форшлагами и головокружительными пассажами, переходящими в ураганный финал, девочка угостила нас необузданной демонстрацией своей виртуозности, и мы поняли, что до этого она еще сдерживалась. Это было волшебное, ошеломительное выступление, вознагражденное заслуженными аплодисментами, и я запретил себе думать о том, насколько показательно для упадка европейской культуры то, что нам даже не требуется меланхоличного европейского артиста, дабы выразить нашу европейскую ностальгию по европейскому прошлому, — двенадцатилетняя китаянка может сделать это ничуть не хуже или даже лучше.
Скрипачка трогательно поклонилась, вдруг превратившись из виртуоза высшего класса в двенадцатилетнего ребенка, и продолжила концерт первым каприсом в ми мажоре, известным как «Арпеджио». Где-то на середине в фойе послышался тихий звон драгоценностей. Я было подумал, что своим волшебным исполнением девочка оживила в нашем воображении ушедшую эпоху Паганини, но то были настоящие драгоценности, а потом до нас донесся и шелест настоящего платья.
По ступенькам мраморной лестницы спускалась дама очень преклонного возраста. Одета она была полностью в белое, словно невеста. Кожа ее лица и рук тоже белела, словно пергамент древних фолиантов, на страницах которых можно найти то, что предано забвению. Серебристые седые волосы сзади были заплетены в косу. Вся ее фигура была тонкой и хрупкой, почти прозрачной, будто в живых оставалась лишь малая часть старой дамы, но в ее осанке и нетвердой походке сквозило неуловимое достоинство, помнящее о блестящем прошлом. Только ее глаза — ярко-синие и сияющие, как у девочки, — светились жизнью.
Я понял, кто она. Вообще-то, я уже оставил надежду когда-нибудь с ней познакомиться. Паганини выманил ее из таинственного первого номера. Я вздрогнул. Не потому, что боялся ее, нет, — она каким-то необъяснимым образом внушала благоговение. Скрипачка остановилась. Старая дама жестом призвала ее продолжать. Девочка заиграла каприс заново. Монтебелло вскочил, чтобы сопроводить старую даму к стулу в первом ряду, рядом с собой. Она села и сжала его морщинистую руку в своей узкой белой, как молоко, пергаментной ладони.
Китаянка исполнила почти половину всех каприсов Паганини блестяще, один виртуознее другого. Наконец концерт закончился, и старая дама поднялась, чтобы поблагодарить ее. Когда она, в белом, встала рядом с девочкой, в красном, оказалось, что они почти одного роста. Старая дама материнским, не нуждающимся в словах жестом положила свою белую руку на черноволосую головку. Потом она медленно приблизилась к камину и, остановившись, впилась напряженным взглядом в черно-белую фотографию Парижа в рамке.
— Наверное, у нее много дорогих сердцу воспоминаний об этом городе, — прошептал мне по-английски сидевший рядом китаец.
— Она видит прошлое, — прошептал я в ответ. — Она смотрит на то, что висело здесь раньше.
Старая дама обернулась и поманила Монтебелло. По ее щекам текли слезы. Он взял ее под локоть и повел обратно наверх. На следующее утро нам сообщили, что она умерла.
Глава двадцать пятая. Песок в звездах
1
А потом Клио предложили работу в Абу-Даби. Я думал, это шутка. Она поначалу — тоже, но если у меня с теми краями ассоциировалась только пустыня, в которой искусствоведу жизни нет, то Клио хотя бы знала, что в этой пустыне, как ни странно, строится один весьма престижный оазис, откуда и исходило предложение.
В Абу-Даби открывался филиал Лувра. Столица ОАЭ и правительство Франции заключили соглашение, по которому одна сторона делилась с другой авторитетом старого громкого европейского имени в обмен на кучу нефтяных долларов. Шейхи не только потратили около шестисот миллионов евро на строительство музея, но должны были заплатить еще пятьсот двадцать пять миллионов за бренд. По замыслу, у них имелось тридцать лет на то, чтобы выйти на рынок искусства и постепенно сформировать собственную коллекцию. А пока в музее будут выставляться работы из собрания Лувра. Соглашение о передаче картин во временное пользование стоило шейхам еще семьсот сорок семь миллионов. Сумма на первый взгляд гигантская, а уж для парижских кураторов — все равно что манна небесная, просыпавшаяся посреди пустыни на их пресыщенные головы, но по сравнению с состоянием, которое арабам предстояло потратить на приобретение собственной коллекции, — сущие гроши. Недавно они совершили первую покупку, знала Клио, — «Спасителя мира», приписываемого (по ее мнению, ошибочно) Леонардо да Винчи, и за одну эту картину размером шестьдесят пять на сорок пять сантиметров выложили четыреста пятьдесят миллионов долларов.
То были цифры. Они говорили сами за себя. Эмиры взялись за дело всерьез, и музей должен был открыться в обозримом будущем. Оставалось загадкой, почему они решили написать дотторессе Клио Кьявари Каттанео из венецианской Галереи дель Сейченто, ранее служившей секретаршей продажного аукциониста в сказочном генуэзском замке, и пригласить ее за их счет в столицу ОАЭ, чтобы обсудить условия плодотворного сотрудничества. Если мы хотели избежать разочарования, разумней было исходить из того, что это розыгрыш.
Клио порасспрашивала коллег, и оказалось, что она не единственная. Некоторые другие искусствоведы тоже получили подобное приглашение. Как раз сейчас будущий музей вербовал научных сотрудников, отдавая предпочтение молодым европейским ученым, специализирующимся на старом искусстве. Узнав об этом, Клио решила рискнуть и ответила на письмо, попросив объяснить, почему обратились именно к ней, хотя понимала, что в ответ вполне может прийти здоровенный смайлик с высунутым языком: попалась!
Но она получила вежливое, подробное, серьезное письмо, в котором объяснялось, что музею требуется эксперт в области итальянской живописи шестнадцатого — семнадцатого веков, особенно специализирующийся на Караваджо, и что ее публикации об этом художнике произвели впечатление. Клио подозревала, что имеются в виду ее статьи в журналах, которые она по большей части собиралась опровергнуть в своей монографии, если когда-нибудь найдет время на то, чтобы ее закончить, но об этом в музее, конечно, знать не могли. Вдобавок Клио сочли ценным кандидатом благодаря ее многолетнему опыту работы в одном из главных аукционных домов Италии. Клио рассмеялась: об этом стоит рассказать Камби, ее бывшему начальнику. Кто бы мог подумать, что тонкости мошеннической торговли паутиной и затхлым скарбом могли рассчитывать на особый интерес в государствах Персидского залива. Но решающим фактором, закрепившим ее превосходство над другими кандидатами с похожим резюме, оказалось то, что Клио недавно организовала важный конгресс о будущем музейного мира.
Клио была поражена: «Откуда они все это знают?» Небольшое расследование показало, что ответ на этот вопрос выглядит намного проще, чем безумные сценарии шпионажа и контршпионажа, которые мы немедленно нафантазировали себе в мельчайших подробностях.