Мелодия
Фрегат, за тридевять земельСвершив свой путь, присталК вечерней гавани и рейЕще не опускал.Еще вечерних фонарейМатрос не зажигал.
На рейде, бросив якоря,Став бушпритом на Юг,Он, мощью, вид имел царяСреди покорных слуг —Шхун, барок, бригов… и заряПрочла названье — «Друг».
— Эй, эй, на корабле! — вскричалХмельной как дым матрос —Какой сюда вас ветер мчалИ в гавань как занес?Я раньше вас не примечал,Ответьте на вопрос.
Но тих, как серафима взор,Был звездный рейд вдали,И в гавань огненный узорБросали корабли,И в реях пел воздушный хорО красоте земли.
Матрос упрямый, как дитя,Мотая головой,Упорно говорил: «ХотяЯ только рулевой,Но поднимаю не шутяСвой вымпел боевой!
Я говорю… фюить… фюить,Ваш такелаж мудрен…Когда вы будете грузить?Когда и сколько тонн?И… это самое… фюить,Я пьян, но я умен».
И слышал он, поняв едва(Иль грезилось ему)Ночные тихие слова,Прорезавшие тьму:«Морей блаженна синеваФрегату моему.
Но я в игре веселой дняВ огне небесных риз,Когда штурм-трос ползет звеняИ в парус хлещет бриз,Возьму от вас, навек храня,Прекрасную Таис.
Звездой рожденная цвести,Она, свежее роз,Со мною, на моей груди,В венках из нежных косУйдет от вас навек…Прости,Прости меня, матрос!»
Дайте
Дайте хлеба человеку,Человек без хлеба — волк,Ну — и хлеб без человекаНебольшой, конечно, толк.
Дайте чаю, он полезен,Бодрость будит, гонит сон.Утомлению любезенИ тоске приятен он.
Сахар с чаем неразлучен,Дайте сахару, вобще!Без него желудок скучен,Монпансье ему — вотще…
Дайте мяса, — в нем таитсяИ кузнец, и кирасир…В нем невидимо струитсяСильной жизни эликсир.
Дайте яиц, масла, гречки,Проса, полбы и пшена,Чтобы нервность нашей речиВдруг была укрощена.
Чтобы жизнь, взлетая шире,Обернулась — нам в удел —Не картошкою в мундире —А богатой жатвой дел!
Буржуазный дух
Я — буржуа. Лупи меня, и гни,И режь! В торжественные дни,Когда на улицах, от страха помертвелых.Шла трескотня —В манжетах шел я белых.
Вот главное. О мелочах потом,Я наберу их том.Воротничок был грязен, но манжетыНедаром здесь цинично мной воспеты:Белы, крахмальны, туги…Я — нахал,Нахально я манжетами махал.
Теперь о роскоши. Так вот: я моюсь мылом.Есть зеркало, и бритва есть, «Жиллетт»,И граммофон, и яблоки «ранет»,Картины также «Вий» и «Одалиска».Да акварель «Омар», при нем сосиска.
Всего… все трудно даже перечесть:Жена играет Листа и Шопена,А я — с Дюма люблю к камину сестьИль повторить у По про мысль Дюпена;Дюма дает мне героизм и страсть,А Эдгар По — над ужасами власть.
У нас есть дети, двое… Их мечта —Бежать в Америку за скальпами гуронов.Уверен я, что детские устаЛепечут «Хуг!» не просто, нет. Бурбонов,Сторонников аннексий я растил!Молю всевышнего, чтоб он меня простил.
Мы летом все на даче. ОзеркиВолшебное, диковинное место;Хотя цена на дачу не с руки,И дача не просторнее насеста,Но я цинично заявляю всем:На даче! Ягоды! В блаженстве тихом ем!!!
Вот исповедь. Суди. Потом зарежь.Я оправданий не ищу, не надо.К «буржуазности» я шел сквозь «недоешь»,Сквозь «недоспи», сквозь все терзанья адаРасчетов мелочных. Подчас, стирая сам,Я ужинал… рукою по усам.
Я получаю двести два рубля,Жена уроками и перепиской грабит,Как только носит нас еще земля?!Как «Правда» нас вконец не испохабит?!Картины… книги… медальон… дрова!Ужасная испорченность… ва-ва!
Упорны мы! Пальто такое «лошь»Со скрежетом купили, хоть рыдали;За «Одалиску» мерзли без калош,А за «Омара» полуголодали.Вопще, оглох наш к увещаньям слух…Елико силен буржуазный дух!
Реквием
Гранитных бурь палящее волненье,И страхом зыблемый порог,И пуль прямолинейных пенье —Перенесли мы, — кто как мог.В стенных дырах прибавилось нам неба,Расписанного тезисами дня;Довольны мы; зубам не нужно хлеба,Сердцам — огня.Истощены мышленьем чрезвычайно,Опутаны мережами программ,Мы — проповедники в ближайшей чайнойИ утешители нервозных дам.До глупости, до полного бессильяДо святости — покорные ему,Бумажные к плечам цепляя крылья,Анафему поем уму.Растерянность и трусость стали мерой,Двуличности позорным костылемМы подпираемся и с той же в сердце веройДругих к себе зовем.Свидетели отчаянных попытокСостряпать суп из круп и топора —Мы льстиво топчемся, хотя кнута и пытокПришла пора.И крепкий запах смольнинской поварниНам потому еще не надоел,Что кушанья преснее и бездарнейКто, любопытный, ел?О, дикое, безжалостное время!Слезам невольным даже нет русла,Как поглядишь — на чье тупое темяВода холодная спасительно текла!Лет через триста будет жизнь прекрасной,Небесный свод алмазами сверкнетИ обеспечен будет — безопасныйВ парламент — вход.
Отставший взвод
В лесу сиял зеленый рай,Сверкал закат-восход;В лесу, разыскивая путь,Бродил отставший взвод.День посылал ему — тоску,Зной, голод и… привет;А ночь — холодную росу,Виденья, сон и бред.Блистала ночь алмазной тьмой,Трещал сырой костер;Случалось — в небе пролеталОгнистый метеор,Как путеводная звездаВ таинственную даль,Чертя на жадном сердце след,Далекая печаль;А в серебре ночной реки,В туманах спящих водСиял девичьих нежных лицВоздушный хоровод.В дыму над искрами вилисьНочные мотылькиИ изумрудный транспарантЧертили светлячки;И гном, бубенчиком звеня,Махая колпаком,Скакал на белке вкруг сосны,Как на коне верхом;И филин гулко отвечалДокладам тайных слуг:«Я здесь людей не примечал;Теперь их вижу… Хуг!»Всех было десять человек,Здоровых и больных;Куда идти — и как идти —Никто не знал из них.И вот, когда они брелиВ слезах последних сил,Их подобрал лесной разъезд,Одел и накормил,Но долго слышали ониДо смерти, как во сне,Прекрасный зов лесных озерИ гнома на сосне.
Искажения
Звезда покатилась…Это мы рассмешили ее.Глубже ночь опустилась,Развеселое ныне житье!
Наступило молчанье:Тихий ангел над домом летел,А к тому — примечанье:Дом был — морг, а жильцы — не у дел.
Поперхнулся хозяин:Значит, гости идут за двором;Значит, к Авелю КаинПрибежит с топором.
Движение
Праща описывает круг, —Смеется Голиаф;Праща описывает круг, —Повержен Голиаф;Праща описывает круг, —Но умер Голиаф.
Давид играет и поет, —Безумен царь Саул;Давид играет и поет, —Задумчив царь Саул;Давид играет и поет, —Спит, грезя, царь Саул.
Мечта разыскивает путь, —Закрыты все пути;Мечта разыскивает путь, —Намечены пути;Мечта разыскивает путь, —Открыты все пути.
Сон