Читать интересную книгу Скиппи умирает - Пол Мюррей

Она ждала, что Рупрехт перезвонит, но он не перезвонил. Впрочем, она подумала, что теперь это уже не важно. У нее было странное ощущение, будто она плавает в воздухе — но не так, как бывает, когда долго не ешь и вот-вот упадешь в обморок, скорее так бывало, когда она была еще маленькой и гуляла по саду, держа на вытянутой руке зеркало и воображая, что она летит туда, вверх, к вершинам деревьев и к небу. Она остановила метроном и присела на кровать, ни о чем не думая. Потом встала и подошла к комоду, где лежали таблетки. Она раздумывала, как ей быть, как вдруг о стекло окна ударился камешек. Рупрехт! Она бросилась к двери и поспешила вниз по лестнице — Не простудись, Лори! Не простужусь! — и выбежала в сад.

Но, когда она зашла за беседку и увидела выражение лица Рупрехта, ее ждал сюрприз. Глаза у него были какие-то опустошенные, он почему-то казался еще толще. Они словно поменялись с ним местами: теперь она ощущала легкость, зато он глубоко погрузился в себя. Тихим невыразительным голосом он сообщил ей: ничего не сработало.

Что не сработало?

Эксперимент. Песня.

О, сказала она, хотя она не вполне поняла: как это песня может “не сработать”?

Волновой Осциллятор лопнул. Обратная связь взорвала динамики и замкнула звукорежиссерский пульт. Мы успели проделать только тридцать процентов цикла. Сообщение не прошло.

О, повторила Лори. А потом сказала: мне очень жаль.

Ты тут ни при чем, сказал он. Но я просто подумал, что надо тебе об этом сказать.

Спасибо, ответила она. И заметила, что у него на спине рюкзак. Ты куда-то собрался? — спросила она.

Я уезжаю, ответил он.

Уезжаешь? В руке у него была коробка с пончиками. Куда же ты поедешь?

Сам не знаю, сказал он. Может быть, в Стэнфорд, там всерьез занимаются струнами, это интересно. Он сообщил ей об этом тем же тяжелым невыразительным голосом, как будто ему совершенно безразлично, что они там делают: штампуют печати или пекут шоколадное печенье.

Ты решил уехать потому, что эксперимент провалился?

Он пожал плечами. Да просто я не вижу особого смысла тут оставаться.

А как же твои друзья?

Он снова пожал плечами, улыбнулся — холодной, как ядреная зима, улыбкой; и Лори, содрогнувшись, поняла, что перед ней человек, стоящий на пороге чего-то ужасного, — и, сколько бы он ни говорил о Стэнфорде или каких-то других местах, в голове у него план, какой возникает у людей, которые начисто лишились надежды, которые видят вместо будущего просто табличку ВЫХОД, ведущую к черной пустоте. Она поняла это потому, что сама видела эту табличку, и понимала, что это из-за Дэниела, из-за этой огромной дыры, которую он оставил в мире Рупрехта. Но что Рупрехт делает здесь? Чего он ждет от нее? Стоя сгорбившись здесь, в холодной темноте, рядом с его распухшим телом, она вдруг ощутила страшную усталость, как будто его вес тянул и ее куда-то вниз; ей ударил в нос тошнотворный луковый запах пота, исходивший от него, и она ощутила ярость, которая удивила ее саму: ей захотелось, чтобы он немедленно убрался отсюда! Пускай надоедает кому-нибудь другому, не ей! Оставит ее наедине с ее планом, с ее таблетками, которые выложены на ночном столике так, что образуют буквы и складываются в слово ЛОРЕЛЕЯ, которые унесут ее прочь, прочь, прочь от этого мира и его нескончаемых проблем.

Рупрехту, наверное, передались ее мысли, потому что он поднялся и сказал: пожалуй, я пойду.

Ладно, сказала она.

Но он не ушел. Он продолжал стоять на месте, а вокруг них, вокруг его пахнущей ворванью туши и ее тощего скелетика, метался ветер, пустой ветер; это напомнило ей его слова о двух вселенных — одна из них вечно и неостановимо расширяется, а вторая, наоборот, сжимается и сжимается. Так они оба убегают от какого-то ужасного воспоминания, две половинки чего-то целого, а теперь они убегают, не думая, не видя, прочь друг от друга, навстречу смерти. И тут она поняла, что “кого-то другого” у него просто нет. Почему-то, по какой-то неизвестной ей причине, Рупрехт сейчас пришел к ней, а ведь она последний человек, к которому он захотел бы прийти. Выходит, сейчас только она и привязывает его к Земле. Если она его отпустит, если она сама шагнет за дверь, уже открывшуюся перед ней, то и он навсегда исчезнет из этого мира.

А сверху, из ее комнаты, ее звали таблетки!

А в отдалении — сирены, поющие девушки, кричали: Лори, Лори!

Но она стиснула зубы, распрямила костлявые плечи, и когда он шагнул к черной калитке, она резко окликнула его: Рупрехт!

С порога ее позвал музыкальный голосок сестры Дингл: Лори!

Сейчас, минутку, прокричала она в ответ.

А потом — Рупрехту: думаю, тебе сейчас не надо ехать в Стэнфорд. Не сейчас.

Моргнув, он посмотрел на нее без всякого выражения. Но что она может сказать ему? Какие доводы против она может привести? Если вдуматься — кто она такая, что может кому-то советовать что-то?

Я понимаю, тебе кажется, что здесь больше ничего для тебя не осталось, медленно проговорила она. Но, может быть, все-таки что-то есть, просто ты этого не видишь?

Рупрехт просто стоял и хлопал глазами. Господи, как же трудно! Когда она была красавицей, все было намного проще: стоило ей только посмотреть на парня, и он готов был колесом на руках ходить ради нее! Но все это теперь в прошлом, и она вдруг поняла, что понятия не имеет, как можно пробиться в эту крепость — сознание другого человека.

Ну, понимаешь… A-а, ну давай же, Лори, понукала она саму себя, роясь в памяти и пытаясь подобрать хоть что-то осмысленное среди бесполезного мрака, но ей вспомнился только один текст, который они разбирали на уроке французского, про того поэта, хотя она не понимала, как это связано с тем, о чем они сейчас говорят. Но так как она больше ничего не могла придумать, она заговорила. Его звали Поль Элюар, и он однажды сказал: “Другой мир существует, но он находится внутри нашего мира”.

Рупрехт был озадачен.

Ну, это… понимаешь… Она чувствует, что краснеет, и, плотно зажмурив глаза, пытается припомнить, что же тогда говорил им мистер Скотт, — ну, понимаешь, люди ведь всегда стремятся куда-то еще. Ну, как бы все пытаются попасть куда-то в другое место, где их нет. Вот одни хотят оказаться в Стэнфорде, или в Тоскане, или в раю, или просто в доме побольше, на улице поприличнее. Или им хочется стать другими, например стройнее, или красивее, или богаче, или иметь более крутых друзей (или умереть — но этого она не произносит вслух). Они так сильно стремятся куда-то еще, к чему-то другому, что перестают замечать тот мир, в котором находятся на самом деле. Так вот, этот человек говорит, что, вместо того чтобы искать выхода из нашей собственной жизни, нам следует искать вход в нее. Потому что если действительно присмотришься к миру, то тогда… тогда…

Что за хрень она несет, наверное, он думает, что она совсем спятила.

Ну понимаешь, можно представить себе, что внутри каждой печи есть огонь. Точно так же в каждой травинке есть травинка, самая суть которой в том, что она — травинка. А внутри каждого дерева есть дерево, и внутри каждого человека — человек, а внутри этого мира — хотя он иногда кажется таким скучным, таким обыкновенным — если как следует присмотреться, то увидишь там совершенно потрясающий, волшебный и прекрасный мир. И все, что ты хочешь узнать, или все, о чем ты мечтаешь, все ответы на твои вопросы — они здесь, прямо перед тобой. В твоей жизни. Тут она раскрыла глаза. Ты понимаешь, о чем я?

Это как со струнами? — спросил он.

Ну не совсем, проговорила она неуверенно, но потом, помолчав, сказала: да нет, знаешь, это и правда в точности как со струнами. Ты ведь рассказывал мне, что они повсюду, правильно я помню? Они повсюду вокруг нас — они же не только там, в Стэнфорде.

Рупрехт медленно кивнул.

Значит, ты и здесь можешь их изучать, правда?

Он начал было что-то говорить о тамошних лабораториях, об оснащении, но она перебила его, потому что ей в голову вдруг пришла одна мысль. Ну может, тебе просто нужно, чтобы кто-то помогал, сказала она. Ну, как помогал Дэниел?

Он ничего на это не ответил, только посмотрел на нее из глубины своих хомячьих щек.

А может, я могу тебе помочь? — сказала она, вернее, сказала за нее ее мысль, хотя внутри нее какой-то голос завопил: что ты такое говоришь? Я, конечно, совершенно не разбираюсь в науке, сказала она, не обращая внимания на этот внутренний голос. Ни в струнах, ни в других измерениях. Но я могла бы приносить тебе всякую всячину из магазинов, а? Или я могу попросить своего папу, чтобы он возил тебя куда-нибудь на машине. Ну или, если ты будешь занят своими экспериментами, я могла бы приносить тебе обед. Я же не вечно будут здесь торчать, в этом заведении.

Ты что, хочешь опять попасть туда? — вскричал голос. Ко всему этому? Но она снова проигнорировала его, она смотрела в глаза Рупрехта, смотревшие на нее. Почему бы тебе не остаться здесь, Рупрехт, проговорила она. Ну хотя бы еще ненадолго.