Читать интересную книгу Избранное - Хаймито Додерер

Лишь смутно — подобно тому, как вдали мало-помалу начинают различать еле видимую точку, — лишь самым поверхностным и тонким слоем сознания воспринял Говен тот факт, что человек, стоявший перед ним, совершенно непостижимым образом выражал намерение занять его, Говена, сторону.

— Если бы, однако, — продолжал марешаль, — мы хоть в какой-то степени могли знать намерения вольного рыцаря де Фаньеса, то есть, к примеру, будь нам твердо известно, что с его стороны уже не следует ожидать предложения, тогда появилась бы иная возможность, которую я вместе с подавляющим большинством членов государственного совета склонен расценивать как наилучшую. Поэтому, сеньор Говен, постарайтесь выяснить, что намеревается или чего не намеревается делать ваш бывший господин. Вам это наверняка не составит труда.

— О да, конечно, — сказали уста Говена, сказали, будто отделившись от него, и ему даже показалось, что он видит, как шевелятся его губы.

— Вот и прекрасно! И еще… это касается сеньора Гамурета. Ему следует по-дружески намекнуть, что его предложение имело бы мало шансов на успех и потому лучше от такового воздержаться. Для подобной миссии никто не подходит более, чем сеньор Руй де Фаньес. Но если он сам все еще продолжает оставаться заинтересованным лицом, то тогда ему, разумеется, неудобно обращаться к Фронауэру с таким советом.

— И если, достопочтенный сеньор, — выговорил Говен, вдруг, к собственному ужасу, осознав, что он тем самым как бы отважился сделать рывок вперед, — если мой бывший господин это сделает — и будет иметь успех?..

— Тогда вы попросите руки герцогини — и будете иметь успех, невозмутимо ответил марешаль.

Так вот Говену, дерзнувшему совершить рывок, ударила в лицо струя животворной воды из ключа, который он, подобно рудокопу, пробил сам во внезапном приливе отваги; и сразу же неудержимый поток хлынул во все ходы и закоулки его души, а в голове эхом раскатывались простые слова марешаля, подобно тому как полнится гулом колоколов звонница башни. Однажды придя в движение, стряхнув ту оцепенелость, с какой он до сих пор претерпевал свою боль, он ощутил, как неимоверно трудно ему сейчас сохранять над собой власть. Кровь ударила в голову, сердце шумно колотилось в груди, каждая солнечная стрела, пробивавшаяся сквозь листву, неслась прямо на него, он замер в ожидании удара, а галька под ногами разрасталась вровень с ним самим, будто шел он по ней, мал и расплющен, едва ли вершка на два от земли, к тому же покрытой бегущей водой. Никогда еще не доводилось ему испытывать что-либо подобное. Те разорванные бешеным боем сердца мгновения тогда в лесу, когда он сдерживал обезумевших коней, а его сеньор с обнаженным мечом в руке штурмовал бурую гору, будто из иного мира надвинувшуюся на гладкую, усыпанную хвоей дорогу, по сравнению вот с этими минутами, с этой внешне спокойной прогулкой под сводами лип, — те мгновения теперь следовало бы почесть скорее безмятежными, нежели бурными.

— Ваш незнатный род, — продолжал седовласый муж таким тоном, словно держал речь в совете, — отнюдь не помеха браку. Ведь и в случае с любым из обоих вольных рыцарей государственному совету пришлось бы принимать во внимание сравнительно низкий сословный ранг избираемого супруга — его ведь надо было бы возводить в герцогское звание. Да и сама наша милостивая госпожа, когда она, овдовев во второй раз, объявила о своем странном решении, едва ли могла рассчитывать на то, что ради чести добиться ее руки испытанию в Монтефальском лесу захотят себя подвергнуть высокородные князья. У особ княжеского достоинства обычно много хлопот и помимо драконов. Так что вполне достаточно того, что вы рыцарь по рождению и по званию. Теперь, задним числом, я могу вам сказать, что я постарался по возможности ускорить ваше посвящение, ибо давно уже, мой юный друг, присматриваюсь к вам. В самом деле — вы проехали сквозь этот лес и тем самым выполнили условие нашей госпожи. Да и вообще, я считаю, что со свадьбами нечего тянуть. Конечно, по странной своей прихоти случай после долгих лет ожидания привел к нам из лесу трех женихов сразу, но из этих троих один свататься не хочет, а другой не должен; зато третий — и это вы! — похоже, герцогине весьма приглянулся. Чего же нам затягивать ожидание до бесконечности? Ее милость мечтает о юном супруге, но сама-то, прошу прощения, с годами тоже не молодеет. Вы юноша благонравный, достойный и разумный, сеньор Говен. Вы не станете заносчиво полагать, что разбираетесь в государственных делах лучше, нежели почтенные и опытные мужи, которые уже многие десятки лет только этим и занимаются. Вы будете прислушиваться к советам и наставлениям — полагаю, я вправе от вас этого ожидать. Действуйте же! На этих условиях я всецело буду ваш, дела ваши устрою наилучшим образом и, если уж говорить совсем доверительно, без особых хлопот. Вам же надлежит немедля, нынче же пойти к вашему бывшему сеньору и побеседовать с ним. От этого все зависит. В беседе не забудьте также и о Фронауэре. После дадите мне знать.

И взору Говена явилась в слабых отсветах солнечных бликов сама судьба в виде белой холеной руки, выскользнувшей из меховой опушки парчового рукава и простершей к нему открытую ладонь; и это явление тоже показалось ему гораздо более огромным и страшным, нежели голова змея, надвинувшаяся однажды из лесной глубины на усыпанную бурой хвоей дорогу.

— Я все, все обещаю вам, милостивый сеньор, — собрав последние остатки голоса, произнес Говен, схватил руку марешаля и, наклонившись, поцеловал ее.

Как Говен, отпущенный марешалем, выбрался из липовой аллеи, он и сам не знал, ибо ему стоило немалых усилий сохранять равновесие, чтобы не шататься. Но прийти наконец в себя, остановиться или присесть — к чему в этих садах располагали многочисленные мраморные ротонды и беседки — ему так и не удалось. Он шагал все дальше и дальше, ощущая свое тело как снятую с петель дверь, лишь небрежно прислоненную к косяку. Он не шел, а будто падал, невесомый, в бездну солнечного света, синевы, буйного пожара цветочных гирлянд, стекающих вниз по белым стенам, он блуждал взглядом по искристому зеркалу прудов, внезапно открывавшихся перед ним, и видел вдали, поверх моря цветов, синие тени замкового собора. Мимоходом он поклонился группе придворных дам, игравших в мяч, но поклонился с отсутствующим взглядом, ощущая все свои члены словно одеревенелыми, лишь самой поверхностной оболочкой своей ему принадлежащими. Высокая дама со светло-каштановыми локонами удивленно посмотрела на него, потом отвернулась и с силой бросила мяч.

Как камень, давило на сердце Говену поручение марешаля; к чему угодно был он сейчас готов, только не к тому, чтобы преследовать какую-либо цель; но именно это и должно было направить его к сеньору де Фаньесу.

Когда он снова представил себе, как и о чем он спросит своего прежнего сеньора, он внезапно и резко прервал быстрый свой шаг, и тут наконец подвернувшаяся ему скамья оказалась как нельзя более кстати. Опустившись на нее и окинув взглядом далекий подернутый дымкой небосклон над террасами и садами, он впервые за все это время перевел дух, и сразу, будто принесенная легким летним ветром, его осенила мысль: просто остаться здесь, посидеть, отдохнуть, и пусть поручение марешаля, пусть все вообще идет своим чередом и проходит мимо, как те одинокие облака, что лишь изредка появлялись тут на горизонте, медлили несколько мгновений и снова таяли, канув в небытие, как и дни, и недели в Монтефале. И Говен успокоился.

Вдруг кто-то спрыгнул с высокой мраморной ступени на дорожку, подбежал и отвесил изящный поклон.

То был его паж, о котором он совсем забыл; несколько часов назад, желая немного побыть в одиночестве, он велел ему остаться здесь и поджидать его.

— Пойди к сеньору де Фаньесу и извести его, что я сейчас к нему приду, — сказал он пажу.

В тот момент, когда под сводами липовых крон Говену нежданно-негаданно предстал марешаль, сеньор Руй еще наслаждался сном; и если не в полном смысле слова сном заядлого праведника (едва ли таковой может получиться из «блудного рыцаря»), то все-таки сном человека, который в достаточной мере отдалился от обступивших его со всех сторон мирских дел, чтобы безмятежно почить в самой их гуще.

На небе мало что изменилось, солнце еще стояло в зените. Зеленоватая тень от листвы падала на ложе и тяжелое кресло, в котором, положив голову на подлокотник, спал Патрик, юный отпрыск английских графов, сама свежесть, розовость и чистота — будто кто-то бросил на сиденье пучок колосьев вперемешку с полевыми цветами.

В эту обитель тишины вдруг скользнул, вынырнув из-под арки, белобрысый малец в двухцветной ливрее, зыркнул искоса на спящего сеньора де Фаньеса и потом с размаху врезал Патрику под ребро, на что юный англичанин, не открывая глаз, молниеносным движением худенькой ноги весьма ловко пнул незваного пришельца в живот.