Читать интересную книгу Том 3. Рассказы 1917-1930. Стихотворения - Александр Грин

Искажения

Звезда покатилась…Это мы рассмешили ее.Глубже ночь опустилась,Развеселое ныне житье!

Наступило молчанье:Тихий ангел над домом летел,А к тому — примечанье:Дом был — морг, а жильцы — не у дел.

Поперхнулся хозяин:Значит, гости идут за двором;Значит, к Авелю КаинПрибежит с топором.

Движение

Праща описывает круг, —Смеется Голиаф;Праща описывает круг, —Повержен Голиаф;Праща описывает круг, —Но умер Голиаф.

Давид играет и поет, —Безумен царь Саул;Давид играет и поет, —Задумчив царь Саул;Давид играет и поет, —Спит, грезя, царь Саул.

Мечта разыскивает путь, —Закрыты все пути;Мечта разыскивает путь, —Намечены пути;Мечта разыскивает путь, —Открыты все пути.

Сон

На границе вод полярных, средь гигантских светлых теней,Где в горах, среди гранита, гаснут призраки растений,Реют стаи птиц бессонных; улетают, прилетают,То наполнят воздух свистом, то вдали беззвучно тают.Им в пустыне нет подобных ярким блеском оперенья;Дикой нервности полета нет средь птиц иных сравненья;А они живут без пищи, никогда гнезда не строя;И пустыня их волнует грозной вечностью покоя.Если льдины раздвигает киль полярного фрегата —Стаи бережно проводят и напутствуют собратаИ, его снастей коснувшись драгоценными крылами,Средь гигантских светлых теней исчезают с парусами.

Поэма

Ли

Посвящаю А.И. Куприну

— Да, я три раза видел ЛИ, —Сказал мне старый Биг.— Его я видел и теперьДоволен навсегда;Не может больше счастья быть,Как повстречаться с ним.

Как позабыть его лицо? —Оно светло; глазаУлыбкой странною блестят,Но нет тревоги в них,Как будто истина навекПринадлежит ему.

О, эта истина! Заметь,Что истин много.Им Отведены часы и дни.Царь Истина — весь мир.Царь Истина… такая есть, —Ее-то знает ЛИ.

Она проста на первый взгляд,Но очень мудрена,Когда захочет человекУмом ее понять.Ну, кто научно объяснитДвиженье сердца мне?..

Душа живого сердца — ЛИ,Вот кто такой он есть;Когда приходит он — тебеПриятно и легко.На знамени его всегдаНаписано: «ПРИВЕТ!»

Не человек он — нет.И он Явился мне во сне,Когда голодный я заснулВ пакгаузе пустом;Вдруг разбудил меня толчокПриветливый в плечо.

Я встал. Тут крыс унылый пискВернул меня стремглавК действительности злобной.Я На свет луны смотрелИ думал: «Это мне со снаПочудился толчок».

Как серебро в смоле, сиялХолодный диск луны.У ног моих застыл, дымясь,Ее молочный луч.Она смеялась надо мнойИз дали темных бездн.

Я вновь хотел смежить глаза,Но показалось мне,Что тень или намек на теньПарит над головойС улыбкой милой, как цветокСреди осенних гряд.

В волненьи сильном я не могЗапомнить все тогда,Я мог заметить лишь, что онПрекрасен и не горд.Приветлив, прост, как джентльмен,И пошутить не прочь.

— Кто спит — тот ест, — сказал он, взявЮмористичный тон, —Но афоризм этот хорош,И то условно — раз.Гораздо лучше ветчина,Хлеб, пиво и треска…

Уверен я, что утром тыПойдешь в Кардийский док.Есть с бородой там человек,Чахоточный такой, —Смотритель. Ты ему скажи,Что ЛИ тебя послал.

Меня зовут, мой милый, ЛИ.Я — некто и ничто.Я, как случится, — есть иль нет,Но, большей частью, — да.Три раза встретишь ты меняНа жизненном пути.

Я раз еще к тебе придуБез разрешенья, сам;А в третий — ты увидишь, гдеНужна моя рука,Сообразив, как человек,Зачем приходит ЛИ.

И он исчез. Ужель всю ночьПроговорил я с ним?Ревело утро пристанейРаскатами сирен,И солнце в голубой водеПлескалось нагишом.

Надеюсь, это не был сон, —Сказал я сам себе,Сердито взяв Кардийский докВ уме на абордаж, —Доверчив страшно был в те дниЯ, веря чудесам.

В воротах дока человекС унылой бородой,С румянцем алым на щекахОстановил меня,Плюясь сердито, и спросил —Зачем я здесь брожу,

Я шапку торопливо снял,Откашлялся, вспотел,И буркнул: «Я пришел от ЛИПоденщину просить;ЛИ наказал вам передать,Что он меня послал».

Смотритель важно загудел:«ЛИ? Что-то помню… да…Высокий этакий, в пенсне.Ну ладно, становись».И тут же выдал мне значок, билети инструмент.

2

Теперь я расскажу тебеО новой встрече с ним;Кардийский док он не считалОсобенно большимПриличным делом для себя,Он лучше поступил.

Раз я спасался от тюрьмыВ окрестностях Рено;Меня ловили пятый деньИ не могли поймать.Я избегал опасных местИнстинктом и судьбой.

Я не украл и не убил,Но спас из петли самКонтрабандиста, это былПремилый человек,Стрелявший метко на бегуВ таможенный дозор.

Мне даром это не прошло:Меня по бородеИ шраму выше уха зналВ том округе кой-кто.И я в окрестные лесаБежал как нелюдим.

Осенний дождь шумел в листвеПунцово-золотой,И небо серое врагомСмотрело на меня,И ветер яростно гуделНад мокрой головой.

Но голод теткой никогдаПрикинуться не мог,И я пошел, на пятый день,Куда глаза глядят, —За хлебом к людям. Шел на риск.Был голоден, как волк.

На перекрестке я попалВ облаву: из кустовЖандармы конные, хлещаГорячих лошадей,В погоню кинулись за мной,Крича: «Остановись!»

Держи карман!.. Развив пары,Я в сторону рыскнулИ по оврагам, где копытБессильно волшебство,Примчался к дому лесникаНа красный свет окна.

Сам не был дома, но егоИспуганная дочьСерьезно слушала меняИ улыбнулась, лишьЯ руку ей поцеловал,Прося укрыть на час.

Она ввела меня в чуланИ плотно заперла,И снова стала шить и петьПриятным голоскомО королеве и еяИзысканном паже.

Свирепый голос раздалсяС порога: «Мариэт!Куда девался человек,Что пробежал сюда?Дела плохие, если онПод юбкой у тебя…»

«Ступай немедленно к чертям! —Сказала Мариэт. —Давно ли с девушками тыТак обращаться стал…Клянусь, я расскажу отцуО дерзости твоей…

Здесь кто-то, верно, пробежалЗадворками, и яХодила даже посмотретьС ружьем и фонарем.Но это был, должно быть, волк,Иль пьяница, как ты».

Еще поспорили они,Но спасовал жандарм,Недаром смелые глазаУ женщин, — иногдаВернее выстрела, — и тыИ я боимся их.

Вот стихло. Крадучись, как вор,Я выглянул за дверь…Но не увидел Мариэт,Сидел у печки ЛИ.И бил в ладоши, и, смеясь,Торжествовал вовсю…

Я вздрогнул и глаза протер…Не ЛИ, а МариэтВстает и тихо говорит:«Скорее уходиЛесной тропой на Зурбаган».И объяснила путь.

Я крепко руку ей пожал,Взял хлеб и серебро,Что без обиды предложитьСумела мне она,И вышел. Снова мокрый лесШумел над головой.

Но через несколько шаговЯ обернулся: дверьБыла открыта, МариэтСтояла молча в нейС улыбкой сдержанной в лице,Прижатом к фонарю…

3

Биг продолжал: «Об этом — все.Но слушай, — третий разЯ помогал немного ЛИВ истории его.Все вышло верно, как сказалОн сам про третий раз».

На океанский пароход,Плывущий в Порт-Саид,Сел неизвестный пассажир,Зловещий, как болид,Огнем вспахавший небесаНемой аэролит.

Он был не молод и не стар,Изысканно одет,Красив угрюмой красотойВо тьме прошедших лет —Печатью тягостных утрат,Падений и побед.

Казалось, он в душе таилВсех выражений знак:На суетливых моряковСмотрел он, как моряк,Как будто указать хотелЧто делать им — и как.

На хамовитых торгашей,Офицеров и дамСмотрел он так же, как они;Как если б, чудом, самБыл женщина и офицер,Не джентльмен, торгаш и хам.

Но про него сказать не могНикто бы никогда,Откуда он и почемуМолчит везде, всегда,Как темная у корабляБездонная вода.

За двадцать долгих дней — ни с кемОн слова не сказал,Вопросов, возгласов к немуНикто не обращал.Его лица ни разу смех,Согрев, не освещал.

Бесшумно появлялся онИ тут, и там — везде,Как будто отдыха искал,Не находя нигде,Как будто изнывал, томясьВ неведомой беде.

Куда бы он ни приходил,Следили все за ним,Глаза прищурив, и сигарЗадумчивее дымСливался с воздухом морей —Простором голубым.

И дам изысканный цветникВ лонгшезах, у борта,Его завидя, умолкал,Шепчась надменно; та,Чей взор он длил, — смотрела, сжавПрезрительно уста.

Он умер… Он взойти хотелНа палубу, но вдругСклонился к поручням, в глазахБлеснул немой испуг,Он пошатнулся и упалК ногам проворных слуг.

Веселый пароходный врач,Осмотр закончив свой,Сказал присутствующим: «ОнБыл, кажется, немой.Теперь он более чем нем,Ручаюсь головой!»

И документы, паспортаИскали у негоУ мертвого, — но ни бумаг,Ни писем — ничегоНе обнаружили, и онЧужим был для всего.

Я видел бледное лицо,Покой закрытых глаз…Приятель! всяческую смертьЯ наблюдал не раз,Но смерти именно такойНе мыслил бы для нас.

Ни состраданья, ни рукиЗнакомых иль друзей,Но многоликий здесь стоялСпокойный ротозей,Как будто он в театр пришел,В театр или музей.

И даже имя мертвецаНикто сказать не мог,Чтоб хоть прибавить про себя:С таким-то черт иль бог.Сухое выраженье лицТвердило скрытно: «сдох».

Вдруг гневно захотелось мне,Чтоб не был одинокТот, кто без имени лежал.Не траур, не венок —Он похороны в море ждалС балясиной меж ног.

Волненьем думным сердце сжав,Мне вспомнились все те,Кто умирал, как жил, один,В холодной пустоте.Кто близость избранных людей,Грустя, хранил в мечте.

Возвысив голос, я сказал,Храня спокойный взор:«Мне этот человек знаком,Его зовут Кон-Фор,Три месяца провел я с нимВ ущельях диких гор.

Его я знаю как себя:Изгнанья десять летВ пустыне он похоронил,Переступив запретЗакона мысли, — да, такойЗакон придумал свет.

В непримиримости егоТаился черный яд.Умом вдали от всех он был,Душой рвался назадК привычкам сердца, — и не могРазрушить этот ад.

Лишенья, недуги и гневОкаменили дух.Он к окружающему сталБезличен, слеп и глух,Лишь сокровенному внималОн, умолкая вдруг.

Пока судьбы тяжелый грехУдар свой грозный длил, —Он потерял навеки всех,Кого, скорбя, любил,Всех отдал он земле — и сталНемым, как с нами был.

И та, чье имя произнестьНе мог он без мольбы, —Перестрадав, устала ждатьИ жить в тисках судьбы,Покинув навсегда самаМир скорби и борьбы.

Едва ли жил он с той поры;Он прозябал, вернейВоспоминаньем жалким техЖивых и ярких дней,Когда — для молодости — мирБыл ближе и родней.

Теперь спокойный он лежитЗдесь на глазах у нас.В мученьях дух его горел,И, догорев, угас:Да будет мир его душе,И нашей — в смертный час!..»

Итак, — ты видишь, — я судьбуИ имя дал ему.Такая стройность лжи былаЖутка мне самому…Как сказку эту я сложил, —Не знаю — не пойму.

Подобной сказки никогдаНе приходилось мнеИзлить так просто и легкоНи сердцу, ни во сне.И, сам примолкнув, я на мигПоверил ей вполне.

* * *

Толпа обидчива. ОнаМолчанья не проститНи мертвым, ни живым: толпеИзнанка тайны льстит,Тогда, довольная, онаРыдает иль свистит.

И я, всех зорко осмотрев,Поймал печали знак,Знак примиренья, шляпы сняв,Молчали все; моряк,Скиталец вечный, прошептал,Крестясь угрюмо: «Так».

Тогда, случайный кинув взгляд,Увидел я вдалиС цветком в петлице, на кормеГуляющего ЛИ.Он беззаботно закричал:«Ну, этих провели!»

Еще мгновенье — и волнаБлеснула сквозь него,Он тенью в парусе мелькнулИ скрылся… для кого?В какие страны? Трудно знатьВсе прихоти его.

Два миллиарда человекПо безднам мчит земля,И к каждому приходит ЛИС улыбкой короля,Власть терпеливую своюС хозяином деля.

И только в битвах, где сердцаИная точит власть,Не мог он выразить никакСвою смешную страстьК проделкам странным, из какихЯ рассказал здесь часть.

Прощай, товарищ. Ночь глуха,Я выпил и устал.Когда-нибудь расскажешь ты,Как ли к тебе пристал,Как взгляд твой, радуя его,Смеялся и блистал.

Примечания