глобальную силу, равновеликую американцам. Одной из важнейших частей этой убежденности было зримое повсеместное присутствие советского флота, чей флаг был знаком каждому и на Средиземном море (где впервые со времен Ф. Ушакова и Д. Сенявина была воссоздана наша эскадра), и в Юго-Восточной Азии, и у Северного полюса.
Повсеместное демонстративное присутствие нашего флота, приведшее к утрате американцами безусловной морской гегемонии, было реализацией доктрины адмирала Горшкова, последовательно проведенной им в книге «Морская мощь государства», впервые увидевшей свет в 1976 году: флот является единственным действенным оружием государства в условиях «холодной войны».
«Военно-морскому флоту присуща способность наглядно демонстрировать реальную боевую мощь своего государства на международной арене… Флот всегда был… опорой дипломатии в мирное время. Этому соответствует сама природа военно-морского флота и присущие ему свойства: постоянная высокая боевая готовность, мобильность и способность в короткие сроки концентрировать свои силы в избранных районах океана… Нейтральность вод мирового океана позволяет совершать передвижение и сосредоточение сил флота без нарушения положений международного права» (Горшков, С. Г., 2017: с. 414–415).
Гений адмирала Горшкова как мыслителя и стратега состоял в том, что он раньше многих осознал природу военных конфликтов атомного века и, в частности, политическую природу «холодной войны» как большой стратегической игры без решающего боевого столкновения.
В то время как многие генералы, маршалы, адмиралы, конструкторы и члены политбюро Центрального комитета (ЦК) Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) бились над вопросом: «Как мы будем воевать с американцами?..» — сам С. Г. Горшков, не забывая о боевом применении флота, больше был озабочен тем, как сделать флот реальным политическим оружием державы в мирное время. Советский флот эпохи Горшкова строился, прежде всего, как инструмент «холодной войны».
Сам адмирал писал в своих личных заметках вполне откровенно: «Единственный вид ВС [Вооруженных сил. — Прим. ред.], который способен активно поддерживать нашу политику в холодной войне мирного времени — это флот. И для этого надо иметь корабли» (Монаков, М. С., 2008: с. 522). В то время как танки, самолеты и даже ядерные ракеты могли стать лишь пассивным элементом сдерживания в ходе глобального конфликта, были, по сути, заготовкой впрок (на случай если Третья мировая война всё-таки начнется и перейдет в горячую фазу), советский флот с выходом в океаны способен был стать инструментом решающего политического влияния, подобно тому, как таким инструментом был американский флот.
Хрущёвский разгром флота завершился в 1962 году, когда в ходе Карибского кризиса советский лидер обнаружил, что советской морской мощи, которую можно было бы противопоставить американской морской блокаде Кубы, попросту не существует. Из 4‐х посланных на Кубу советских подводных лодок к «Острову свободы» смогла прорваться лишь одна. Никаких других средств прорыва не оказалось вообще. Защитить советские океанские перевозки между полушариями было нечем. И тогда беспокойный Никита Сергеевич Хрущёв потребовал от Сергея Георгиевича Горшкова прямо противоположное тому, что требовал всего два года назад: создать большой океанский флот, быть с американцами на равных в море. Выходить на военно-морской паритет после погрома приходилось практически с нуля.
Но адмирал Горшков добился результата в кратчайшие сроки. Им были разработаны основы боевого применения флота в условиях «холодной войны», «боевой службы» флота. Точкой интенсивного давления на американцев стало Средиземное море — временная группа наших кораблей, преобразованная в 1967 году в Средиземноморскую эскадру, буквально села на хвост 6‐му флоту США. Она осуществляла слежение за американскими ПЛАРБ[43] в районе, где те могли подойти на опасно близкое расстояние к советским границам, держала на прицеле американские авианосцы, а главное — обозначала стратегическое присутствие на расстоянии вытянутой руки в том регионе, где в 1950–1980‐е гг. завязывалось большинство дипломатических и военных конфликтов «холодной войны». Горшков связал американцам руки на море в том самом месте, где они в наибольшей степени нуждались в этой свободе рук. Вместо «большой дубинки» США были вынуждены идти на сотрудничество и, к примеру, в 1967 году американцы доказывали несправедливость египетских обвинений в участии американских авианосцев в войне на стороне Израиля, ссылаясь на то, что советской эскадрой подобные враждебные действия были бы зафиксированы.
На грани войны и политики была и разработанная в штабе Горшкова технология слежения советских подводных лодок за американскими АУГ[44], с тем, чтобы уничтожить авианосцы в случае начала общего конфликта. С точки зрения военно-морского искусства, подобная технология была, быть может, и несовершенным паллиативом отсутствия у советского флота собственных АУГ, плодом «подводной стратегии», проповедовавшейся Хрущёвым. Но как политический ход непрерывно ощущавшееся американцами присутствие советских подводников было, несомненно, одной из самых удачных находок эпохи «холодной войны». «Большой советский брат» непрерывно держал американские авианосцы на прицеле. И ощущать себя в таких условиях полноценными хозяевами морей было проблематично.
1970 год ознаменовался масштабными манёврами «Океан», охватившими акватории Атлантического и Тихого океанов и семь морей, включая Северное, Средиземное, Японское и Филиппинское. Манёвры означали, что теперь у Океана два хозяина. А в последовавшие за этим годы расцвета мнимого «застоя» (когда «застой» был действительно мнимым, а СССР на фоне масштабного «вьетнамского» кризиса США начинал казаться равновеликой сверхдержавой), С. Г. Горшкову удалось создать петлю советских военно-морских баз («пунктов материально-технического обеспечения») вокруг всей планеты: на Кубе (Сьенфуэгос), в Польше (Свиноустье), ГДР (Росток), Финляндии (Порккала-Удд), Сомали (Бербера), Вьетнаме (Камрань), Сирии (Тартус), Йемене (Ходейда), Эфиопии (Нокра). Все четыре океана оказались покрыты опорными точками нашего флота.
«Слепой зоной» оставались лишь южные районы мирового океана, но после того, как СССР отыграл в свою пользу развал Португальской империи в 1975 году, советский флот начал обживаться и в Анголе, и в Мозамбике. Если вспомнить, что много раз в истории поднимался вопрос о строительстве дубля Панамского канала через Никарагуа, то нетрудно представить себе, какую нервозность должен был вызвать в Вашингтоне переход в советский лагерь именно этой страны. Учитывая исключительную интеллектуальную мобильность Горшкова, его способность увлекаться новыми неожиданными проектами, вроде экспериментов по созданию искусственных островов в океане (а эксперименты эти советским флотом проводились и были заброшены исключительно потому, что вопрос базирования удалось в итоге решить гораздо проще), то нет сомнения — идея «Никарагуанского канала», который находился бы вне контроля США, его бы заинтересовала.
Таким образом, к концу 1980‐х гг. Горшков, следуя классическим правилам стратегии «морской державы», окружил США на всех океанских направлениях. Со вступлением в конце 1980‐х гг. в строй авианосцев проекта 1143.5 (пионером был «Рига», нынешний «Адмирал Кузнецов») и вводом многоцелевых атомных подводных лодок (АПЛ) проекта 949 («убийц авианосцев»), зависящие от океанских коммуникаций США оказались бы в исключительно сложном положении. Рассуждая о планировании операций советского флота, на этом этапе Горшков уже мог