Читать интересную книгу Последний орк - Сильвана Мари

Жизнь, прожитая без единого полета мысли, настолько постыла, что ее легко можно отдать за то, чтобы уничтожить побольше врагов, и отдать не просто без сожаления, но даже с неимоверной радостью.

Впервые в жизни Ранкстрайл ощутил где-то между желудком и позвоночником неосязаемое, неуловимое чувство, которое невозможно было ни с чем спутать, — страх. Он ощущал страх так, как никогда раньше.

Он не хотел умирать.

Он не хотел, чтобы его ранили.

Он не хотел, чтобы его кровь пролилась и смешалась с землей на поле боя. Пусть лучше она остается в его венах, чтобы он мог вернуться к Авроре, к себе домой, к своим детям, которые ползали бы по его коврам цвета солнца и ветра. Он понял, что до этого момента его мужество имело много общего со смелостью орков, с их равнодушием к смерти, свойственным тем, кто не любит ни собственную жизнь, ни собственную кровь и поэтому легко рискует ими в бою. Теперь же его жизнь и его кровь становились настоящим сокровищем: Аврора любила его. Он больше не желал их лишиться. Ранкстрайл понял, что если он хочет и дальше сражаться и вести за собой солдат, то ему придется научиться вынужденному мужеству людей, которое заставляет их идти вперед, даже когда страх сжимает все внутренности, которое не позволяет остановиться, даже когда твоя жизнь, твоя драгоценная, полная радости и света жизнь висит на волоске. Ненависть была здесь бессмысленна и бесполезна. Лишь мысль о тех, за кого он сражался, могла поддержать его в бою и придать ему сил.

Возможности дипломатии и плодородие земли наверняка могли сократить количество войн, а может, и вовсе оставить их в прошлом.

Он знал, что значит быть королем: Заимодавец научил его использовать деньги так, чтобы земля приносила урожай — а лишь изобилие искореняет жестокость народов. Кроме того, он умел держать спину прямо за столом, что пригодилось бы в случае трапезы с послами: Заимодавец все предусмотрел.

Ранкстрайл еще раз взглянул на Аврору, потом перевел взгляд на горизонт, и тот вдруг засиял и преобразился прямо на его глазах. Перед ним раскинулась земля орков, какой он увидел ее, когда забрался на вершину Расколотой горы. Он увидел города и мосты, перекинутые через реки и овраги, там, где сейчас была голая степь. Увидел кукурузные поля, чередующиеся с лугами лекарственных трав, там, где сейчас были непроходимые дикие леса. Он увидел Народ Орков, покинувший грязь и шатры из грубо выделанной кожи, возле которых их дети дрались с собаками из-за обглоданных костей, и воздвигший из гранита и мрамора новые города, чьи голубые купола, украшенные золотом, отражали небо, а огромные библиотеки возвращали гордость свободной мысли и науки.

Если рядом с ним Аврора, то все возможно.

Ранкстрайл кивнул.

Он не отрываясь смотрел на свое видение, и когда города, арки и купола задрожали, словно свеча на ветру, и исчезли, все это ясно врезалось в его память, словно отмеченная на карте цель.

Ранкстрайл повернулся к Авроре, и на его плечи упал тяжкий груз насущных проблем. Если он хотел жениться на ней до наступления утра, то прежде всего необходимо было найти кого-то, кто исполнил бы свадебный обряд.

До него дошло, что он не имел ни малейшего понятия, кто этим занимался. Жители Внешнего кольца обращались в подобных случаях к тому же типу, что собирал подати и налоги, — кривоногому Стервятнику с жирными седыми волосами, который, помимо сбора податей, регистрировал рожденных, умерших и прибывших в Варил. Естественно, взимая за каждую запись, будь то рождение, смерть, прибытие в город, женитьба или переезд в другой дом, ту плату, которая была установлена для жителей Внешнего кольца.

Ранкстрайл был Командиром Варила, а Аврора принадлежала к высшей аристократии Далигара, помимо того что командовала подкреплениями, присланными городом-союзником. И провести свадебный обряд должен был никак не Стервятник из Внешнего кольца. Ранкстрайл пообещал себе, что его первым королевским указом будет изменение системы сбора податей, и снова задумался о том, кто мог бы их поженить.

Он практически ничего не знал о жизни в Цитадели: он был здесь всего два раза в жизни.

Кстати, теперь, когда он стал Командиром города, где он должен был жить?

Голос Авроры прервал его размышления.

— Господин, — проговорила она, — если вы желаете, я могу позвать бургомистра для проведения свадебного обряда. Я знаю его с детства, и вам не придется отвлекаться от подготовки к атаке.

Наступило недолгое молчание.

— Да, конечно, — ответил Ранкстрайл, скрывая свое облегчение за поддельной беспечностью.

— Может, вы также желаете, чтобы я приказала открыть Дом командиров? Я думаю, он заперт с тех пор, как орки повесили сира Эрктора.

— Ну конечно же, — с той же напускной безмятежностью ответил Ранкстрайл.

Значит, существовал Дом командиров! Значит, ему было куда привести Аврору! Ладно, если уж у него был дом, то можно было заняться и его внутренним убранством — перенести туда ковры цвета солнца и ветра, купленные у торговца из города-каравана Дарбога, Подарка Богов, который был разрушен ураганом, а в прошлом носил название Гоуннерт, Любимый, будучи построенным на развалинах Лаккила, Удачливого, уничтоженного землетрясением. И теперь благодаря капитану этому городу суждено было подняться из руин своими каменными стенами и лазуритовыми куполами и войти в историю под именем Самкидд, Непобедимый.

Аврора уже направилась к лестнице, когда он наконец добавил обращение «госпожа».

Она остановилась, обернулась и ответила ему улыбкой и легким поклоном. В спешке вновь повернувшись к лестнице, она вдруг потеряла равновесие. Ранкстрайл бросился к ней и успел схватить за руку, удержав от падения. Но при этом его массивная золотая цепь зацепилась за сеточку в волосах Авроры и разорвала тонкие серебряные нити; малюсенькие жемчужины полетели во все стороны. Светлые волосы Авроры, уложенные в аккуратные косы и завитки, рассыпались по ее плечам легким, мерцающим во мраке шелком. Даже в тусклом свете факелов Ранкстрайл заметил, что она покраснела. Аврора замерла, и он тоже не смел пошевелиться. Наконец он осторожно убрал волосы с ее лица.

Ранкстрайл вновь увидел свои темные руки на ее белокурых локонах, но теперь не испытал желания отнять их: эти руки принадлежали ему, а не тому, кто его зачал.

Он мог без стыда и без ужаса гладить своими руками волосы женщины, которую любил больше всего на свете и которая по собственному желанию выбрала его себе в мужья.

Он спросил у Авроры, всё ли в порядке, и та кивнула. Они посмотрели друг другу в глаза, и Аврора прошептала:

— В моей тени тоже прячутся демоны.

Она произнесла эти слова без какой-либо интонации, но Ранкстрайл почувствовал ее боль, словно море грязи залило всю землю до горизонта.

Ему вспомнилось странное чувство стыда, которое он испытал в тот жаркий летний день, когда на закате оставил Аврору одну в ее цветущем саду с серебряными качелями. Ему казалось тогда, что он бросил товарища, попавшего в руки к оркам.

— Вы никогда не говорили мне, как умерла ваша мать, — сказал он.

— Она попыталась бежать, взяв меня с собой. Ей отрубили голову, — ответила Аврора бесцветным голосом.

— И это ваш отец отдал приказ казнить ее? — спросил Ранкстрайл: он хотел быть уверенным, что правильно все понял.

Аврора кивнула.

— Вы это видели? Казнь? — на этот раз шепотом спросил он.

Аврора снова кивнула.

На Ранкстрайла нахлынула смесь боли и стыда, которая знакома лишь детям подлецов. Его последние сомнения исчезли, растворились навсегда.

Он подумал, что каждый в ответе лишь за свои поступки, а не за то, что сделали его родители.

Он крепко обнял Аврору, прижимая ее к себе изо всех сил. Они стояли обнявшись, словно два странника, которые пересекли пустыню, чтобы наконец встретиться. Он чувствовал ее дрожь, легкую, словно трепыхание крыльев воробушка, зажатого в ладонях. Потом она успокоилась, положила голову ему на плечо и расплакалась.

На его спине переплетались старые шрамы от хлыста и недавние, от щипцов палача.

Лизентрайль как-то сказал ему, что, если женщина дотронется до шрамов мужчины, воспоминание о них больше не будет нести с собой боль. Это оказалось правдой. Настоящее окрашивает прошлое в иные цвета. Сейчас, когда он чувствовал всем телом тепло Авроры, боль прошлого стиралась. Но без прошлого не могло быть настоящего и будущего. И это настоящее и будущее стоили каждой капли вчерашней боли.

Молодой капитан закрыл глаза. Впервые за долгие годы к нему вернулся его сон о теплом маленьком создании у него на руках — о ребенке, которого он учит ходить и говорить, который называет его отцом. Этот сон снился Ранкстрайлу в детстве, еще до того, как злобный червь сомнений начал точить его душу; потом сон исчез, спрятался в самом темном уголке его сознания вместе с самим правом на подобные сны, вместе с ужасом, что он будет видеть в собственных детях призрак чудовища, которое произвело на свет его самого. Теперь же он снова мог видеть этот сон: его дети будут всего лишь детьми, а не призраками чудовищ.