Я только начал проваливаться в сон, как услышал треск и рокот льда совсем недалеко от иглу, но поскольку шум был еще не слишком сильный и длился недолго, я счел, что происходит закрытие полыньи, расположенной прямо перед нами. Удостоверившись, что рукавицы лежат так близко, что в случае чего я смогу сразу же до них дотянуться, я перевернулся на бок на оленьей шкуре и снова настроился на сон. Я уже почти задремал, как вдруг услышал чей-то отчаянный крик снаружи.
Вскочив на ноги и выглянув через смотровое окошко нашего иглу, я пришел в ужас: широкая полоса черной воды отделяла два наших иглу от лагеря Бартлетта, а кромка воды находился прямо у выхода из иглу. На противоположной стороне полыньи стоял один из людей Бартлетта; он истошно орал и отчаянно жестикулируя, как только может кричать и жестикулировать до смерти испуганный эскимос.
Разбудив своих компаньонов, я ногой выбил снежную глыбу, закрывавшую вход в иглу, и стремглав выскочил наружу. Льдина треснула в футе от того места, где была привязана моя упряжка, и собак отделяли от воды всего несколько дюймов. Вторая упряжка чуть не оказалась погребенной под ледяным гребнем – ледяная глыба чудом остановилась, накрыв только трос, которым были привязаны собаки. Иглу Бартлетта двинулось в дрейф, направляясь на восток на осколке плавучей льдины, а вокруг, насколько можно было рассмотреть сквозь исходящий от полыньи туман, была только черная вода и ничего более. Похоже было на то, что ледяной плот, уносящий партию Бартлетта, должен через какое-то время причалить к нашей льдине, и я крикнул его людям, чтобы они запрягали собак и были готовы при первой возможности рвануть к нам.
После этого я стал оценивать наше собственное положение. Два наших иглу, Хэнсона и мое, находились на небольшом обломке старого ледяного поля, который в нескольких ярдах от нас отделялся трещиной и невысоким гребнем торосистого льда от большого ледяного поля, лежащего западнее. Было совершенно очевидно, что достаточно небольшого растяжения или сжатия, чтобы мы оторвались от ледяного поля и пустились в дрейф подобно отряду Бартлетта.
Я выгнал Хэнсона и его людей из иглу, приказав всем немедленно собираться и запрягать собак, а пока они этим занимались, выбрал место, где можно было перебраться через трещину на большое ледяное поле западнее нас. С помощью ледорубов мы выровняли лед, засыпав трещину осколками, и получили поверхность, по которой могли пройти нарты. Как только с перевозкой грузов было покончено, мы в сравнительной безопасности разместились на большом ледяном поле и стали в полной боевой готовности ждать у края полыньи, когда же появится возможность помочь Бартлетту и его партии вместе с нартами перебраться на нашу льдину.
Ледяной плот подплывал все ближе и ближе, пока одна его сторона не уперлась в наше ледяное поле. Оба ледяных края были практически на одном уровне, поэтому он пристал к нашей льдине, как лодка к причалу, и мы без труда перетащили к нам Бартлетта с его людьми и нартами.
Всегда существует риск того, что полынья откроется прямо посреди большого ледяного поля, например, того, на котором мы находились, но тратить время, необходимое для сна, сидя и ожидая, не случится ли чего, мы не имели права. Наши прежние иглу были для нас потеряны навсегда, поэтому не оставалось ничего другого, как строить новые и незамедлительно готовиться ко сну. Что и говорить – эта лишняя работа не принесла нам особенного удовольствия. В ту ночь мы все спали в рукавицах, в любой момент готовые к неожиданностям. Если бы новая полынья открылась прямо под спальным местом нашего иглу и опрокинула нас в воду, нам следовало не удивляться, оправившись после шока от освежающей ванны, а выбираться, вытряхивать воду из меховой одежды и готовиться к следующему шахматному ходу нашего заклятого врага – льда.
Несмотря на страшную усталость и рискованное положение нашего лагеря, этот последний переход существенно продвинул нас вперед по сравнению с нашим рекордом трехлетней давности – в прошлый раз мы, очевидно, остановились на отметке 86°12' – поэтому я лег спать с чувством удовлетворения от того, что я, наконец, побил свой собственный рекорд, и не важно, что принесет нам грядущий день.
Следующий день, 29 марта, не был для нас удачным. Хотя мы устали и нуждались в отдыхе, но не собирались устраивать пикник на берегу этого арктического Флегетона[62], который, час за часом, с севера, северо-востока и северо-запада извергал черный дым, как во время пожара в степи. Это облако, образовавшееся из сконденсировавшегося пара и отражающееся в черной воде, было таким плотным, что мы не видели противоположного берега полыньи, если, конечно, у нее вообще был берег на северной стороне. Все, видимое нами, свидетельствовало о том, что мы разбили лагерь на самом краю открытого полярного океана, который, по представлениям мифотворцев, был вечной преградой на пути человека к северному концу земной оси.
От одного этого перехватывало дыхание, но сделать мы не могли ничего – только ждать. После завтрака мы осмотрели все нарты, отремонтировали то, что требовало ремонта, высушили одежду, а Бартлетт попытался измерить глубину океана, но вытравив 1260 саженей проволоки, так не достиг дна. Он не решился использовать всю длину проволоки, опасаясь, что вследствие какого-либо дефекта, она может порваться и тогда мы лишимся какой-то ее части; нам хотелось сохранить как можно больше из того, чем мы располагали, для «крайнего северного предела», и мы надеялись, что это будет Северный полюс. У нас осталось теперь только одно грузило, и я не мог позволить Бартлетту рисковать им здесь, предложив ему воспользоваться парой металлических полозьев для нарт, которые мы сняли с поломанных и везли с собой именно для этой цели.
Отметив по часам, что пора ложиться спать, – ведь теперь мы не могли по солнцу определить, когда наступает ночь, так как оно светило круглосуточно – мы снова вернулись в свои иглу, наскоро выстроенные после волнующих событий прошлой ночи. Лежавшая перед нами чернота глухо рокотала, напоминая шум отдаленного прибоя, и этот рокот постепенно нарастал. Для людей неопытных он мог казаться угрожающим, но на нас он подействовал ободряюще, так как мы знали, это означает, что преградившая нам путь полынья сужается, а, может быть, даже закрывается. Поэтому в ту ночь мы сладко спали в наших ледяных жилищах.
Глава XXIX. Бартлетт на отметке 87°47' северной широты
Наши надежды скоро оправдались, потому что в час ночи 30 марта, когда я проснулся и посмотрел на часы, рокот сужающейся полыньи перерос в хриплый рев, перемежающийся звуками, похожими на ружейные выстрелы, затихающие вдали с западной и восточной сторон, подобно звукам на линии фронта. Выглянув в смотровое окошко, я увидел, что черная пелена стала значительно тоньше, а за ней проглядывала еще одна такая же, только еще чернее – свидетельство того, что впереди еще одна полынья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});