Потом Бёрк, пригнувшись, скользнул к ближайшему высокому дереву. Он тщательно отметил в памяти его положение по отношению к арочному входу в городской суд, на одной прямой с головой лошади на кованой ограде сквера; теперь он мог бы снова безошибочно найти эту точку. Здесь он выкопал руками маленькую ямку между двумя легко отличимыми толстыми корнями, освободился от всех, каких смог, пластиковых пакетов и тщательно зарыл их.
Бёрк обливался потом, хотя ночь была прохладная, а он наг, как новорожденный младенец. Тяжело дыша, он сидел в глубине пустынного сквера, обдумывая следующий свой шаг. Ему хотелось курить, но сигарет у него не было. Одна из особенностей временных капсул заключалась в том, что они могли перемещать только живую протоплазму — или предметы, заключенные в живой протоплазме: вот почему Бёрк был совершенно обнажен, а сверхнеобходимые пакеты прятал в глубине своего организма. Он сам был как бы живой посылкой внутри капсулы времени, и в нем не было места для такой чепухи, как сигареты. Но именно эта особенность превращала разведку времени в рискованные предприятия с неизвестным исходом. Разведчика времени доставляли в заданную эпоху как новорожденного младенца — дальше он мог рассчитывать только на собственные способности и некоторые существенно необходимые материалы, количество которых резко ограничивалось вместимостью «живой посылки».
Сама капсула была подобна мыльному пузырю, тончайшему кокону из силовых полей, пронизывающих оболочку капсулы и все неживые предметы внутри ее. Бёрк, как любое другое живое существо, представлял собой отдельную и отличную от этой энергетическую систему. Он мог пройти сквозь «мыльный пузырь», не разрушая его, но не мог отделить от него ни единой частицы, не мог разорвать его целостность, ибо это нарушило бы непрерывность энергетического потока. В ранних разведках времени ставились эксперименты с органическими «живыми посылками», однако, как оказалось, только приматы способны переносить временные перемещения благодаря своему физиологическому сходству с человеком. Но было слишком мерзким и грязным делом душить потом маленькую обезьянку, извлекая из нее пакеты, и тайком избавляться от трупа, чтобы не навлечь на себя опасность в далекой эпохе. Игра просто не стоила свеч.
Бёрк отдохнул, напряженность отпустила его. Он осторожно приподнялся и посмотрел на часы на башенке городского суда. Было четыре часа семнадцать минут. «Прекрасно, — подумал он. — Времени предостаточно».
Он встал и стремительно, легко побежал босиком через сквер от куста к кусту; через каждый десяток шагов он замирал, вглядывался и вслушивался. За высоким розовым кустом у крайней боковой аллеи Бёрк задержался, затем его обнаженное тело лунным призраком мелькнуло в предрассветной дымке, он перебежал Главную улицу и скрылся в тени напротив аптеки. Осторожно, все время держась теневой стороны, спустился по улице до ближайшего угла и свернул в проулок позади ряда лавок, выходивших фасадами на Главную улицу. Здесь он остановился, задыхаясь, среди каких-то банок и прочего мусора позади хозяйственно-продуктовой лавки, вынул из левого уха маленькую таблетку, содрал с нес защитную оболочку и морщась проглотил. Потом растянулся во весь рост на холодном гравии и булыжнике посреди проулка и почти сразу потерял сознание: таблетка сработала.
Часов через двенадцать Бёрк очнулся в уютной комнате с белыми занавесками, залитой предвечерним солнцем. Он лежал на чистой постели: накрахмаленные простыни приятно холодили кожу. Бёрк с любопытством огляделся. Возле кровати стоял столик с мраморной крышкой, а на нем — эмалированный таз. На спинке кровати с латунными прутьями и блестящими шишечками висела табличка с графиком температуры. Сквозь открытое окно доносились — такие редкие для Бёрка — детские голоса и смех, а откуда-то издали — свист паровоза на переезде.
«Так, превосходно, — подумал Бёрк. — Я в больнице».
В возвращении к ранней американской цивилизации было немало преимуществ. Тогда люди помогали незнакомцам, думали о бродягах; они заботились о больных и неимущих. Он вспомнил, как оказался с аналогичной миссией в Лондоне XVII века незадолго до Великого пожара. Там не было больниц, и он не мог воспользоваться наркотиком, чтобы облегчить себе первые часы трудного физиологического приспособления.
В комнату вошла высокая красивая девушка в скромном сером платье; длинная юбка доходила ей до лодыжек, великолепные золотисто-каштановые волосы были уложены в пышную прическу. Она улыбнулась ему с искренним сочувствием, которое еще не перешло в профессиональную любезность.
— О, замечательно! — сказала она. — Я вижу, мы чувствуем себя получше.
Она положила прохладную руку Бёрку на лоб.
— Подождите минутку, я только позову доктора Саундерса.
Бёрк слабо улыбнулся ей в ответ. Он не осмеливался на большее чем улыбка, пока не услышит побольше и не научится имитировать их акцент. Он был превосходным подражателем, но на это требовалось время, а сейчас его акцент жителя Нью-Чикаго 2012 года показался бы весьма странным в Сентер-Сити 1904 года.
Сестра вернулась почти сразу с длинноволосым, бородатым мужчиной лет тридцати. За ним вошел толстяк среднего возраста с приколотой к куртке металлической звездой. Доктор Саундерс пощупал лоб Бёрка и покачал головой.
— Что с вами стряслось, молодой человек? — спросил он. — Какой-нибудь несчастный случай?
Бёрк пожал плечами и беспомощно потряс головой.
— Не знаю, — сказал он хрипло — Ничего не помню.
Доктор повернулся к сестре.
— Кэрри, принесите-ка нам прохладной воды. Не холодной, а только прохладной! Постараемся сбить у него жар. — Затем обратился к шерифу. — Хотите поговорить с ним, Джон?
Шериф кивнул, приблизился к кровати и строго посмотрел сверху вниз на Бёрка.
— Как тебя зовут, сынок?
Бёрк помедлил, словно припоминая, затем медленно ответил:
— Джонатан Бёрк.
— Откуда ты?
Бёрк снова заколебался, растерянно пожал плечами и покачал головой.
Строгость шерифа перешла в раздражение.
— Послушай, парень, тебя нашли на улице без сознания и в чем мать родила. Такое у нас в Сентер-Сити случается не каждый день. Так что ты лучше расскажи мне обо всем, и честно!
Бёрк продолжал молчать.
Шериф наклонился вплотную к его лицу, и голос его зазвенел от злости:
— Что стряслось с тобой, говори! Как ты попал сюда? Тебя кто-нибудь ограбил?
Бёрк по-прежнему не отвечал. Он прикрыл глаза, словно от крайней слабости. Впрочем, особого актерского искусства для этого не потребовалось. Один из тех вирусов, о которых предупреждал доктор Эмерсон, уже добрался до Бёрка: он весь пылал, голова кружилась, суставы ныли, живот сводило от боли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});