наплевать, откуда вы их извлекли. И безразлично, достоверны ли они. Я готов в них поверить, а уж как я ими распоряжусь — мое дело. Непонятно, отчего вы так печетесь об этом еврейском дерьме?»

Существует еще один аспект, обычно ускользающий при осмыслении источников антисемитизма. Есть основания полагать, что Сталин и ему подобные властители других стран старались свести счеты с евреями в аппарате международного коммунистического движения путем решительного их вытеснения. Евреи эти, собственно, и не принадлежали к иудейскому вероисповеданию. Они скорее отождествляли себя с той нацией, с которой ассимилировались, либо со своим членством в международном коммунистическом сообществе. К сожалению, нам недостает первоисточников и свидетельств о том, как повлиял на изменение этой идентификации печальный опыт геноцида. Известно, что многие их близкие завершили свои дни в нацистских лагерях смерти.

Весомое представительство евреев-коммунистов в аппарате Коммунистического Интернационала существовало и в послевоенные годы — они по-прежнему занимали ключевые посты во многих партиях и государственных аппаратах стран Центральной Европы. В своем историческом обзоре о венгерском коммунизме Миклош Молнар пишет: «Руководители партийной верхушки почти без исключения еврейского происхождения, так же, чуть в меньшей пропорции, обстоит дело и с аппаратом Центрального комитета, политической полицией, в прессе, издательском деле, в театре, в кино… Несомненное повышение жизненного уровня рабочего класса и его роли в обществе не должно заслонять непреложного факта — партийцы, в самой значительной мере определяющие принятие важнейших решений, являются преимущественно выходцами из мелкой еврейской буржуазии». В январе 1953 года руководитель госбезопасности Венгрии и старый друг Райка Габор Петер оказался в тюрьме как «сионистский заговорщик». Причем с официальной обвинительной речью, заклеймившей «Петера и его шайку» (имелись в виду еще несколько офицеров госбезопасности), выступил еврей-коммунист Ракоши.

В Румынии решение о судьбе участницы Коминтерна еврейки Анны Паукер было принято в 1952 году. Она входила в руководящую «тройку» вместе с главой партии Георге Георгиу-Дежем и Василе Лука. По одному свидетельству, не вполне совпадающему с другими источниками, Сталин во время своей встречи с Георгиу-Дежем в 1951 году выразил удивление по поводу того, что в Румынии до сих пор еще не арестованы агенты титоизма и сионизма, и настаивал на необходимости «железной руки». Как бы то ни было, Василе Лука в мае 1952 года был смещен с должности министра финансов, равно как Теохари Джорджеску — с должности министра внутренних дел, и приговорен к смерти, затем наказание было заменено на пожизненное тюремное заключение, во время которого он скончался. Анна Паукер, министр иностранных дел, была снята с работы в начале июля, арестована в феврале 1953 года, освобождена в 1954 году и вернулась в свою семью. Одновременно с ее делом прокатилось еще несколько репрессивных волн с душком антисемитизма уже в отношении кадров низшего звена.

События, происходившие тогда в Москве, — серьезная реорганизация службы госбезопасности, арест ее вождя Абакумова в июле 1951 года — позволяют выдвинуть третью гипотезу: фактором, определившим и выбор жертв, сотрудничавших со спецслужбами, и суровость наказания, была борьба кланов в аппарате советской госбезопасности. Карел Каплан пишет в своем последнем труде: «До сих пор остается открытым вопрос: не лежат ли у истоков ликвидации группы, сотрудничавшей с советскими спецслужбами, и ее замены другими лицами (Василек, Кепперт и прочие), конфликты и перемены в недрах центральной московской службы безопасности?»

Обоснованность этой последней гипотезы будет документально подтверждена лишь в ходе длительных кропотливых изысканий в крупнейших московских архивах. Несомненно, что в конце сталинского правления возникали распри между возможными его преемниками Хрущевым, Маленковым и Берией, связанными с различными руководителями и подразделениями служб госбезопасности; стоит прислушаться и к соображениям о соперничестве между спецслужбами армии и НКВД. Именно в странах народной демократии, куда армия сумела проникнуть первой, конкуренция эта ощущалась с особой остротой.

Материалы пражских архивов отражают настроения некоторой нерешительности тогдашних советских спецслужб. Весной 1950 года московский центр сменил советников, прибывших в Прагу в начале октября 1949 года, так как они «не достигли намеченных результатов». На заседании, состоявшемся в Кремле 23 июля 1951 года, куда был приглашен Готвальд, приславший своего представителя — министра национальной обороны Алексея Цепишка, Сталин критиковал советников за безответственное отношение к делу. Кроме того, в письме к Готвальду, привезенному из Москвы Цепишкой, где речь шла о судьбе Сланского и Геминдера, Сталин заявил: «Нам известны ваша положительная оценка работы товарища Боярского [главного советского консультанта] и ваше желание оставить его в должности советника Министерства национальной обороны Чехословацкой республики, мы же придерживаемся иного мнения. Опыт работы товарища Боярского в Чехословацкой республике со всей наглядностью продемонстрировал его недостаточную квалификацию для ответственного исполнения возложенных на него обязанностей советника-консультанта. Поэтому мы решили отозвать его из Чехословакии. Если вы действительно нуждаетесь в консультанте по вопросам госбезопасности (вам самим решать), то мы постараемся найти уполномоченного посолиднее и поопытнее».

При таких условиях работы ничуть не удивляют примеры неустойчивости психики руководителей служб госбезопасности; начальник чехословацкого следственного отдела записал слова одного из советников: «Выйти из службы безопасности раньше срока можно только вперед ногами». Индржих Веселы, руководитель госбезопасности, совершил попытку самоубийства (самосожжения) в 1950 году, но безуспешно. В 1964 году он все-таки покончил с собой. Перед этим он составил длинное и откровенное объяснение причин своего самоубийства, сохранившееся в архивах Центрального комитета КПЧ. В этой исповеди Индржих Веселы описывает также и мотивы первой своей попытки. Он прекрасно знал, как Сталин регулярно устранял глав служб госбезопасности, и предпочел именно так избежать подобной участи.

В поисках закономерностей в выборе жертв среди руководителей-коммунистов следует остановиться на четвертой гипотезе: грандиозный показательный процесс в московской метрополии коммунистической империи готовился исподволь, он призван был увенчать целую серию политических процессов в других странах и затем сурово покарать мнимых участников громадного «международного заговора» в самом его центре, в Москве. В новых материалах, проанализированных в главе «Последний заговор» настоящей книги, приводятся серьезные доводы, подтверждающие такое истолкование репрессивных действий против коммунистов в странах Центральной и Юго-Восточной Европы.

От «пост-террора» к посткоммунизму

Прежде чем приступить к рассмотрению периода с 1955–1956 годов по 1989–1990, названного венгерским историком Миклошем Молнаром «посттеррором», когда в большинстве стран Центральной и Юго-Восточной Европы происходило разложение коммунистических режимов, обозначим некоторые характерные черты этих режимов, приобретенные ими ко второй половине 50-х годов. Возможно, они облегчат понимание эволюции репрессивных действий и их закономерностей.

Начнем с того, что следующие одна за другой репрессии в период становления коммунистических режимов в Европе можно без преувеличения квалифицировать как массовый террор, поскольку репрессии основывались — собственно в этом и заключалась их задача — на нарушении и уничтожении основных прав и свобод личности; определены и уточнены были эти права и свободы в международных соглашениях, и в частности во Всеобщей декларации прав человека, за которую в декабре 1948 года на Генеральной Ассамблее проголосовали страны — участницы ООН вопреки воле СССР и пяти стран «народной демократии», воздержавшихся при голосовании. Репрессии по своей сути полностью противоречили букве и духу конституций, официально действовавших в этих странах; в действительности же основные установки и рамки законов определялись исключительно руководством и аппаратом компартии — организации неконституционной. В Чехословакии, например, лишь в Конституции 1960 года, провозглашенной второй социалистической конституцией (первой была Конституция СССР), была законодательно закреплена «руководящая роль Коммунистической партии». Частые репрессии в стране проводились с нарушением действовавших законов: ни в одном законодательстве не разрешено повсеместное использование пыток и тюремного заключения во время следствия; ни один закон не предоставляет всей полноты власти политической полиции — машине, фабрикующей судебные процессы. Интересно отметить в этой связи, что в комментариях, сопровождавших первые пересмотры судебных постановлений коммунистических процессов, полиция осуждалась за то, что «возвысилась над партией», а не «над законом»; здесь явно прослеживается стремление ослабить и затушевать ответственность политического руководства за участие в преступной деятельности полицейской машины.