Маргарита Валуа, королева Наварры, носила с собой бальзамированные сердца более дюжины своих любовников, умерших из-за нее. Она не убивала их, но являлась непосредственной причиной их смерти.
Психология королевы Маргариты, собиравшей сердца, и мадам Менделип, собиравшей коллекцию кукол — одинаковы.
Все еще напряженным голосом он повторил:
— Я спросил вас, считаете ли вы иллюзией убийства, совершенные ведьмой?
— Вы ставите меня в неудобное положение, Рикори, когда смотрите на меня так… я отвечаю на ваш вопрос. Я повторяю, что ее собственный мозг временами являлся жертвой тех же иллюзий, что она вселяла в мозг других. Что временами она сама думала, что куклы живые. В ее странном мозгу возникла ненависть к кукле Уолтерс. И в конце концов под влиянием раздражения, вызванного нашим нападением, это убеждение убило ее.
Эта мысль появилась у меня, когда я сказал вам о том, как странно, что вы заговорили о темной мудрости, обращающейся против своего обладателя. Она мучила куклу, она ожидала, что кукла может отомстить. И так сильна была вера или это ожидание, что когда наступил благоприятный момент, она драматизировала его. Как видите, она могла сама себе воткнуть в горло иглу…
— Ты глупец!
Это сказал Рикори, но слова его так живо напомнили мне мадам Менделип в волшебной комнате или говорящую через мертвые губы Лашны, что я, дрожа, упал на стул.
Рикори нагнулся ко мне. Его черные глаза были невидящими, без всякого выражения. Я закричал, чувствуя, как ужас охватывает меня.
— Рикори проснитесь…
Взгляд его снова стал острым, и внимательным.
Он сказал:
— Я не сплю, я настолько не сплю, что не стану больше слушать вас. Послушайте лучше вы меня, доктор! Я вам говорю — к черту вашу науку! За завесой материального, на которой останавливается наше зрение, имеются силы и энергии, которые ненавидят нас, но которым Бог все-таки позволяет существовать. Я говорю вам, что эти силы могут проникать через завесу в материальный мир и подчиняться таким созданиям, как мадам Менделип.
Это так! Ведьмы и колдуны рука об руку со злом! Это так! И есть силы, дружественные нам, которые проявляются в избранных. Я говорю, — продолжал он горячо, — что мадам Менделип — проклятая ведьма! Инструмент злых сил! Девка сатаны! Она сгорела, как и полагается ведьме! Она будет гореть в аду вечно!
А маленькая сиделка была инструментом добрых сил. И она счастлива теперь в раю и будет счастлива вечно!
Он замолчал, дрожа от волнения. Потом дотронулся до моего плеча.
— Скажите мне, доктор, скажите правдиво, как перед Богом, если бы вы верили в него, как верю я, действительно ли вас удовлетворяют ваши научные объяснения?
Я ответил очень спокойно:
— Нет, Рикори!
И так оно и было.
Дьявольские тени мадемуазель д'Ис
Глава I
Четыре самоубийства
Я мрачно распаковывал свои вещи в клубе Первооткрывателей. Депрессия, охватившая меня накануне, когда я проснулся в своей каюте, не проходила.
Похоже на воспоминания о кошмаре, подробности которого забыты, но который остается на самом пороге сознания.
К этому добавились и другие раздражающие обстоятельства.
Конечно, я не ожидал, что мое возвращение домой будет приветствовать специальная делегация мэрии. Но то, что ни Беннет, ни Ральстон меня не встретили, вызывало тревогу. Перед отплытием я написал им обоим и думал, что, по крайней мере, один из них встретит меня на пристани.
Это мои ближайшие друзья, и меня часто забавляла некоторая странная враждебность между ними. Каждый из них привлекал другого, и в то же время они не одобряли друг друга. Мне казалось, что внутренне они даже ближе друг к другу, чем ко мне; они могли бы стать Дамоном и Финтием, если бы не осуждали так отношение к жизни другого; впрочем, может, они все же были Дамоном и Финтием, вопреки всему.
Много столетий назад старина Эзоп сформулировал их различия в басне о стрекозе и муравье. Билл Беннет был муравьем. Серьезный трудолюбивый сын доктора Лайонела Беннета стал одним из пяти наиболее выдающихся специалистов современного цивилизованного мира по патологии мозга. Я подчеркиваю, что речь идет о современном и цивилизованном мире, потому что у меня есть доказательства: тот мир, который мы называем нецивилизованным, имеет гораздо больше таких экспертов, и у меня есть основания полагать, что древний мир в этом отношении обладал еще большими познаниями, чем современные миры, цивилизованный и нецивилизованный.
Старший Беннет был одним из тех редких специалистов, которые больше думают о своей работе, чем о банковском счете. Прославленный, но небогатый Беннет-младший — мой ровесник, ему тридцать пять. Я знал, что отец во многом опирался на сына. Я подозревал также, что в некоторых отношениях, особенно в изучении подсознания, сын превзошел отца, у него более гибкий, открытый ум. Год назад Билл написал мне, что его отец умер, и что он теперь работает ассистентом доктора Остина Лоуэлла, заняв место доктора Дэвида Брейла, который недавно был убит упавшим подсвечником в частной больнице доктора Лоуэлла.
Дик Ральстон — стрекоза. Наследник состояния такого огромного, что даже зубы депрессии смогли лишь слегка его поцарапать. Лучший образчик сына богача, впрочем, не видящий ни почета, ни радости, ни пользы и никаких других достоинств в работе. Беспечный, умный, щедрый, но, безусловно, первоклассный лентяй.
А я выполнял компромиссную роль, служил мостом, на котором они встречались. У меня есть медицинский диплом, но есть и деньги, которые спасают от скучной практики. Достаточно для того, чтобы делать, что захочу, то есть бродить по всему земному шару с этнологическими исследованиями. Особенно в тех областях, которые мои медицинские и иные научные братья называют суевериями: колдовство, волшебство, вуду и прочее. В своих исследованиях я так же страстен, как Билл.
И он знал это.
Дик, с другой стороны, приписывал мои странствия бродяжьему инстинкту, который я унаследовал от одного из своих бретонских предков — пирата, отплывшего из Сен-Мало и заслужившего кровавую репутацию в Новом мире. За что и был повешен. Мои необычные интересы он также приписывал тому обстоятельству, что среди моих предков были две ведьмы, сожженные в Бретани.
Я для него был совершенно понятен.
Занятия Билла он понимал гораздо меньше.
Я мрачно размышлял над тем, что три года моего отсутствия — это слишком небольшое время, чтобы меня забыть. Но потом умудрился стряхнуть дурное настроение и посмеяться над собой. В конце концов они могли не получить мои письма, или у них были неотложные свидания, и каждый считал, что другой обязательно меня встретит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});