Все было так… И все не так! Мэй казалось, что она висит в воздухе. Землю из-под ног вышибли: штаб предал двух лучших руководителей групп. Потому и предал, что лучшие. И теперь они сами по себе. За ними охотится СБ. После Курася — наверняка и подполье. И если обманка, которую они подсунули людям де Сальво, не сработает — будет еще и мафия. Они — шестеро — против целого мира. А Энеуш ведет себя так, словно для него это самое обычное дело: стоять против целого мира. И как его, такого, не любить — «пока смерть не разлучит нас…»
И даже потом.
…Документы на яхту при помощи Антона сладил Стах. Фальшивая регистрация. Автомат её пропустит, человек — тоже, а вот глубинной проверки она не переживет. Но её никто из них не переживет. Настоящую регистрацию сделают потом, чтобы обеспечить судну «алиби». После Курася Европол если не на ушах, то как минимум начеку. А после Гамбурга, если в Гамбурге что-то случится… А у Мэй были дурные предчувствия насчет Гамбурга. Так уж складывалась её судьба, что там всегда что-то случалось. Там погиб Густав. Там погиб его нерождённый ребёнок. Там был подписан приговор всем её возможным детям. Там она полгода назад от тоски и скуки сошлась с Десперадо, и как же теперь стыдно было смотреть в его говорящие глаза, сказав ему «нет» после двух «да»…
Да, все как бы по-старому — пришли с ветром и ушли с приливом. Только теперь над ними никого — пустое небо. Поп верит, что не пустое, и стрига верит, что не пустое, а Энеуш изо всех сил старается поверить.
Если бы не вылечившийся стрига — Мэй решила бы, что это слабость: человек потерял всех, кого любил, и ему понадобился Боженька. Но стрига — он всё менял.
Ей удалось найти для Игоря место только после Братиславы. У нее клекот в горле стоял, когда стрига перехватил командование над группой, будто так и надо. Но Энеуш промолчал — и сама она тоже. А этот взял, сделал дело — и отдал обратно. И тогда Мэй успокоилась. Потому что тот, кто утверждает, что у оружия нет души, никогда не имел правильного оружия. У Энеуша теперь два меча — только и всего.
Слухи о данпилах ходили в подполье все время. Данпилом, по слухам, был первый руководитель «Шэмрока», Чак О'Нейл. Те, кто видел его в бою, рассказывали, что силы он был нечеловеческой — и что заживало на нем как на варке, а остальные говорили об остервенелой набожности. Официально считалось — и в СБ, и в подполье, — что он сумасшедший. Все, кто был знаком с его воззваниями, в это легко верили: не может же нормальный человек серьезно писать, что старшие — порождения Сатаны. Они, конечно, дрянь и всех их надо бы под корень, но Сатана — это только в больном мозгу уместиться может. А уж что О'Нейл нес о людях…
Но вот появился стрига и этот поп, и Мэй читала в глазах Энеуша готовность принять существование Сатаны хотя бы как рабочую гипотезу. А вот это уже было серьезно. Энеуша в романтическом складе ума злейший враг бы не заподозрил.
Мэй встала, подошла к мужу, обняла за талию и потерлась щекой о щеку. Разглядела, как покраснели плечи и спина там, где их не прикрывала майка.
— Ты, кажется, спину спалил. Подожди, сейчас я за кремом сбегаю.
Мэй спустилась в салон, мимоходом кинув взгляд на малого — тот бегал по эфиру, мурлыча себе под нос Bonnie boat. На шотландские повстанческие песни его подсадил Эней, а того — отец. У Мэй что-то холодное провернулось в животе.
Энеуш распределил шесть четырехчасовых вахт так, чтобы в каждой было по одному человеку, знающему морское дело, и по одному новичку. Послушной «Стрелой» в хорошую погоду могли, не напрягаясь, управлять двое. Мэй достался в напарники Кен. Сейчас он возился на кухне — оттуда тянуло, конечно же, картошкой — готовил обед себе, напарнице и тем, кто придет, сменившись с вахты. Кен — это всегда картошка. Как ни странно, он действительно её любил. И действительно умел готовить очень вкусно. А от однообразия спасала смена поваров.
Мэй вернулась к Энеушу, открыла тюбик и начала осторожными движениями смазывать покрасневшую горячую кожу.
Энеуш длинно выдохнул.
— Знаешь… ты лучше подмени меня на пять минут на штурвале. Я сам смажусь. А то впилимся прямо в стенку.
Мэй вытерла руки о джинсы и перехватила у него штурвал. Яхта смены рулевого не заметила — так и шла, как по ниточке.
— Какая ты красивая, когда вот так стоишь, — смазывая солнечные ожоги, Энеуш не сводил с нее глаз. — Я тебе сегодня уже говорил, что я тебя люблю?
— Два раза.
— Тогда для ровного счета — я люблю тебя, Мэй. Знаешь, нам всё-таки придется рискнуть. Я до самого больного места не достаю.
Они опять поменялись местами, и Мэй смазала последний сухой участок, открытый низким вырезом майки, — между лопаток.
— Ты уже обедала?
— Ещё нет.
— Тебе через сорок минут заступать. Сходи пообедай. Скажешь мне, с чем сегодня картошка.
Ей хотелось поцеловать его, но она удержалась. Даже волосы не взъерошила — ласкаться, в присутствии стриги на борту, не могла. Даже когда стрига спал.
Так что она просто кивнула и пошла на камбуз.
Малой перешел с Bonnie Boat на Dainty Davie — ага, это он воткнул в ухо «ракушку» и подпевает… Десперадо похрапывал в каюте — а стрига спал тихо. Как покойник. Бедняга Десперадо, не повезло с напарничком. И… вообще не повезло.
— Что у нас на обед? То есть, я хотела сказать — какая картошка у нас на обед?
Кен беспомощно улыбнулся и развел руками:
— Печёная.
Он приоткрыл дверцу гриля и показал серебристые шарики. На шпажках вертелись сосиски, уже румяные по краям разрезов.
…А дальше? — подумала она. Что будет дальше? Что будет, когда они убьют всех, кто должен быть убит? У Энеуша какие-то туманные планы, новая организация и все такое… Забавно было бы — они шестеро во главе подполья. Сложно представить. Скорее всего, нас убьют раньше.
Впервые её пугала смерть. Потерять Густава было тяжело. Потерять Энеуша… тяжело было даже думать.
Она не могла называть его Анджеем. Не вязалось к нему это имя. Вернее, Анджеем был тот худой мальчишка, замкнутый до того, что порой Мэй сомневалась — а не аутик ли он часом? Со временем, правда, выяснилось, что интеллектуальный столбняк накатывает на него лишь в её присутствии. В додзё он занимался как-то остервенело, выжимая из себя всё. А Ростбифа, похоже, боготворил.
А теперь он вырос, исполнился покоряющей рыцарственности, потерял Ростбифа и вроде бы нашел бога. В любом случае, это был не тот Анджей. Или — того Анджея она тогда не заметила?
Да нет, просто парни растут медленнее.
Костя вилкой снял со шпажки две сосиски.
— Угощайтесь, пани Витер.
— Вятрова, — поправила Мэй, добавляя к немудреной сервировке два свежих помидора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});