Читать интересную книгу ВАЛИС. Трилогия - Филип Дик

— Но у этих идей была ценность. И Тим синтезировал их. Тим объединял различные идеи.

— Но не очень–то хорошие.

Взглянув на Билла, я спросила:

— Кто ты такой, чтобы судить об этом?

— Я знаю, что ты любила его. Тебе не надо его постоянно защищать. Я вовсе не нападаю на него.

— Но звучит именно так.

— Я тоже его любил. Множество людей любило епископа Арчера. Он был великим человеком, таких мы больше не увидим. Но он был безрассудным, и ты знаешь это.

Я ничего не ответила. Просто вела машину, слушая в пол–уха радио. Они как раз проигрывали «Вчера».

— И все же Эдгар был прав относительно тебя. Тебе следовало бросить университет и не заканчивать его. Ты проучилась слишком много.

С горечью я повторила:

— «Проучилась слишком много». Боже. Vox populi.[121] Недоверие к образованию. Мне уже опротивело постоянно слышать это дерьмо. Я довольна тем, что знаю.

— Тебя это разрушает.

— A тебя это шибко волнует?

Билл спокойно ответил:

— Тебе очень больно, и ты очень несчастна. Ты хороший человек, ты любила Кирстен, Тима и Джеффа, и ты не можешь оправиться от того, что с ними произошло. И твое образование не помогло тебе справиться с этим.

— Здесь не с чем справляться! — вскричала я в бешенстве. — Они все были хорошими людьми, и они все умерли!

— «Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли».[122]

— Это еще что?

— Это говорит Иисус. Кажется, эти слова произносятся на мессе. Я посещал несколько раз мессу с Кирстен, в соборе Божественной Благодати. Однажды, когда Тим проходил с потиром — Кирстен стояла на коленях у ограды, — он тайно надел ей на палец кольцо. Этого никто не видел, она рассказала мне. Это было символическое обручальное кольцо. Тим тогда был одет в мантию и все остальное.

— Расскажи мне об этом, — попросила я с горечью.

— Я тебе рассказываю об этом. А ты знала…

— Я знала о кольце. Она рассказала мне. Она показывала его мне.

— Они считали себя духовно обвенчанными. Перед глазами Божьими и в глазах Божьих. Хотя и не по гражданскому праву. «Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли». Эти слова отсылают к Ветхому Завету. Иисус приносит…

— О боже ж ты мой! Я думала, что уже выслушала всю эту фигню. Не желаю слушать больше. Они не привели ни к чему хорошему тогда и не приведут никогда. Бэрфут толкует о бесполезных словах — вот это и есть бесполезные слова. Почему Бэрфут называет тебя бодхисаттвой? Какими это состраданием и мудростью ты обладаешь? Ты достиг нирваны и вернулся назад помогать остальным, так что ли?

— Я мог бы достичь нирваны. Но я отверг ее. Чтобы вернуться.

— Прости меня, — устало сказала я. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Ладно?

— Я вернулся в этот мир. С того света. Из сострадания. Это я и узнал там, в пустыне, в пустыне Мертвого моря. — Он говорил спокойно. Его лицо выражало полное спокойствие. — Вот что я нашел.

Я уставилась на него.

— Я — Тим Арчер, — объявил Билл. — Я вернулся с того света. К тем, кого я люблю. — Он улыбнулся широкой и необъяснимой улыбкой.

15

Помолчав с минуту, я спросила:

— Ты сказал Эдгару Бэрфуту?

— Да. — ответил Билл.

— Кому еще?

— Да больше никому.

— Когда это произошло? — А потом я сказала: — Ты, е***ный псих. Это никогда не кончится. Это продолжается и продолжается. Один за другим, они сходят с ума и умирают. Все, что я хочу, это заниматься своим магазином, накуриваться, время от времени трахаться и читать кое–какие книжки. Я никогда не просила об этом. — Колеса моего автомобиля взвизгнули, когда я вильнула, чтобы обогнать какую–то колымагу. Мы почти доехали до ричмондского края моста Ричардсона.

— Эйнджел, — начал Билл, мягко положив мне руку на плечо.

— Убери свою чертову лапу от меня.

Он убрал руку.

— Я вернулся, — повторил он.

— Ты снова спятил, тебе место в психушке, ты, псих–гебефреник. Ты что, не видишь, что со мной делается, когда мне приходится выслушивать это? Знаешь, что я думала о тебе? Я думала: по–настоящему среди нас только один нормальный. Он отмечен как псих, но он нормальный. Мы отмечены как нормальные, но мы психи. А теперь вот и ты. Ты последний, от кого я этого ожидала, но, наверное… — Я прервалась. — Дерьмо. Оно не поддается контролю, это развитие безумия. Я всегда говорила себе: Билл Лундборг в контакте с реальным. Он думает о тачках. Ты мог бы объяснить Тиму, почему нельзя ехать в пустыню Мертвого моря на «датсуне» с двумя бутылками коки и картой с заправочной станции. А теперь ты такой же псих, какими были они. Даже еще больше. — Я сделала радио громче. Звуки «Битлз» заполнили автомобиль… Билл тут же выключил радио, совсем выключил.

— Пожалуйста, помедленнее.

— Пожалуйста, когда мы доедем до шлагбаума, вылези из машины и поймай кого–нибудь другого. И можешь передать Эдгару Бэрфуту, чтобы он дурачил…

— Не вини его, — решительно сказал Билл. — Только я ему сказал, он мне ничего не говорил. Медленнее! — Он потянулся к ключу зажигания.

— Хорошо, — согласилась я, опуская ногу на тормоз.

— Ты перевернешь эту консервную банку и угробишь нас обоих. И ты даже не пристегнула ремень.

— Из всех дней именно в этот, когда убили Джона Леннона. Я должна выслушивать это прямо сейчас.

— Я не нашел гриб энохи, — заявил Билл.

Я ничего не ответила. Просто вела машину. Вела как могла.

— Я упал со скалы.

— Да, я тоже читала это в «Кроникл». Было больно?

— К тому времени я был практически без сознания из–за солнечного света и жары.

— Что ж, очевидно, ты не такой уж и сообразительный, коли убрался вот так. — А потом, неожиданно, я почувствовала жалость, и мне стало стыдно, непомерно стыдно за то, как я вела себя с ним. — Билл, — сказала я, — прости меня.

— Конечно, — ответил он просто.

Я обдумала, что говорить, и спросила:

— Когда… Как мне теперь называть тебя? Билл или Тим? Вас теперь двое?

— Меня двое. Из двух личностей образовалась одна. Подойдет любое имя. Наверно, тебе следует называть меня Биллом, чтобы люди не узнали.

— Почему ты не хочешь, чтобы они узнали? Я вот думаю, что такое важное и исключительное событие, как это, такое знаменательное, как это, должно быть известно всем.

— Меня снова упекут в больницу.

— Тогда я буду называть тебя Биллом.

— Гдe–то через месяц после своей смерти ко мне пришел Тим. Я не понимал, что происходит. Я не мог объяснить. Свет, цвета, а затем чуждое присутствие в моем разуме. Другая личность много сообразительней, чем я, думает о вещах, о которых я и не думал никогда. И он знает греческий, латынь и древнееврейский, все о теологии. Мысли о тебе были очень четкими. Он хотел взять тебя в Израиль.

При этих словах я внимательно посмотрела на него, меня пробила дрожь.

— Teм вечером в китайском ресторане, — продолжал Билл, — он пытался тебя уговорить. Но ты ответила, что у тебя все спланировано. Ты не могла уехать из Беркли.

Я убрала ногу с газа, машина начала замедляться. Она ехала все медленней и медленней, пока не остановилась совсем.

— На мосту останавливаться запрещено. Если только у тебя не неполадки в двигателе или не кончился бензин, что–нибудь такое. Езжай дальше.

Ему рассказал Тим, сказала я себе. Я машинально сбросила передачу, снова запустила двигатель.

— Тим на тебя здорово западал.

— И?

— Это было одной из причин, почему он хотел взять тебя с собой в Израиль.

— Ты говоришь о Тиме в третьем лице. То есть на самом деле ты не отождествляешь себя с Тимом. Ты — Билл Лундборг, говорящий о Тиме.

— Я Билл Лундборг, — согласился он, — но также я и Тим Арчер.

— Тим не сказал бы мне этого. Что у него был ко мне сексуальный интерес.

— Я знаю, — ответил Билл. — Но это говорю тебе я.

— Что мы заказывали в тот вечер в китайском ресторане?

— Понятия не имею.

— Где был ресторан?

— В Беркли.

— Где в Беркли?

— Я не помню.

— Скажи мне, что означает «гистеропротерон»?

— Откуда я знаю? Это латынь. Латынь знает Тим, а не я.

— Это греческий.

— Я и греческого не знаю. Я улавливаю мысли Тима, и время от времени он думает на греческом, но я не знаю, что означают греческие слова.

— Что, если я поверю тебе? Что тогда?

— Тогда ты будешь счастлива, потому что твой старый друг не умер.

— В этом все и дело.

— Да, — кивнул он.

— Мне кажется, — начала я осторожно, — что дело здесь посложнее будет. Это было бы чудом необычайной важности для всего мира. Это то, чем должны заняться ученые. Это доказывает, что есть вечная жизнь, что потусторонний мир все–таки существует — что все, во что верили Тим и Кирстен, действительно правда. «Здесь, деспот Смерть» — правда. Ты не согласен?